Связь техники с философией как с интеллектуальным всматриванием в самые фундаментальные вещи нашего опыта рассматривает такая наука, как философия техники. Возникшая в первой половине ХIХ века, в свете современных разработок, эта дисциплина становится все более актуальной. Можно сказать, что философия техники является сейчас одной из доминирующих линий в науке, что обусловлено технологическими трансформациями в мире. Для «Гранита науки» Саша Долгий провел интервью-дискуссию о философии техники с PhD Дмитрием Михайловым, который в настоящее время занимается научными изысканиями в области этики искусственного интеллекта в Нанкинском университете в Китае.
—Философия техники: ты мог бы ввести в курс фундаментально, что это такое?
— Философия техники не является однородной, и это один из сай-фай сценариев, что техника возьмет и станет автономной. Я крайне скептически отношусь к этому сценарию.Человек никогда не существовал отдельно от техники – сама история человека как такового начинается с использования определенных материальных объектов для достижения своих целей.К технике есть много дефиниций, мне больше всего импонирует и является ясным и простым следующее определение: техникой является любой материальный объект, который был создан человеком для достижения определенных целей. Это связка материальности технологического объекта с его созданностью и достижением целей, которые закладываются человеком. То есть, сам по себе технический объект ценности не имеет. Ценность всегда инкрустируется, вкладывается, капсулируется человеком.Когда мы говорим о материальности техники, возникает вопрос о дигитальных, цифровых объектах. Но я предлагаю пока этот вопрос отложить. Материальность информационных, дигитальных объектов – усложненная. В том плане, что саму информацию сложно описать в наших стандартных схемах, которые описывают мир через материю или через энергию. Информация – она где-то между. Для того, чтобы описать дигитальный объект, нужно целую сеть параметров составлять.
— Техника, по сути, старше человека как устоявшегося вида. Мы знаем, что первые инструменты, созданные с помощью других инструментов, гоминиды, которые на тот момент были чуть больше чем человекообразные обезьяны, стали использовать на заре каменного века – около 2,6 млн лет назад. Инструменты находят на стоянках протолюдей до сих пор. Причем не только сами инструменты, но и инструменты, с помощью которых делались инструменты – то есть, это уже двойной уровень. Здесь, может быть, стоит учитывать, что техника была до человека и принимала непосредственное участие в формировании человека: все то, чем мы являемся сейчас – это результат в том числе и нашего постоянного соприкосновения с техникой и технологией
— Да, это отличная мысль, и не только в философии техники, но и в антропологии она активно сейчас постулируется. И можно даже усилить этот тезис, что многие животные используют то, что называется технологическими объектами. Под этим нужно ввести определенные подразделения: для того, что используют животные и гоминиды, более правильно было бы использовать слово «орудие». Оно хорошо тем, что дистанцирует понятие технологического объекта от того, что может быть найдено в природе и использовано определенным образом для достижения собственных целей. Технологический объект – это именно то, что человек создает. Используя, конечно же, те материальные ресурсы, которые находит в природе. Но вот этот процесс создания и отделяет технологический объект от просто ситуации, когда шимпанзе находит палку, чтобы разбить кокос. Эта палка найдена в природе, этот объект не был глубоко изменен для достижения определенной цели – это то, что называется tool. А технологический объект – это уже гораздо более сложное конструирование материальности, посредством которого мы можем делать более сложные процессы или достигать более сложных целей. К примеру, объект, посредством которого можно создавать объекты – это уже пример технологического артефакта, потому что имеет какую-то более сложную цель, не очевидную первоначально. Потому что в случае с той же палкой довольно ясно, что ее можно использовать для разбивания чего- то. А вот когда ты создаешь – то нужно понимать, что это уже ты вкладываешь определенную функцию в этот объект, она не заложена в нем первоначально. И этот момент вкладывания функции или оформления материальности (есть же еще и такое определение, что техника – это рационально оформленная материальность) – это определенная часть материи, которую мы оформляем определенным образом для достижения конкретных целей.
