Социетальный дистресс, кризис биоэтики, плагофобия и другие последствия COVIDа: классификация и решение
Эксперты всего мира сходятся в прогнозе, что психологические последствия пандемии мы будем преодолевать еще не одно десятилетие. Американская психологическая ассоциация особое внимание уделяет тренировке своих коучей для борьбы с тревожными расстройствами, обсессивно-компульсивными расстройствами, посттравматическим стрессовым расстройством и другими симптомами, включая даже просто «нарушение настроения». Предлагаются такие методы, например, как бодипозитив и уделение повышенного внимания своим потребностям – пресловутая «любовь к себе». Данная статья предлагает альтернативное описание проблемы, классификацию ее аспектов и четкие способы решения проблемы от действительно члена Европейской академии наук Украины Сагайдака Александра Николаевича.
Как явление общественное, как состояние массового сознания, ковид — это всерьез и надолго. Любая по-настоящему серьезная психологическая проблема – это в основе своей проблема философская. А любая философская проблема, которая претендует на какое-то действенное разрешение, на то, чтобы определенным образом образом трансформировать реальность, обязательно работает через систему психологического знания.
Аспектов проблемы выделяется шесть:
1.Коронавирус как проблема социетального уровня. «Социетальный» означает глобальный, общемировой – термин из социологии: есть малые, средние, большие социальные группы, а «социетальный» — это то, что касается динамики континентов и всего человечества.
В настоящее время мы переживаем социетальный дистресс. Стресс в самом общем виде – это состояние перегрузки. Но, согласно основоположнику теории стресса Гансу Селье, само по себе состояние стресса не дисфункция, а наоборот, состояние повышенной динамичности. Но когда стресс длится слишком долго или же пути его преодоления не являются конструктивными, перегрузка приводит к истощению баланса и у человека наступают диссоциации.
С лета прошлого года коронавирус превратился в дистресс. В Украине, впрочем, научились преодолевать и не то чтобы восстанавливать прежнюю жизнь – это уже невозможно, — но формировать новую, функциональную и созидательную. Однако не все настолько преуспели: в Испании, например, когда правительство собралось разрешить снимать маски, население этому воспротивилось! А ведь еще год назад их меры критиковались как одни из самых суровых, доходило до того, что людей, двигающихся в противоположных направлениях, обязали ходить по разным сторонам улицы: они не должны были пересекаться.
На уровне массового сознания постепенно наступает психологическое, а затем и невротическое истощение, усиливается психологическая неустойчивость и вместе с ней апатия, ожидающие настроения, повышается внушаемость. «Когда же кто-нибудь придет и все это закончит?» А оказывается, заканчивать и не надо! Это проявление стокгольмского синдрома: люди сроднились с этим страхом, депривацией, санитарной регуляцией и не считают нужным выходить из этой добровольной «тюрьмы», которая как бы защищает их от злого, недоброго окружающего мира.
2. Кризис биоэтики. Потребление и биоэтика – это господствующая система ценностей для большинства жителей европеоидной цивилизации. Главная ценность, которая постулируется и даже превозносится на юридическом уровне, это физическое здоровье человека. Причем согласно классификации ВОЗ здоровье – это состояние максимального физического, психологического и социального благополучия человека, действующее в комплексе. Номинально биоэтика признает это определение здоровья, но фактически речь идет только о физическом. Все остальные виды являются как бы его «прислужниками». Социальное, психологическое и можно добавить сюда интеллектуальное здоровье – игнорируются.
В медицине номинально должен доминировать такой подход, как психосоматика: приоритет психического над соматическим. А согласно биоэтике реализуется концепция соматопсихики, когда телесное доминирует над психическим.
И вот в чем кризис биоэтики: физическое здоровье превратилось в идола, которому поклоняются и приносят триллионные жертвы, не только деньгами. Это идол, на котором строится политика большинства западных государств. И вот этот идол оказался фетишем (это португальское слово, которое означает «фальшивый, искусственный»). Сколько ресурсов привычно уходило на то, чтобы физическое здоровье среднестатистического западного обывателя было безупречным! Но именно его и не смогли защитить. Западное сообщество оказалось не в силах защищать те ценности, которые само же и провозгласило.
3. Следствием кризиса биоэтики стало явление, которое находится на грани психологии и малой психиатрии: социетальная плагофобия. Это невротическое расстройство, выражающееся в паническом навязчивом, неадекватном, иррациональном страхе чумы. А в широком смысле – вообще всякого эпидемического заболевания. До конца 19 века она была постоянным спутником городов и сел, но с изобретением антибиотиков канула в лету.
