В 1931 году в Лейпциге вышла книга «Сто авторов против Эйнштейна». В ней полностью разбивалась Общая теория относительности. Уже прошло без малого сто лет, но теория продолжает существовать в ранге чуть ли не наиболее правдиво отражающей действительность, а Эйнштейн с каждым годом становится всё более и более совершенной иконой «настоящего учёного».
То, как общественным мнением манипулируют с помощью символов, тема для отдельной публикации. Сейчас же я хочу познакомить вас с человеком, беседа с которым перевернула всё моё представление о современной физике.
Его зовут Осман Шахруханович Шахруханов, и он способен изменять скорость света. А ещё он на пути к изобретению аппарата, позволяющего в течение одной человеческой жизни выйти за границы Солнечной системы и добраться до звёзд.
— Вас рекомендовали мне как человека, который умеет управлять временем.
— Я могу изменить скорость света. По Эйнштейну, это то же самое, что управление временем. Но реально – это совершенно разные вещи. Время определяется не только скоростью света, но и многими другими факторами. Физическое понятие времени – это динамика событий. На эту динамику влияет очень много факторов, скорость света из которых – даже не второстепенна: в динамике процессов скорость звука имеет гораздо большее значение. Абсолют скорости света – это примерно как утверждение слепой летучей мыши, что скорость звука определяет всё.
Как мы определяем время в физике? По колебательным процессам: маятник, излучение (как в атомных часах) или даже звук можно использовать как временную калибровку явления. Отсчитывая колебания, мы привязываем к ним явления и события. От чего зависит ход времени в теле? Участвуют все виды взаимодействий, которые удерживают данную структуру. Когда происходит взаимодействие между телами, участвуют также среда и поле. Это не одно и то же. Носителей среды мы можем регистрировать: это молекулы, атомы. А носителей поля мы не наблюдаем, хотя сами поля мы регистрируем. Но о носителях мы сейчас строим только фантазии – в теоретической физике это виртуальные частицы: ненаблюдаемые фотоны, гравитоны…
Дело в том, что скорость света – это характеристика пространства, такая же, как скорость звука для воздуха. Хотя здесь является действующим не среда, а поле, но всё равно это поле имеет свои особенности, то есть свойства, такие, что для электромагнитного излучения это поле является средой распространения. Почему я и провёл эксперимент по изменению скорости света. Если взять просто вращающееся кольцо, каждый элемент массы будет двигаться с ускорением к центру, и мы получаем в центре концентрацию поля большую, чем снаружи. Наружное поле, из этой же формуле, будет со знаком минус, то есть оно ослабевает. Соответственно, когда свет движется через более мощное поле, будет увеличиваться его скорость. Если раскрутить кольцо, то луч, проходящий через кольцо, будет двигаться с большей скоростью.
Скорость распространения полей мы определить не можем, а вот возмущение полей распространяется в виде излучений (звук, свет).
Электромагнитные излучения – это результат возмущения в электродинамической системе.
Идея абсолютности скорости света была так горячо поддержана астрономами, поскольку вся современная картина в астрономии создана на основе данных электромагнитного излучения.
— Так в чём, собственно, ошибочность этой картины?
— Структуру определяет время взаимодействия. Скорость распространения взаимодействия между движущимися телами должна определять структуру. Реально мы наблюдаем структуры с масштабами сотни миллионов световых лет. По Эйнштейну, звёзды, которые находятся на краях Галактики, уже не являются общей структурой. Если бы гравитация основывалась на скорости света, мы бы не наблюдали крупномасштабную структуру, даже галактик как таковых не было бы, а мы наблюдали бы однородное облако звёздных систем по всей Вселенной. А реально мы наблюдаем галактики, скопления галактик, более крупномасштабные структуры – средний размер этих ячеек 300 миллионов световых лет. Это уже никак не может обеспечиваться взаимодействиями со скоростью света.
Я думаю, что скорости гравитационных волн для нас мгновенные, по сравнению со скоростью света.
— За обнаружение гравитационных волн группе учёных из Австралии присудили даже в 2017 году Нобелевскую премию!