Животные не создают, они просто находят себе инструменты, определенным образом могут их преломлять, обтачивать для своих целей – но тем не менее, они не создают какой-то более сложной системы объекта, которые уже создаются в истории человеческой цивилизации. И по большому счету, мы можем сказать, что человеческая цивилизация – это все более усложняющаяся последовательность создания все новых и новых связей между объектами. Ну и между субъектами, конечно же, тоже! То есть, мы тут должны рассматривать и человека, и объекты, которые он использует, как определенную связанную систему. Чем более сложной она становится, тем больше усложняется система социальных взаимодействий между людьми, и все более сложными становятся последующие объекты, которые мы создаем посредством объектов предыдущих.
Наша история и момент, в котором мы находимся сейчас, является во многом уникальным, потому что современная цивилизация достигла пика усложненной объектности – и это описывает сложность нашего мира. Очень небольшое, по сути, количество людей может объяснить, как работают все вот эти объекты, которыми мы пользуемся. По большому счету, они существуют для нас на уровне какой-то магической системы ценностей. То есть, мы ими пользуемся – да, вроде бы как-то понимаем, как они работают, потому что у нас есть наука, которая нам объясняет. Но это же тоже очень абстрактная вещь. Мы пользуемся этими объектами, часто совершенно не задумываясь над тем, как они работают, как они устроены, как связаны между собой. До того момента, конечно, пока этот объект не ломается. Когда он ломается, мы начинаем, во всяком случае, видеть его непрозрачность, понимать, что он как-то устроен, пытаемся разобраться в его сложности, чтобы его починить – но обнаруживаем, что мы на самом деле бессильны, то есть, мы не знаем, как это сделать.
— Здесь включается разделение людей на специализации.
— Конечно! Это самый очевидный ход. Но даже в рамках конкретной специальности я общался с людьми, которые говорят, что там есть очень строгое разделение на разные специализации. Как только ты выходишь за пределы своей сферы, ты понимаешь, что не знаешь, как это работает. Это может быть каким-то хобби. В этих объектах есть очень большое количество частей. Эти объекты проектируются, собираются, распространяются абсолютно разными людьми. Это, грубо говоря, сложная конвейерная машина, которая существует в сложной хронологии. Человек, который сидит на какой-то фабрике, паяет части айфона, передает свою работу другому человеку, он вообще не понимает, как это работает. У него есть схема, он знает, что ему нужно сделать 16 паек – и все, эта часть передается следующему человеку, который работает со своей пайкой. И теперь возникает вопрос: а как это работает? Кто может спрогнозировать, сделать дизайн определенный, воплотить – их не так уж и много.
Технофобия как присущее современному человеку явление усиливается, зиждется на факте, что люди боятся того, чего не понимают. Чем больше информации, чем больше развитие технологии, чем больше схем совмещено, тем больше технология становится похожей на магию или становится магией как таковой, что отпугивает человека.
— Да, действительно, много присутствует страхов. Но несмотря на них, наша реальность уже изначально сконструирована технологическим образом. Ты уже не можешь не пользоваться технологическими объектами. Для того, чтобы ими не пользоваться, нужно просто выключить себя из всех социальных взаимодействий: дауншифтинг как один из вариантов побега. Если ты хочешь быть социально активным и преследуешь некие социальные цели, то не важно, являешься ты технофобом или технооптимистом – ты уже, по большому счету, принимаешь эти правила игры технологических объектов в своем ежедневном опыте.
Некий путь смягчения этого взаимодействия – это внимание к тому, как ты пользуешься этими технологическими объектами каждый день, и видение того, как они меняют твое поведение, каким образом они влияют на твое свободное время, насколько это позитивное или негативное влияние. В силу этого наблюдения за самим собой – по большому счету, это такая феноменологическая практика – ты выявляешь, каким образом и насколько использование этих объектов для тебя является полезным. Недавно я читал исследование на тему, как полезно перевести режим мобильного в монохром (когда он отображает не все цвета, а один). Когда читаешь статью, реклама ведь именно цветом цепляет! Попробуйте так сделать и посмотрите, сколько времени вы сможете провести в инстаграме. И это один из способов экономии времени и внимания, потому что современные технологии очень аддиктивны.Они специально так сделаны, чтобы вызывать аддикцию. Соответственно, нужно искать технологию взлома этой ситуации и искать баланс между своей социальной вовлеченностью и свободой от техники. Это одна из плоскостей нашей реальности и задач современного человека: не быть захваченным этой волной инноваций и при этом не выключать себя из пространства социальной дискуссии.