Следствием фобии является избегание, а также всегда это формирование обсессий. Избегание — это форма поведения, которая серьезно влияет на состояние жизненного пространства человека, на структуру его отношений, на систему его жизненных целей. То есть, избегающий человек – это уже человек дезадаптированный. Соответственно, если знать, чего он избегает, открывается поле для манипуляции. Бизнеса на масках, например. Там, где действуют иррациональные факторы, там всегда возникают ритуализации, и великолепный ритуал ношения маски тому подтверждение.
4. Информационная дезориентация. В ситуации коронавируса информационное общество показалось со своих самых печальных и ущербных сторон. Неистовые прения, противоречия относительно причин, сути и лечения коронавируса, все эти гигабайты информации обрушиваются на несчастного обывателя, который отчаянно ищет генеральную линию партии. Сейчас эта вакханалия несколько поутихла: наступила уже психологическая усталость от недоверия. От кого ждать правду? Ее ждали от медиа – объявите: правда вот такова! Должен был быть издан некий Манифест о коронавирусе. В Китае, по крайней мере, была единая четкая информационная политика. А в Европе и США мы наблюдаем балканизацию информационного пространства. Сколько абсурдно противоречащих друг другу мнений, высказываемых серьезными медицинскими специалистами: маски помогают или не помогают, вирус на поверхностях держится не держится…
Инфа не главный, но очень важный фактор, второй после индустриального в нашей цивилизации. И от него зависит очень многое. Если в информационном пространстве наступает кризис, то это весьма ощутимо и для всех остальных сфер. До сих пор еще ведутся дискуссии о том, коронавирус ли вызвал экономический кризис или, наоборот, он разразился по не связанным с эпидемией причинам, и чтобы его замаскировать, была раскручена идея с коронавирусом.
5. Дезориентация на уровне коммуникации привела к проблеме страха бедности и социального хаоса. В разных странах, конечно, это проявляется по-разному. В Украине страх бедности оказался сильнее страха эпидемии, и потому люди вопреки всем угрозам Минздрава, всем безумным проклятиям в адрес ковид-диссидентов еще с прошлого года начали зарабатывать деньги. А вот на Западе, в США коронавируса боятся больше. Впрочем, люди там получают социальное пособие в большем размере, чем минимальная зарплата – куда спешить? Социальное иждивенчество приняло ужасающие размеры.
Что касается хаоса, то вспомним, что анархия – мать диктатуры: как пример, возьмем Латинскую Америку, где диктатура и анархия сменяли друг друга циклами. Облик личности, которая является плюс-минус прототипом революционных личностей грядущего, можно представить на лидера боснийских сербов, «убийцы с глазами ребенка», полевого командира Желько Ражнатовича. У такого типа людей главный идеал совсем не тот, что у революционеров прошлого (честь), а – власть, причем архаичная, тираническая.
6. Говоря о завершающем аспекте проблемы, мы должны обратиться к терминологии, разработанной профессором Поршневым: древний механизм интердикции. Его исследования палеопсихологических детерминант человеческой цивилизации привели его к выводу о том, что главным стимулом палеолитической революции, в результате которой и начало происходить развитие человечества и случился фундаментальный скачок в развитии технологии и начало появляться земледельчество, животноводство, социальная структура общества и так далее, стала борьба между двумя расами: неандертальцами и кроманьонцами (как называл их Поршнев, палеоантропами и неоантропами). Главным оружием неандертальцев в борьбе с кроманьонцами была интердикция – специфические механизмы суггестии (внушения), погружающие жертву в психологический ступор.
В логике есть понятие «катахреза»: соединение в одном высказывании логически несоединимых понятий. Интердикция – это катахреза человеческой психики: несовместимые тенденции психики активизируются одновременно, сталкиваются и застывают. Это ступор, но ступор динамический, как клинч в боксе. В качестве психологического примера можен привести фразу «отсутствие результата – тоже результат».
Как выглядит интердикция в картине мира современного человека? Первый посыл: «главное — это потребление». Второй посыл: «потребление запрещено». Закрытые магазины и границы – это же ни что иное как запрет на потребление! В итоге прежняя идеология потребления сохраняется, она даже взвинчивается, приобретая уже какие-то ритуальные формы, а фатическое потребление – запрещается. Как следствие, происходит ступор массового сознания, апатия, которая охватывает миллионы людей.
