В 1999 году в Санкт-Петербурге вышла 300-страничная книга «Дело академика Николая Николаевича Лузина», под редакцией С.С. Демидова и Б. В. Левшина. В ней подробно описываются события 1936 года, когда была предпринята попытка дискредитировать математика, воспитавшего плеяду таких всемирно известных учёных, как Андрей Колмогоров, Владимир Арнольд, Пётр Новиков, Людмила Келдыш, Павел Александров, и исключить его из Академии наук.
Авторы описывают истоки московской математики с 1920 года: важную школу теории действительных переменных возглавил Лузин, поэтому она получила прозвище «Лузитания». Подробности дела стали доступны примерно с 1990 года, тогда и началось расследование, которое первоначально возглавлял покойный А.П. Юшкевич, и которое было проведено «с коллективной помощью научного сообщества».
Авторы отмечают, что в математике сталинские репрессии были слабее, чем в некоторых других науках. Больше всего пострадал Дмитрий Фёдорович Егоров, руководивший выдающейся Школой теории функций вещественной переменной до Первой мировой войны; оно было атаковано как реакционное, а Егоров, к тому времени президент Московского математического общества, был арестован в 1930 году по делу «катакомбной церкви» и умер в изгнании в Казани.
Дмитрий Егоров (1869-1931) умер после голодовки, объявленной в тюрьме. Его могила находится на первой аллее Арского кладбища в Казани почти напротив могилы Н. И. Лобачевского
Московское математическое общество спасло свою шкуру, осудив Егорова и избрав президентом Эрнеста Яромировича Кольмана; Кольман был лояльным большевиком и активным идеологом, возглавившим научный отдел московского парткома, но в целом его не воспринимали всерьез как математика.
Дело Егорова встревожило Лузина, только недавно вернувшегося из длительной заграничной поездки; он бросил преподавание в Московском университете, чтобы не сталкиваться с «пролетарским студенчеством», и укрылся в Центральном аэрогидродинамическом институте (ЦАГИ) в Ленинграде у академика Сергея Чаплыгина. Кроме того, Лузин оставался руководителем отдела теории функций в Физико-математическом институте им. В.А. Стеклова, который тогда тоже ещё не переехал из Ленинграда в Москву. Также он оставался председателем Математической группы Академии наук, которая тоже на то время размещалась ещё в Ленинграде.
Кольман напал на Лузина в печати (статья 1931 года «Вредительство в науке»), связав его с Егоровым и другими реакционерами, и утверждал, что
он был заражен фашизмом. «Какой бы абстрактной и „безобидной“ на первый взгляд ни казалась та или другая ветвь знания, вредители протянули к ней свои липкие щупальцы», — писал Эрнест Кольман. Этот донос помешал Лузину поехать на международный конгресс в Цюрихе в 1932 году. Много позже было обнаружено досье ОГПУ, в котором утверждалось, что Лузин встречался с Гитлером и получал от него инструкции. Такие показания принуждён был дать арестованный и осуждённый в 1933 году по сфабрикованному делу «Национал-фашистского центра» друг Лузина, священник Павел Флоренский.
Эрнест Кольман (1892-1979) в 1976 году выехал в Стокгольм повидать дочь и стал «невозвращенцем», получив в Швеции политическое убежище
Академия и Институт Стеклова были переведены из Ленинграда в Москву в 1934 году с намерением предоставить Академии ведущую роль в развитии советской науки, сделать ее мировым лидером под контролем партии и правительства. Как писал Кольман в той же статье в газете «Большевик», представляя своё видение правильной организации науки: «Разве не менее возмутительно, что Коммунистическая Академия до сих пор не превратила свою Техническую секцию в активный, руководящий всей технической мыслью страны орган, что её Ассоциация естественно-научных институтов, секций и обществ далеко не является тем бдительным стражем на идеологическом фронте и активным строителем партийной, коммунистической науки, которым она должна быть?»
5 июня 1931 года в Москве состоялась I Всероссийская конференция по планированию математики. По докладу Эрнеста Кольмана конференция приняла резолюцию «О кризисе буржуазной математики и о реконструкции математики в СССР». В докладе и резолюции Николай Лузин обвинялся в идеализме, приводящем к «кризису основ математики». Ранее в сборнике «На борьбу за материалистическую диалектику в математике» воинствующий дилетант Кольман называл Лузина «откровенным идеалистом и солипсистом» и выступал против его аналитических множеств (!).
Президентом Московского математического общества стал Павел Сергеевич Александров — Кольман отправился заведовать Отделом науки ЦК ВКП(б). Он и другие молодые математики Лазарь Люстерник, Лев Шнирельман, Александр Гельфонд, Лев Понтрягин, повинуясь призыву Кольмана, провозгласили программу реорганизации математики и «сближения с задачами социалистического строительства».