— Райнер Вайсс, Барри Бариш и Кип Торн только в 2015 году сделали 4-километровый интерферометр и получили колебания на выходе интерферометра. Но объяснение этих колебаний было сделано мной года за три до этого. Оно было опубликовано в Odessa Astronomical Publication, этот журнал значится даже на сайте NASA! Но тогда это противоречило общим канонам…
Природа сил инерции, которая интересовала меня ещё со школы, в принципе не рассматривалась в университете как наука. Свойство масс в пространстве описывается двумя законами. Вот мы сидим и давим на сиденье, поскольку наша собственная масса притягивается к массе Земли. И вот эта сила притяжения нас и держит на скамейке. Когда вы садитесь в машину и машина начинает разгон, вас прижимает к сиденью – появляется ещё одна сила. Вот откуда она берётся? Это было проблемой в физике на протяжении столетий, проблема инерции! А в начале прошлого века, так и не дойдя до какого-то определённого решения, её вообще исключили из физики, как раз по предложению компании теоретиков во главе с Эйнштейном. Просто решили не рассматривать.
— Интересно бывает в «науке»… Почему же это исключение тогда поддержали?
— И не только поддержали, а целыми кланами! Это очень большая коррупция, мирового уровня, когда стали давать деньги на науку, военные разработки. И это ещё и социальное средство. Мифы Древней Греции сейчас для нас это сказки, а для древних греков это были рассказы путешественников, которые приплывали издалека. Гарпии, медуза Горгона – это всё было их реальностью. У арабов в «1000 и 1 ночи» на Шёлковом пути и ковры-самолёты летали, и джины бесчинствовали – это всё было их реальностью! У каждой эпохи свой легендарный статус. Развитие математики в ХІХ веке расширило её вариационные возможности. Если обычная алгебра, которой мы пользуемся, однозначна, то нелинейная позволяет задать любую: где дважды два – любое число, какое вы хотите. Это позволяет строить различные теории. И коммунизм, и политэкономия – это тоже одно из таких проявлений развития. Эта задача для современного математика довольно простая. Но общественное восприятие однозначно, и что-то одно получило распространение. И на этом начали строить теории. Математика развилась, научилась это расписывать – и вот, сегодня их тысячи, эйнштейнят!
— Вы пришли к опровержению теории относительности самостоятельным рассуждением, так?
— Да, я всё-таки хотел разобраться. Теоретические установки Эйнштейна для меня уже тогда были фикцией, это было понятно. Потому что Специальная теория относительности волновые свойства выдаёт за реальные явления – что уже неправда. В физике такие явления называются фиктивными: вот относительность времени, например. Специальная теория относительности, получается, изучает свойства волновой механики, которые не являются свойствами явлений как таковых! Это было установлено ещё во времена Доплера, вот это смещение, изменение звука, так же как в электродинамике. Он был известен ещё до рождения Эйнштейна, и особо никакой сложности в физике не представлял.
Это эффект волновой динамики. Вот пример: паровоз стоит и гудит. Вы по гудку определяете колебание мембраны сирены. Когда паровоз двинулся на вас, колебания мембраны учащаются. Когда двигается от вас, наоборот, понижается частота, то есть, становятся более низкие звуки. Когда на нас движется, то мы можем сделать вывод, что время как бы ускоряется – ну, частота увеличилась, мембрана стала быстрее колебаться, значит, время там пошло быстрее. Это идея далеко не Эйнштейна. Но проверки показали, что время там идёт так же, как обычно, а это является эффектом волновой механики. Разными спекуляциями начала прошлого века вывели его, без всяких оснований, как эффект действующий.
Откуда берутся инерциальные силы? Природа сил инерции описывается принципом Эрнста Маха. Он считал, что кроме гравитационного поля, каждая масса имеет ещё один вид поля, и они, объединяясь, создают инерциальные свойства. Вот это и есть вывод принципа Маха из этой формулы. Это просто сложение, реализация принципа Маха. То, что не удалось Эйнштейну. А само поле описывается вот по этой формуле. Это практически, можно, сказать, уравнение нашей Вселенной. Я вывел его, ещё будучи студентом, и с этого начались мои неприятности. Закон Био-Савара-Лапласа (физический закон 1820 года для определения вектора индукции магнитного поля, порождаемого постоянным электрическим током) — для электродинамики, для магнитного поля, а я его вывел для гравитации. Это описывает свойства нашего пространства, это ответ на вопрос, что такое пространство.
В нашу эпоху мы больше доверяем математике, и фантасты воспользовались этим, чтобы сочинять. Это свойство человеческой философии. Мы всегда пытаемся выйти за горизонт известного нам, разобраться, что там за горизонтом, и для этого используем фантазии. Это совершенно естественно, нормально и даже интересно, мы для этого читаем научную фантастику — плохо то, что этому придали статус науки. И начали выделять огромные деньги. Был ли в истории науке случай подобного внушения и заблуждения известных учёных в столь невероятном масштабе?
