Бён-Чхоль Хан – современный немецкий философ корейского происхождения, снискавший большую популярность на Западе в последнее десятилетие. Вашему вниманию фрагмент из его книги «Общество усталости. Негативный опыт в эпоху чрезмерного позитива», в которой автор раскрывает один из своих основных тезисов: западное общество переживает молчаливую смену парадигмы – избыток позитива, который ведет к усталости общества.
За пределами дисциплинарного общества
Сегодняшнее общество – это уже не дисциплинарное общество Фуко из богаделен, сумасшедших домов, тюрем, казарм и фабрик. Его место давно заняло совсем другое общество – общество из фитнес-студий, офисных высоток, банков, аэропортов, торговых центров и генетических лабораторий. Общество XXI века – это уже не дисциплинарное общество, а общество достижений (Leistungsgesellschaft). Его обитатели также зовутся уже не «послушными субъектами», а субъектами достижений. Они сами себе предприниматели. Те стены дисциплинарных заведений, что отграничивают пространства нормального от пространств аномального, ныне кажутся архаичными. Аналитика власти Фуко не может описать психические и топологические изменения, которые произошли с переходом от дисциплинарного общества к обществу достижений. Часто используемое понятие «общество контроля» также не соответствует этому переходу. Оно все еще содержит слишком много негативности.
Дисциплинарное общество – это общество негативности. Оно определяется негативностью запрета. Негативный модальный глагол, который им управляет, – это «не-сметь». Глаголу «должен» также присуща негативность, негативность принуждения. Общество достижений все больше избавляется от негативности. Усиливающееся дерегулирование напрямую уничтожает ее. Безграничное «мочь» – вот позитивный модальный глагол общества достижений. Его коллективная множественная форма в утверждении «Yes, we can»[13] как раз выражает позитивный характер общества достижений. На место запрета, приказа и закона встают проект, инициатива и мотивация. Дисциплинарным обществом все еще управляет «Нет». Его негативность производит сумасшедшего и преступника. Общество достижений, в свою очередь, порождает больного депрессией и неудачника.
Смена парадигмы от дисциплинарного общества к обществу достижений характеризуется непрерывностью в одном отношении. Социальному бессознательному, очевидно, присуще стремление к максимизации производства. Начиная с определенного показателя производительности, дисциплинарные методы или негативная схема запрета быстро упираются в свои границы. Для повышения производительности парадигма дисциплины заменяется парадигмой достижений или позитивной схемой способности, потому что с определенного уровня производительности негативность запрета имеет блокирующий эффект и затрудняет дальнейший рост. Позитивность способности гораздо эффективнее негативности долженствования. Так социальное бессознательное переключается с долженствования на способность. Субъект достижений быстрее и продуктивнее послушного субъекта. Тем не менее способность не отменяет долженствования. Субъект достижений остается дисциплинированным. У него за плечами дисциплинарная стадия. Способность повышает уровень производительности, достигаемый с помощью дисциплинарных методов, императива долженствования. С точки зрения повышения производительности, между долженствованием и способностью существует не разрыв, а непрерывность.
Ален Эренберг видит корень депрессии в переходе от дисциплинарного общества к обществу достижений: «Карьера депрессии начинается в тот момент, когда дисциплинарная модель управления поведением, которая авторитарно и с помощью запретов приписывает роли социальным классам и обоим полам, отбрасывается в пользу нормы, которая требует от каждого личной инициативы: она обязует каждого быть самим собой. <…> Страдающий депрессией не полон сил, его изнуряет усилие стать самим собой». Проблема в том, что Ален Эренберг рассматривает депрессию только с точки зрения экономики самости (Selbst). Согласно ему, к депрессии ведет общественный императив слушаться только самого себя. Для него депрессия – это патологическое выражение краха попыток позднесовременного (spätmoderne) человека стать самим собой. Но к депрессии напрямую ведет еще и нехватка отношений, характерная для возрастающей фрагментации и атомизации социального. Об этом аспекте депрессии у Эренберга не говорится. Он также не замечает и присущее обществу достижений системное насилие, которое вызывает психические инфаркты. Не императив слушаться только самого себя, но принуждение к достижениям вызывает депрессию от истощения. В этом отношении синдром выгорания выражает не истощенную Самость (Selbst), но скорее истощенную, выгоревшую душу. Согласно Эренбергу, депрессия распространяется там, где приказы и запреты дисциплинарного общества отступают перед личной ответственностью и инициативой. В действительности больным делает не переизбыток ответственности и инициативы, а императив достижений как новый приказ позднесовременного трудового общества.