Поршнев взял термин «интердикция» из практики римской церкви, это был один из самых серьезных способов воздействия на людей: запрет на проведение богослужений в 14 веке. На это столетие пришлась чудовищная панднмия чумы, Столетняя война, но Барбара Такман пишет, что самое сильное влияние на сознание людей оказала битва пап и антипап, когда и те, и другие налагали интердикты на целые области. Духовная жизнь общества, важная для средневекового человека, была остановлена, нельзя было крестить, исповедоваться и т.д., иначе тут же следовала анафема — для того, кто был воспитан в искреннем послушании власти священников, это было серьезно дезориентирующим ударом. Физическая смерть была повседневностью людей средневековья. Деспотизм, глумление власть придержащих, постоянные войны – ко всему можно было адаптироваться, если дух был крепок. У каждого сословия была своя модель чести, и страшнейшим наказанием было подвергнуться инфании. А в результате борьбы пап и антипап ей подвергались целые сообщества, начиная от королей и заканчивая крестьянами. Паралич воли охватывал целые сообщества. Так 14 век стал концом средневековья.
Что мы наблюдаем сегодня? То же самое! Не вопиющая ли это абсурдность, не откровенное ли лицемерие, когда до сих пор на словах превозносят права и свободы личности, фактически попранные, ограниченные самым беспощадным и циничным образом. Якобы это сделано для заботы о защите здоровья – но в индивидуальном сознании все воспринимается иначе. Люди поставлены перед выбором между свободой и безопасностью.
Итак, как же преодолеть каждый из этих аспектов пандемии? Другими словами, ЧТО ДЕЛАТЬ?
1.Что является способом преодоления дистресса? На индивидуальном психологическом уровне самым тяжелым проявлением дистресса является эмоциональное истощение, выгорание. Чтобы человек мог выйти из дистресса, ему нужна эмоциональная поддержка, источник чувств. А лучше всего он может получить ее в семье, в эмоционально значимых отношениях. Что бы ни говорили о кризисе семьи (якобы, она уже погибла), семья была, есть и будет главным источником эмоциональной поддержки. Просто это феномен, которым нужно уметь правильно пользоваться: комплиментарные, доверительные, взаимообогащающие отношения надо формировать, получить как должное их не получится.
Еще один мощный источник эмоциональной поддержки — это корпоративизм. Но не тот, который ознаменован исключительно праздничными «корпоративами» в каждой компании, а серьезный, основательный, тот, который имеет начало от орденской структуры и предполагает иерархию и систему ответственности. Как правило, он возникает в малой социальной группе, если она объединена чувством доверительности, сходной идеологии и, в идеале, общей миссией. Еще 50-60 лет лет назад о духе корпоративизма снимали замечательные фильмы: о том, как он помогает горстке храбрецов творить невиданное. Сейчас этого нет, тема «не актуальна».
Однако принцип корпоративности так же, как принцип семьи, бессмертен. Те, у кого есть корпоративный дух, будут доминировать над теми, у кого его нет.
Кстати, фигура полевого командира, о котором упоминалось выше, создает мощную копорацию. Структура Ражнятовича, например, была продолжением традиций сербских гайдуков и тайных обществ. Это была диковинная смесь авантюристов, преступников, наемников и патриотов.
2. Что мы можем противопоставить кризису биоэтики? Разумеется, актуализацию традиционных ценностей. Есть эмпирические ценности – здоровье, а есть трансцендентные – честь семьи, например. Однако здесь речь идет о тех традиционных ценностях, которые соединятся с ценностями модернизма. Задачи не на дифференциацию, а на психологический синтез, сложны для решения, однако это именно то, что нам придется сделать. Подход «или-или» это амбивалентность: человек разделяет себя, вынужден то в одно состояние включаться, то в другое, устраивать себе этот психологический маятник.
Нам придется справляться с задачей синтеза, потому что модернизм себя дискредитировал. А попытки полного возврата к традиции проявляются как исламский фундаментализм – возвращение к средневековому, а то и родоплеменному исламу. К чему это приводит? Фанатизм, колоссальный энтузиазм народных масс – да. Но это энтузиазм примитивного человека, самая большая цель которого – разрушение цивилизации и культуры, которая объявляется грехом и несправедливостью; возврат в средневековый уровень. Но заканчивается этот регресс как правило тем, что у его сторонников заканчивается оружие — а у соседей с «греховной цивилизацией» оно-то осталось! Пример тому Афганистан, где талибы установили свою власть, но в итоге американцы их захватили. И хоть они надолго там не удержались, сейчас Афганистан не имеет способности к государственному суверенитету: уничтожены образование, наука, производство, социальная защита и другие необходимые для этого отрасли. Также мы можем привести в пример африканский трибализм 1960-х, когда государства начали строить на основе первобытнообщинных ценностей. Сейчас они начинают уже вспоминать наследие колонистов…
Возврат — это всегда исторический и цивилизационный регресс. Выходом из проблемы является синтез.