— Даже дауншифтинг, кстати, не освобождает человека от взаимодействия с техникой, просто человек переходит на более низкий уровень этого взаимодействия.
— Прекрасное наблюдение! Это то, над чем я думал очень долго. Ты решил дауншифтнуться, но тебе для этого надо использовать машину, чтобы выехать за город. И это отвечает на вопрос, чем занимается современная философия техники: исследованием фундаментальных характеристик техники — одной из таких характеристик является то, что человеческая природа невозможна без техники. Это просто нужно признать и каким-то образом начать с этим работать. Судя по всему, если мы передадим сейчас все полномочия большим корпорациям, это очень плохо закончится. Оно уже плохо заканчивается. Нам нужна очень точно разработанная система этических координат, которая это все каким-то образом будет регулировать. Потому что система очень сложная, и тут много слоев. А самое главное – что сегодняшние технологические объекты определяют наши решения и поведение, соответственно. То есть, это уже такой высокий уровень реагирования, в котором человек начинает очень мало участвовать. А система все раскручивается и разогревается все больше и больше, то есть, надо делегировать все больше и больше. Все светофоры на перекрестках это абсолютно автоматизированная система принятия решений. Человек не может это все регулировать сам, ни один современный город не сможет сегодня существовать без нее! Города становятся все больше, потребность в ежесекундных решениях становится больше, эти ежесекундные решения принимаются не людьми.
Наша жизнь регулируется не человеком! Да, человек это программирует, но программист ведь не включен каждый раз в процесс, на каждом его этапе; это уже автономная система.
-У меня по этому поводу несколько вопросов по поводу этических предпосылок того, что с нами происходит. Но прежде хотелось быть продолжить линию: из-за того, что человек неотъемлем от техники, сама суть его родилась в соприкосновении с техникой, то, получается, существует некая предзаданная необратимость процесса. Если мы изначально исходим из нашго соприкосновения, то существуют артефакты, без которых мы уже не можем жить. И они влияют очень сильно на нас, просто капитально. Техника растет вместе с человеком, но растет ли человек при этом – или растет только технология?
— Мы всегда рождаемся в определенное историческое время, в определенной стране – и эти настройки очень сильно на нас влияют. Они часто бывают определяющими. Твои социальные шансы очень сильно меняются в зависимости от того, родился ты в Гане или где-то в Швейцарии. Это открывает очень разные социальные перспективы.
Мне вообще нравится эта идея, что историчность, или протяженность, формируется только оттого, что у нас есть определенные материальные объекты, через которые мы можем эту историчность передавать. Это фундаментальная мысль, очень важная и очень глубокая, и это добавляет еще один, более глубокий, слой к этой идее взаимосвязи между человеком и техникой. Я усилю эту мысль: без конкретных материальных объектов, которые могут длить себя во времени, невозможна история. Потому что история – это определенный способ передачи информации, и все культуры и цивилизации, по большому счету, функционируют на уровне процессов передачи информации. Классический пример – это книга: технологический объект, который может длить себя во времени и в котором может быть запакован определенный смысл. Который мы потом можем распаковать через много тысяч лет. Соответственно, технологические объекты выполняют еще и историческую функцию: они дают истории возникнуть! У нас присутствует исторический детерминизм, парадигма, в которой мы родились и которая была определена предыдущими историческими эпохами, предыдущими технологическими исследованиями – мы оказываемся уже вот сейчас заброшенными в эту технологическую парадигму и никак ее не можем изменить. Мы только можем видеть процесс того, как наше современное сегодня влияет на завтра новой генерации людей. И это еще одна отсылка к теме об этике, потому что мы несем ответственность за последующие генерации в силу того, что сегодня создаем технологические объекты, которые будут очень сильно влиять на них. Конечно, это влияние всегда было, но теперь оно гиперболизировано, оно просто зашкаливает. И встает очень серьезный этический вопрос: а в каком взаимоотношении мы находимся к этим поколениям людей, которые еще не родились, какие у нас перед ними обязанности? Самый очевидный ответ – быть ответсвтенным за те объекты, которые создаем сейчас и которые мы используем.