Павел Александров (1896-1982) пробыл президентом Московского математического общества 33 года, по 1964-й
Следующая волна травли Николая Лузина поднялась после того, как его попросили доложить о некоторых школьных экзаменах, и в специальной статье в «Известиях» от 27 июня 1936 года он сообщил, что считает этот стандарт на удивление высоким. В ответ две анонимные статьи в «Правде», опубликованные 2 и 3 июля, обвинили учёного в лицемерной похвале за слабую работу с целью нанести вред школе. Лев Мехлис, главный редактор «Правды», немедленно написал в ЦК партии с просьбой санкционировать дальнейшие расследования по упомянутому в статье «О врагах в советской маске» пункту: дескать, собранные редакцией «Правды» материалы, связанные «с делом академика Н. Лузина, выявили… один серьёзного значения недостаток в работе научных организаций. Сводится этот недостаток к тому, что большинство учёных наиболее интересные свои работы считают нужным публиковать главным образом и раньше всего не в СССР, а в заграничной печати». Сталин накладывает резолюцию: «Кажется, можно разрешить».
В тот же день собрание членов Института Стеклова вынесло вотум недоверия Лузину и попросило Президиум Академии изучить позицию Лузина как главы комиссии по квалификации будущих членов. В течение следующих нескольких дней Президиум решил создать специальную комиссию по расследованию обвинений в статье «Правды» под председательством Глеба Кржижановского. Ему, как вице-президенту Академии, было поручено контролировать работу учёных с точки зрения партии, и у него был прямой доступ к Сталину.
Сохранились стенографические записи заседаний специальной комиссии московских математиков, которые проходили с 7 по 13 июля; протоколы перепечатаны в книге «Дело академика Лузина» с краткими аннотациями. Тон первых трех встреч становился все более агрессивным по отношению к Лузину; на него напали С.Л. Соболев, Шнирельман и Хинчин, защищал С.Н. Бернштейн. Павел Александров согласился с тем, что Лузин присвоил результаты работы своего ученика Суслина – но сохранил критические замечания на этическом уровне, без намека на политический проступок. На третий день Соболев поставил вопрос об исключении Лузина из Академии: тот как раз, по приглашению, присутствовал на собрании. Николай Николаевич защищал публикацию своей теоретической работы за границей на том основании, что она не имела непосредственной практической ценности; он также атаковал математическую компетентность Кольмана. Обсуждалась формулировка проекта антилузинского постановления; в более поздних черновиках слова о нанесении ущерба Советскому Союзу были опущены, как и слова о подчинении Западу, которые были темой статьи в «Правде».
На финальном заседании тон встречи полностью изменился. Похоже, что Кржижановский переговорил со Сталиным, который попросил подробностей по поводу некоторых обвинений и попросил сформулировать любое решение академическим языком. Сам Кржижановский как председатель строго придерживался формального решения; он резюмировал вывод так, что поведение Лузина было не на том уровне, которого следовало ожидать от академика, и что ему было сделано предупреждение. В результате была принята более мягкая форма резолюции, которая не перекликалась с оскорбительными замечаниями статей в «Правде», такими как фраза о «враге в советской маске». Лузин сделал заявление, пообещав принять во внимание критику и публиковаться преимущественно в Советском Союзе; его заявление было встречено с пониманием и сочувствием. Авторы книги много размышляют о причинах этого примечательного поворота.
Николай Николаевич Лузин (1883-1950) отделался, как для 1930-х, «лёгким испугом»
Окончательный текст постановления поступил в ЦК партии 25 июля. «Правда» продолжила антилузинскую кампанию в статьях 15 июля и 6 августа, но они прошли почти не замеченными. В конце концов Гельфонд и Шнирельман опубликовали деструктивную рецензию на книгу Кольмана о математических методах, и он потерял свое место в Московском комитете партии.
Публикация математических работ за границей раньше была обычным делом, но теперь практически прекратилась. Сам Лузин потерял университетскую должность и роль в отборе новых членов Академии, но остался академиком. Определенное отчуждение возникло между некоторыми старшими академиками, такими как Бернштейн, Виноградов, А.Н. Крылов и сам Лузин, и некоторыми подающими надежды молодыми людьми, такими как Александров, Соболев и А.Я. Хинчин. Тем не менее советское математическое сообщество удивительно быстро оправилось от дела Лузина.
В конце книги перепечатан ряд документов, в том числе статьи в «Правде», решения, принятые на различных собраниях, и подборка писем.
Reviewed by F. Smithies. Copyright © American Mathematical Society 2001, 2004
Читайте также статью PhD Олега Мальцева и главного редактора журнала «Экспедиция» Дарины Каруны «Связь личности Я. Блюмкина с современной академической наукой»