В Союзе Эйнштейн получил популярность из-за промышленного шпионажа: документацию Манхеттенского проекта доставил в Москву. Он попросился в СССР 1957 году, сказал, что хочет встретиться со старой знакомой, которая работала с ним в Германии. Ему передали эти документы, оплачивал их один из русских эмигрантов, я так понимаю, через КГБ. После этого ему даже запретили подходить к этому проекту.
— Что самое интересное, когда мы с Вами познакомились, первая мысль была, что вы на Эйнштейна похожи!
— Мне многие так говорят. Мне это очень не нравится.
В 2013 году я пошёл в университет оформлять открытия, потом подал на патент… Но в университете уж очень долго с этим тянули, поэтому я подал на оформление в частном порядке, в ближайшее время уже получу официальные документы.
— Осман Шахруханович, я знаю, что Киевский университет пользовался вашей камерой для спекл-интерферометрии. Расскажите, пожалуйста, об этом изобретении.
— Спекл-интерферометрия — это от слова «пятно». Она позволяет получить чистое изображение после обработки. Изначально мне самому было интересно просто разобраться в спекл-интерферометрии. В степной зоне качество наблюдений очень низкое, поэтому и стараются телескоп поставить повыше в горы. А вот эта спекл-интерферометрия по разрешению уже могла бы сравняться с горными обсерваториями. Даже можно вывести наземные телескопы на уровень орбитальных методами спекл-интерферометрии.
Оказалось, что я здесь никому объяснить, что такое спекл-интерферометрия, не могу. Тогда и продал её Киевскому университету по цене комплектующих, чтобы как-то свои расходы оправдать. Они действительно ею пользовались лет 15, но летом прошлого года на Гамовскую конференцию приезжал сотрудник, сказал, что они её потеряли. Видимо, там были какие-то проблемы, и они её списали. Он сказал, что просто персонал поменялся и они её куда-то дели.
Собственно, как они ею пользовались? Микроскопом гвозди забивали… Они просто поставили её как обзорную камеру. Камера очень высокой чувствительности, даже современные камеры, которые устанавливают на телескоп, по-моему, немного недотягивают. А эта разработка была лет 30 назад, уровень электроники, сами понимаете, намного ниже тогда был – но даже при этом она по чувствительности превосходит современные камеры. Я там сделал внутри некоторые хитрости, принцип накопления, кое-что изменил… Этот прибор работал в телевизионном формате, с накоплением до 0,8 секунды, поэтому брал до 12-й звёздной величины на объективе диаметром 4,5 см и фокусным расстоянием 8 см. Чувствительность прибора с таким объективом гораздо выше, чем человеческого глаза. Современные приборы по характеристике «время накопления – чувствительность» намного уступают глазу. А этот прибор, в общем-то, был сравним с глазом. И кроме того, время накопления можно было варьировать от 20 миллисекунд до 0,8 секунд – то есть, можно было ловить характерные атмосферные гармоники, которые распределяет дрожание звезды.
Ведь основная проблема именно в дрожании звезды: изображение дрожит, мы видим мерцание. Вот мерцание – это как раз в атмосфере из-за того, что миллионы бегающих вихрей, и каждый из них это, практически, линза. Получается, что вы смотрите через тысячу таких прыгающих линз. Поэтому кажется, что изображение прыгает. А вот этим прибором его можно фиксировать, определив характеристики атмосферы, и получить более высокое разрешение. Я рассчитывал тогда поставить его на приличный телескоп и попробовать понаблюдать – может быть, удастся такой фотометрией вытягивать изображения планет около звёзд. Ну, не получилось.
Разработки прекратил, потому что в обсерватории мне сказали: телеобъектив – это не модно. При чём здесь модно-не модно, зато работает! А чувствительность тех камер, которые здесь были, в 100 и 150 раз ниже! Ну, тем не менее.
— То есть, вы считаете, что именно человеческий фактор примешался и всё застопорил?
— Понимаете, по большому счёту, это в принципе понятно. Представьте себе: на кафедру астрономии поступали практически все медалисты. Других вариантов не было, иначе через конкурс пройти невозможно – тогда спрос был большой на астрономию! И вот я оказываюсь среди коллектива, который состоит из 150 непризнанных гениев, которые закончили университет и им надо делать серьёзные открытия. Они уже поняли, что они это не могут – и вдруг появляется человек, который говорит, что вот, это открытие, которое совсем меняет всё! Наверное, поэтому и отношение такое выработалось.