-Проблема продвижения технологии и ответственности за изменения: как может быть сформулирована ответственность, если уже на сегодняшний момент нет в мире одного человека, который может осмыслить все изменения, которые происходят сейчас? Мы имеем разные острова технологического прогресса, на каждом из них ведутся разные разработки. Еще мы здесь же можем затронуть вопрос некоего контроля и эфемерности этого контроля. С одной стороны, если мы говорим об ответственности, мы говорим с позиции себя. А те люди, которые находятся на стороне производства новых технологий – эти острова – у них нет ответственности перед нами, они ведомы своей целью
-Ну как, у них есть ответственность, просто сейчас они ее очень хитро спрятали за обложку капитала: грубо говоря, есть бизнес-стратегия. Но вопрос этот более глобальный. Я вижу эту проблему с позиции разных крупных корпораций, техногигантов, которые собирают данные, информацию про пользователя – их уже сложно как-то остановить и урегулировать этот процесс. Это первый слой. Второй строн – страны, гособъединения типа Евросоюза, которые так или иначе стремятся к достижению какой-то общей цели. И вот тут надо видеть, что эти два слоя не всегда находятся в примирении. Часто у них разные интересы, причем эти интересы могут быть довольно конфликтными. А если мы возьмем это все в перспективе мира в целом и добавим сюда еще Китай или Азию, дополнительных очень крупных игроков, у которых присутствует еще третья культурная стратегия, своя традиция, и это очень сильно влияет на то, каким образом мы создаем эти технологические объекты: как мы их выстраиваем, какие цели мы в них вкладываем и как мы их используем при достижении этих целей.
Я попытаюсь расчертить поле. Сейчас существует большое количество инициатив по созданию этических принципов, как новые технологии должны создаваться. И множество предлагаемых принципов по поводу «ответственного искусственного интеллекта» представляют собой набор от 10 до 40 принципов. Какими принципами должен руководстоваться дизайнер при создании алгоритмов? Они должны быть прозрачными и понятными, как где-то записано – но что значит понятным? Для кого понятным?
Последняя разработка в ИИ это так называемая GTP-3: алгоритмическая нейронная сеть, которая может генерировать текст – очень качественный. Вообще, этот алгоритм написал недавно статью в “The Guardian” – она очень классная. Ты ее читаешь, и у тебя вообще не складывается впечатление, что это написал не человек. Кстати, очень интересный опыт: первое соприкосновение человеческой цивилизации с мечтой о пришельцах, инопланетянах – про какие-то внеземные цивилизации.
Эта сеть создана из 40 млрд параметров – невероятные цифры! Мне этот пафос «понятный алгоритм» очень странный: если понятный для большинства, то ведь под «большинство» попадают и люди со средним образованием. Как средний человек может понять, как это работает? Есть эти регулятивные принципы, огромное количество игроков на рынке, у каждого свои цели. Процесс создания и конструирования очень сложный. Вот эти все «очень-очень-очень» нагладываются и запаковываются в конкретный технологический объект, который изменяет жизни тысяч людей каждый день. Как это регулировать? Это регулировать очень сложно. Я думаю, эти регулирования возможны только на государственном уровне, но и он может, я думаю, контролировать только определенный процент этого процесса. А что происходит в серой зоне? Хотя самый главный вопрос – могут ли вообше эти объекты существовать без серой зоны? Я сомневаюсь, если честно. Процесс современного программирования вообще делокализирован: человек может находиться в любой точке мира и создавать определенный код. Он не привязан локально вообще ни к чему.
-Здесь мы приходим к слову, к которому вообще не хотелось бы приходить: цензурирование. Регулирование доступа, по сути. Но мы же знаем, что такое государство, оно же тоже из людей состоит, как и корпорации, и мне кажется, люди, которые задумываются над этими вопросами, могут чувствовать некое бессилие, потому что как выработать эту шкалу доверия? Или свое доверие делегировать некой структуре, о которой я ничего не знаю, по большому счету, я вижу только внешнюю часть? Это ловушка нашего времени!
— Суть нашей эпохи в современной технике, это ее шифр.