3. Как мы можем преодолевать общественную плагофобию? На собственном примере бороться с избеганием, с обсессиями, которые возводятся в ранг современной культуры, а борьба с ними приравнивается чуть не к терроризму.
Преодоление этих ритуализированных обсессий, невключение в истерический культ борьбы с пандемией, ни в коем случае не исключает классическую социальную гигиену, к которой мы приучены с рождения и которая действительно является очень серьезным достижением модернистской цивилизации. Действительно, с конца 19 века побеждена масса социальных болезней! Но когда это становится индуцированным психозом, то даже с медицинской точки зрения снижает иммунитет и делает человека более уязвимым к болезням. А уж какой вред это наносит психическому здоровью – мы будем расхлебывать эти последствия еще не один десяток лет.
4. Что касается информационной дезориентации, то здесь самым надежным методом – но это уже индивидуальная работа для каждого человека – является формирование референтной группы. Это термин социальной психологии, который означает «круг авторитетных личностей». Группа может быть реальной и виртуальной, даже исторические личности могут входить в ее состав. Но самое главное, чтобы круг был действительно релевантным по своей компетентности для человека в упорядочивании информационного хаоса. И здесь мы вспоминаем знаменитую фразу основоположника ЦРУ: «Если человек знает тенденции, то его не обмануть фактами».
Факт – это безоценочное событие, но в таком виде он фактически бесполезен. Факт должен стать осознанным, оцененным и присвоенным опытом. А у нас главный вид манипуляции – когда под видом факта потребителю подсовывается именно оценочность. Все по Бехтереву, который говорил, что «внушение – это обработка данных за человека. Причем как правило этуа обработка производится анонимными личностями: безликая масса блогеров, лайки, рейтинги. Эта хорошо отработанная за годы существования интернета система превратила референтную группу для человека в размытое массовизированное нечто. Безликое, не несущее никакой ответственности и просто размывающее фокус человеческого сознания. Самое горестное проявление его — это именно отсутствие ответственности. Ведь каждый день пандемии выдвигались версии, которые потом опровергали друг друга, и никто не нес за это ответственности!
А референтная группа — это как раз те личности, которые берут на себя ответственность за то, что они транслируют. Их компетентность – это их ответственность. Если они настаивают, чтобы человек принял определенное мнение, они несут за это ответственность, если поверив их мнению, он ошибся. Конечно, в наше время понятие личной ответственности – это почти забытый феномен, но иначе информационный хаос не преодолеть.
5. Относительно страха бедности, первое, о чем мы должны вспомнить – о традиционных моделях самообеспечения. Уже устаревшим и даже психологически вредным является термин «выживание»: в эпоху модернизма потребность в выживании дезактуализирована, если мы говорим о физическом выживании и минимуме социального. Выжить модерное общество дает всем. Бедность — это не столько дефицит удовлетворения потребности, сколько зависимость. Самое тяжелое иго бедности – это зависимость. Для преодоления бедности как психологического состояния, таким образом, надо преодолевать зависимость. А это требует задействования механизма самообеспечения. Дефицитарный путь (выживания) ведет лишь к обеспечению жизни, но не развитию.
Научение самообеспечению мы уже проходили в 1990-е. Те же банды представляли собой идею консолидации людей ради значимой цели, в результате которой происходит их дифференциация и выстраивание иерархии.
6. Если задача не решается при этих условиях, надо, как известно, менять условия. Если потребление «запрещено», то следует убрать примат потребления, этой фабрики симулякров. Материальное производство не является центральным аспектом потребления; его смысл – в продуцировании иллюзий колоссальных масштабов!
Укоренившаяся иллюзия – это форма зависимости. Это серьезный противник, тот заменитель реальности, в который человек поверил. Речь-то идет о внутренней, а не о внешней реальности; люди же вместо того, чтобы работать над собой и превращать недостатки в преимущества, внушают себе, что их недостатки и есть преимущества. Эта фабрика иллюзий и есть ложная компенсация комплекса неполноценности.
Материал подготовлен на основе доклада PhD А.Н. Сагайдака на заседании Одесского психолого-философского общества 14 июня 2021 г.