— А если бы вас признали, как сложилась бы ваша судьба?
— Я для себя не изменил бы ничего, разве что меньше внимания уделял бы заработкам, потому что более благополучно складывался быт. А так – здесь бы и работал. Просто успел бы больше.
— Какой был бы конечный результат от вашей разработки?
— В первую очередь, это двигатель. Вы же понимаете, что на современных принципах движения мы до звёзд не доберёмся никогда?
— Не думала об этом…
— На реактивных двигателях мы до звёзд не доберёмся никогда. Если сейчас запустить космический аппарат – самый мощный, самый современный, — он до ближайшей звезды долетит где-то через порядка 70 тысяч лет. До Альфы или Проксимы Центавра. Даже и думать нет смысла!
— В фантастических фильмах показывают, как космонавты поколениями добираются до цели…
— Нет, это всё бред. Реально о звёздах можно будет говорить, когда в течение одной человеческой жизни мы сможем чего-то достигнуть. И вернуться.
Решение проблемы гравитации в рамках классической физики, а не теории Эйнштейна, позволит, в перспективе, путешествовать среди звёзд.
— А у вас был человек, который вас поддерживал, понимал, чем мы занимаетесь?
— Ну, такие люди всегда были, тот же директор обсерватории Медведев, замдиректора Казанасмос Михаил Степанович. До того, как директором в 1986 году стал Каретников, администрация обсерватории меня очень поддерживала. Они знали, что я всегда в любом случае всегда их выручаю. Я же преподавал на кафедре астрономию, неофициально. Смысла не было оформляться, я не хотел переходить на преподавательскую ставку, мне было интересно что-то делать в науке! А преподавание обсерватория считала нужным, потому что астронома нужно было научить пользоваться приборами. И поэтому было время, когда Казанасмос просто приносил мне в кармане зарплату лаборанта. А вот когда уже Каретников стал директором, там уже начался настоящий «русский мир»: ни о чём нельзя было договариваться, невозможно, потому что сегодня договорились – завтра же этот договор отменяется. И всё, просто невозможно работать. Он на завтра меняет свою позицию.
— Я от всех учёных слышу одно и то же: насколько заниматься наукой, проводить передовые исследования мешает этот человеческий фактор.
— Он в науке основной…
— Вы себе не представляете, скольких людей мысли вы выражаете, которые они даже не могут сформулировать, по сути! Они жалуются, нудят, ноют, и при этом сами не понимают, что происходит – а вы двумя словами сказали!
— Ну, я жаловаться не привык, я привык находить выход из положения. Это, наверное, ещё воспитание. У нас в Дагестане, в семье, всегда честность и порядочность считалась превыше всего. Врать я не привык – а в советской системе без вранья ничего не обходилось, там просто невозможно было! Если бы вы сказали правду, завтра бы вас посадили.
— И двойная мораль у людей: одна для 1 Мая и 7 Ноября, «мы все такие чистые светлые», а за спиной – подлость.
— Да, это очень напрягало. По сути, ты не мог быть нормальным человеком. Ты не мог высказывать то, что ты считаешь. Всё основывалось на вранье – и на подлости. Открыто выступать против меня те же коллеги боялись, знали, что я по-мужски за себя смогу постоять, вот и заменяли подлостью. А к распаду Союза уже КГБ не работало, я мог уже послать их, уже официально. И начал строить. Мне нужна была лаборатория. После всех разборок мне дали деревянный павильон, в который я не мог точные приборы просто установить! Пол мягкий, там колебания, а для точных приборов нужен, в первую очередь, хороший фундамент. И я сам лабораторию такую построил. И поставил интерферометр. Но нужно было деньги зарабатывать, потому что зарплата научного сотрудника тогда была где-то 6 или 8 долларов – это ничего не решало. И эти деньги пускал на строительство лаборатории. С квартирной очереди университет нашёл какой-то способ меня исключить, я уже и не интересовался – понял, что борьба с чиновничьим аппаратом ни к чему не приведёт. Поэтому живу здесь.
Читайте продолжение интервью: Осман Шаруханов: «Реальную физику уничтожили. Оставили удобную»
Читайте нас в телеграм