— А есть ещё и другая сторона. Общество ведь изначально не модернистское, оно консервативное. Технология преодолевает консервативные барьеры, это локомотив прогресса и мышления. Человек встречает неодушевленного чужого на своем пути, и основной вопрос – стоит ли бояться искусственного интеллекта? Интересно, как происходит слом: быть носителем консервативной мысли – и вдруг на основании чего-то, суммы каких-то данных, перейти в более модерновый образ…
— Раньше этот процесс был более длительным и плавным. Сейчас у нас каждый год появляются какие-то новые гаджеты, приложения, и жизнь усложняется и ускоряется. Интересно рассмотреть, как более пожилые генерации взаимодействуют с объектами. Мы думаем, что они будто вообще не используют технологические объекты (ТО) и себя тотально дистанцируют от технологического пространства, но это не так. Это подтверждает тезис, который я сказал раньше: когда ты оказываешься в среде и хочешь быть социально активным, то тебе в любом случае приходится преодолевать сложность, которая связана с умением использовать технологические объекты – и ты так или иначе стараешься это делать.
Пожилые люди пользуются смартфонами, мессенджерами, скайпами, и они неоднократно делают акцент на том, какое это чудо, и как раньше люди существовали без этого. Это мы не видели нетехнологических способов взаимодействия, уже родившись в этой системе. А пожилые еще прекрасно помнят то время! Вопрос об использовании новых технических средств пожилыми является для меня своеобразным хобби. Читал исследование по новой форме роботов «для одиноких людей», которые используются в домах престарелых. Они рассказывают о глубинном опыте эмпатии к объекту, который, как они понимают, довольно сложным образом, но все же запрограммирован. Есть несколько уровней рассмотрения ситуации, но психологическое состояние людей в соприкосновении с такими роботами объективно улучшается.
Это очень странная гибридность! Пожилые люди – это, наверное, последняя возрастная категория, о которой ты будешь думать, когда речь идет о совершенно новых технологиях. Но тем не менее, именно в их случаях это работает, и работает во многих кейсах очень красиво.
Поэтому, отвечая на вопрос из этой перспективы, могу сказать только, что многое меняется, и ТО изменяет твои стандартные «прошивки» во взаимодействии со средой и миром — оставляя за собой возможность преломить их посредством технологических объектов.
— Существуют люди, приверженцы насилия, ультраправые. Они камуфлируют свое желание причинять насилие за какими-то идеями консервативных ценностей. Но по большому счету, эти ценности для них не важны, они сами их нарушают постоянно, хоть и осуждают других. А существует ли возможность за счет техники модернизировать этот деструктивный образ мышления, деструктивную манеру поведения? Не прибегая к дисциплинарным методам, а просто с помощью развития техники. Я вырос в городе, где с появлением компьютерных клубов на рубеже 1990-2000-х огромное количество молодежной преступности нашли себя в этом, и из банд случился огромный отток. Ты, по сути, выбирал между тем, чтобы играть в игру – или ломать друг другу головы. Насколько на ультрас может повлиять наличие интересной перспективы? Там же возникает какая-то линия удовольствия, какие-то гормоны у них выделяются в момент причинения насилия…
-Связь техники и идеологии присутствует очень глубоко, печально известным примером является Освенцим и другие лагеря смерти. Там, где это сцепление дошло до такого предела, что стали осуществимы такие ужасы. Да, техника может быть использована в самых дурных целях. Техника всегда и возможность, и одновременно потенциальная опасность, и вот этот момент выбора между возможностью и опасностью не всегда является настолько очевидным, особенно в моменте раннего проектирования объектов. У людей есть видение, что их «детища» могут выполнять одну функцию, а они будут использоваться совершенно в других целях.
Почему я считаю, что современная этика выполняет такую важную роль: ее задачей является создание методологических ключевых паттернов, посредством которых мы в процессе создания новых технических средств будем направлять их именно в сторону возможности, а не опасности. Ну опять же, я хочу сакцентировать на этом внимание: этот выбор не всегда такой простой. Мир очень комплексный и сложный, и социальное взаимодействие, в котором эта технологическая медиация присутствует, она тоже очень сложная, мы просто банально не можем спрогнозировать всех результатов этого взаимодействия «техника – идеология – власть».
Второй уровень – уровень воспитания. Преступность среди молодежи — это проблема воспитания, но еще и социальной слабости, невозможности воспитания не только в семье, но и в обществе. Современные технологии тоже создают очень странные уровни; приведу несколько примеров, которые мне кажутся интересными. В Китае онлайн сканируют нейронную активность детей во время уроков, и учитель сразу же получает информацию о том, насколько сфокусирован ученик, насколько он занимается тем, чем должен — или отвлекся на что-то другое, или вообще заснул. Эта информация после уроков отправляется в общую чат-группу с родителями.