Ален Эренберг ошибочно отождествляет тип человека современности с ницшеанским суверенным человеком: «Суверенный человек, который подобен самому себе и чей приход провозглашал Ницше, вот-вот в массовом порядке станет действительностью. Над ним не стоит ничего, что могло бы сказать ему, кем он должен быть, потому что он якобы слушается только самого себя». Ницше как раз сказал бы, что тот тип человека, который вот-вот в массовом порядке станет действительностью, – это не суверенный сверхчеловек, а последний человек, который всего лишь работает. Новый тип человека, беззащитный перед лицом переизбытка позитивности, лишен всякой суверенности. Депрессивный человек – это то animal laborans[14], которое эксплуатирует само себя, причем добровольно, без принуждения извне. Оно – хищник и жертва сразу. Самость в особом смысле слова – это все еще иммунологическая категория. Но депрессия ускользает от любой иммунологической схемы. Она возникает в тот момент, когда субъект достижений не может больше мочь. Она есть прежде всего усталость от творчества и возможностей (Schaffens- und Könnensmüdigkeit). Жалоба депрессивного индивида на то, что ничто невозможно, возможна только в обществе, которое верит, что нет ничего невозможного. Мочь-больше-не-мочь ведет к деструктивным упрекам самому себе и аутоагрессии.
Субъект достижений находится в состоянии войны с самим собой. Депрессивный индивид – это инвалид этой внутренней войны. Депрессия – это заболевание общества, которое страдает от переизбытка позитивности. Она отражает то человечество, что ведет войну с самим собой.
Субъект достижений свободен от внешней инстанции господства, которая принуждала бы его к труду или даже эксплуатировала бы. Он сам себе господин и суверен. Поэтому он никому не подчиняется или же подчиняется самому себе. Этим он отличается от послушного субъекта. Исчезновение инстанции господства не ведет к свободе. Скорее оно приводит к совпадению свободы и принуждения. Тем самым субъект достижений вверяет себя принуждающей свободе или свободному принуждению к максимизации достижений. Эксцесс труда и достижений обостряется до самоэксплуатации. Оно эффективнее эксплуатации со стороны других, потому что оно сопровождается чувством свободы. Эксплуататор одновременно является эксплуатируемым. Хищника и жертву больше нельзя различить. Эта самореферентность порождает парадоксальную свободу, которая в силу присущих ей структур принуждения оборачивается насилием. Психические заболевания общества достижений как раз и являются патологическими манифестациями этой парадоксальной свободы.
Глубокая скука
Переизбыток позитивности проявляется как переизбыток раздражителей, информации и импульсов. Он радикально изменяет структуру и экономику внимания. Из-за этого восприятие фрагментируется и рассеивается. Возрастающая нагрузка на работе также требует особых методов управления временем и вниманием, которые опять же влияют на структуру внимания. Многозадачность как метод управления временем и вниманием не представляет собой цивилизационного прогресса. Многозадачность – это не способность, которой человек мог бы обладать только в трудовом и информационном обществе поздней современности. Скорее речь идет о регрессе. Многозадачность как раз широко распространена среди диких зверей. Это метод управления вниманием, который необходим для выживания в дикой природе.