Техника, как я говорил, всегда существует в какой-то культуре, всегда подчинена определенным культурным регулятивам. И в этом примере в Китае присутствует огромная ответственность за то, а что о тебе подумают другие люди. Это очень серьезная информационная настройка. Ребенок – а для китайца это реально гордость, это очень серьезно – зажат в тисках: с одной стороны, родители, с другой – школа, и дети прекрасно это осознают. И они говорят, что это крах, полная катастрофа: ты реально не можешь отвлечься или о чем-то задуматься, потому что это будет иметь для тебя страшные последствия!
Алгоритмизированные модели по воспитанию детей дают очень хороший результаты по сдаче «гау-као» – общенационального тестирования. Это твоя судьба, по большому счету. Провели исследования и выяснили, что определенные технологические системы действительно помогают детям лучше сдавать эти гау-као. Я к чему: сейчас это пунктирно вводится, но эти тенденции предполагают возможность ввести эти технологии в государственном масштабе. А мы понимаем, какое количество людей будет этими объектами изменены. Потому что обучение и воспитание – это все!
— Существует ли какой-то этический предел этого синтеза человека и технологии? Мы уже говорили, что государство не может быть регулятором, которому я могу доверять на 100%. Потому что мы видим, даже в Китае, где исторически сложилось, что родители не против жесткого госконтроля за детьми.
— Они не только не против, но и хотят этого ребенка в такую школу запихнуть, они тратят на это огромные деньги, это вообще отдельная история, полное безумие, что происходит!
— Как тогда мы можем прийти к тому, что кто-то будет придерживаться даже выработанных уже где-то кем-то этических постулатов? Существуют важные договора в ХХ веке: договор о космосе, о том что ни одна сторона не может использовать объекты Солнечной системы в каких-либо своих целях, кроме научных – для добычи ископаемых, например. И вот сегодня мы смотрим на программы неких государств или компаний, работающих в этой области, которые говорят, что разработка и добыча таки будут вестись. 3 закона робототехники Азимова еще в начале 21 века не вызывали ни у кого сомнения, что нужно их придерживаться и внедрять в системы, хотя это всего лишь выдумка в произведении научно-фантастической литературы и никогда никакой силы они не имели. Рассматривая компании, которые сейчас существуют в мире, создавая огромное количество армейских роботов-беспилотников и других автономных тактических систем — эти машины не наделяются ступорами. Цель военного робота – это создать потерю, нанести урон, уничтожить противника. А противник это кто?.. То есть, вопрос этики тут достаточно яркий.
— Выработка этических норм — процесс длительный, медленный и зависит от большого количества его участников. Можем ли мы просто ответить «хорошо-плохо», «да-нет»? Современные разработки в современной технологии не работают на ответы «да-нет», это всегда очень контекстуализированный вопрос. О какой технологической разработке мы говорим сейчас, в каком контексте она будет использована, кто является стейкхолдерами или заказчиками? Только после того, как ты ответил, учел эти факты, сможешь сказать, будет ли эта система полезной или, наоборот, опасной.
Приведу один пример. Я фоловлю одного ученого, крупного исследователя в философии техники, который входит в группу советников ООН. Там 20 ученых в крупных областях, не только гуманитаристики, но и робототехники и прикладных наук. Они собираются определенное количество раз. У них есть документы, которые они подписывают. Вариант – взять очень умных людей из разных сфер: не может одна наука ответить на эти вопросы. Мы можем взять людей и попросить помочь. Конечно, они пользуются определенными моделями и своими схемами, но сообща формируют базис и поле, которое применят в своих конкретных областях и это сделает жизнь людей лучше. Не в каждой стране может быть такой консорциум, и не каждая заинтересована. Они, как я уже говорил, могут преследовать свои внутриполитические цели. А технологии, надо заметить, очень эффективны в достижении этих целей! Это к разговору о спайке технологий, в которых власти могут быть не заинтересованы. Всегда будут оставаться миры, в которых по-прежнему будет все плохо.
— Каким образом современная экспериментальная наука взаимодействует с философией техники?
— Посредством эмпирического эксперимента наука формирует научное знание, и тут одним из главных открытий было настроить целую сеть, чтобы получить эмпирический результат. Взять пример Большого адронного коллайдера: это глобальная лаборатория, у которой есть цель проверить определенную гипотезу, и эта лаборатория колоссально сложная технологически, и огромно количество людей, которые в ней задействованы. Основная идея в том, что объекты, которые нам становятся доступными, они существуют только в пределах этих ТО – доступ к новым частицам открывается только в пределах коллайдера. Точно так же с черными дырами: мы можем наблюдать их исключительно посредством радиотелескопа. Причем не одного, а там целая сеть телескопов, которые нужно очень сложно синхронизировать между собой. За их пределами мы вообще ничего не знаем.
Вот посмотрите на развитие радиоастрономии. Мы-то думали, что есть только одна галактика – и это пример, что эволюция инструментов напрямую влияет на то, как мы генерируем научное знание. Они не являются прозрачными и нейтральными – они напрямую влияют на то научное знание, которое нам сейчас доступно, которое мы можем получить. Плюс современные алгоритмы, которые используются при обработке данных, определенная система, которая эти данные, грубо говоря, вынимает из эксперимента и переводит, транслирует в читаемый для человека вид. То есть, тут техника еще герменевтическую функцию выполняет: она не просто собирает эти данные, а еще определенным образом преобразовывает, чтобы человек мог их прочесть. И когда ты понимаешь, что алгоритмы формируют тот каркас, на основании которого мы можем формировать научное знание – это тоже очень сильно меняет наше представление о современной науке. Оказывается, что мы это новое научное знание не получаем в чистом виде, оно всегда является результатом экстремально сложной технологической медиации. И только посредством нее оно может существовать. Эту связь описывают термином технонаука.
— А обращения к философской мысли, если встает проблема этического характера в современной науке – они происходят на данный момент?
-Да, конечно, и это одна из самых интересных областей. Это та область, которой я занимаюсь во многом: обращение к предыдущим методологиям и философским системам, которые могут быть очень актуальными именно сегодня, именно в понимании того, как мы взаимодействуем с техникой. Постфеноменология берет классическую феноменологию и смотрит, каким образом выявление своего опыта, рассматривание универсальных структур собственного опыта может быть полезным в понимании фундаментальных характеристик нашего взаимодействия с техникой, с одной стороны, а с другой – фундаментальных слоев самой техники. Условно, конечно, потому что самой техники нету, она всегда есть лишь во взаимодействии с человеком.
Помимо феноменологии, тут речь идет и о многих других философских школах, которые сейчас тоже очень активно включаются в этот диалог, и их немало: экзистенциальная философия, герменевтика, прагматизм, даже аналитическая философия – все крупные школы, которые формируют каркас философского знания и подходов, уже вовлечены в эти дискуссии.
Идея в том, что современная философия техники – это очень большое пространство, огромный горизонт, внутри которого есть много разных блоков. И они занимаются разными вопросами. В зависимости от вопроса берется определенная философская методология. Очень сильные философские идеи – они сильные всегда, вот в чем прелесть: они находятся вне времени. Философы жили в первой половине ХХ века, у них не было соприкосновения с информационными технологиями, они не знали очень многих вещей, которые произойдут потом. Но их мысли, их идеи очень хорошо ложатся в понимание того, а что современная технология такое.
И тут, конечно, нужно сделать разделение, а то я на протяжении всего интервью фамильярно жонглировал терминами: техника это конкретный материальный объект, а технология это скорее способ, посредством которого он применяется: это определенный набор методов применения, методология (как, например, технология орошения полей). Если техника это «что», то технология это «как». Да, я абсолютно беспардонно смешивал эти понятия. Есть привычная настройка языка, и ты туда рефлективно вбрасываешь, хотя правильнее сказать «техника». Между прочим, мы часто обсуждаем такой вопрос: а язык – это техника или нет?
—Здесь предстаёт перед нами вопрос мышления, насколько оно возможно вне языка и вне технологий. Становление человека с помощью обнаружения себя в языке, называния себя и дальнейшего нашего социального существования – мы ведь мыслим образами, которые наработаны нами, и большинство из них тоже касаются технологических объектов или нашего взаимодействия с ними. Так что вероятно мышление это технология и вероятно даже техника.
Вёл интервью Саша Долгий (http://www.mnogovremeni.com/)