Зверь, занятый потреблением пищи, должен одновременно обращать внимание и на другие задачи. Он должен, например, отгонять голодных конкурентов от своей добычи. Он должен постоянно следить за тем, чтобы его самого не сожрали. Одновременно он должен стеречь своих отпрысков и не сводить глаз со своего полового партнера. В дикой природе зверь вынужден распределять свое внимание между различными формами деятельности. Поэтому он не способен погрузиться в созерцание – ни пока жрет, ни пока спаривается. Зверь не способен погрузиться в созерцание своего партнера, потому что он одновременно должен прорабатывать фон. Не только многозадачность, но и такие активности, как компьютерные игры, требуют широкого, но плоского внимания, похожего на бдительность дикого зверя. Недавние общественные тенденции и структурное изменение внимания все больше сближают человеческое общество с дикостью. Моббинг[15] сегодня, к примеру, принимает масштабы пандемии. Забота о благой жизни, к которой принадлежит и налаженная совместная жизнь, все больше отступает перед заботой о выживании.
Культурными достижениями человечества, к которым относится и философия, мы обязаны глубокому, созерцательному вниманию. Культура предполагает окружающий мир, в котором возможно глубокое внимание. Это глубокое внимание все больше вытесняется совершенно другой формой внимания, гипервниманием (hyperattention). Стремительное переключение фокуса между разными задачами, информационными источниками и процессами отличает это рассеянное внимание. Поскольку оно имеет очень слабую терпимость к скуке, оно также мало допускает ту глубокую скуку, которая не помешала бы и творческому процессу. Вальтер Беньямин называл эту глубокую скуку волшебной птицей, «которая высиживает яйцо опыта». Если сон – это высший пункт телесного расслабления, то глубокая скука – это высший пункт расслабления духовного. Чистая суматоха не создает ничего нового. Она воспроизводит и ускоряет уже имеющееся. Беньямин сожалеет о том, что эти гнезда расслабления и времени все больше исчезают в современном мире (in der Moderne). Люди больше «не ткут и не прядут»[16]. Скука – это «теплый серый плед, который подбит изнутри пламенеющей, цветастой шелковой подкладкой» и в который «мы заворачиваемся, когда видим сны». «В арабесках этой подкладки мы дома»15. С исчезновением расслабления «уходит дар прислушиваться» и «исчезает сообщество слушающих»[17]. Ему диаметрально противоположно наше активное сообщество. «Дар прислушиваться» основывается именно на способности к тихому, созерцательному вниманию, к которому у гиперактивного эго нет доступа.
Тот, кому наскучит ходьба и кто при этом не стерпит скуки, будет беспокойно и нервно ходить туда-сюда или входить то в одну, то в другую деятельность. Но тот, кто проще стерпит скуку, через какое-то время поймет, что ему, возможно, наскучивает ходьба как таковая. Поэтому он будет склонен к тому, чтобы изобрести совершенно новое движение. Пробежка или бег – это не новый ход. Это ускоренная ходьба. А вот танец или парение представляют собой совершенно другое движение. Только человек умеет танцевать. Возможно, при ходьбе его охватила глубокая скука, так что во время этого приступа он перешел с бега на танец. В сравнении с линейным, прямым шагом танец с его вычурными движениями – это роскошь, которая полностью ускользает от принципа достижений.
Под лозунгом «Vita contemplativa»[18] не должен воскрешаться мир, из которого эта жизнь произошла изначально. Она связана с тем опытом бытия, согласно которому прекрасное и совершенное, будучи неизменным и вечным, изымает себя из человеческого доступа. Ее основное настроение – это удивление так-бытию (So-Sein) вещей, освобожденное от любых манипуляций и процессуальности. Картезианско-ново-временное сомнение приходит на смену удивлению. Созерцательная способность тем не менее необязательно связана с вечным бытием. Как раз становящееся, неприметное или мимолетное являют себя только глубокому, созерцательному вниманию. Доступ к долгому и медленному также есть только у созерцательного пребывания. Формы или состояния вещей ускользают от гиперактивности. Поль Сезанн, этот мастер глубокого созерцательного внимания, заметил однажды, что он может видеть запах вещей. Эта визуализация запахов требует глубокого внимания. В созерцательном состоянии мы будто выходим из себя и погружаемся в вещи. Мерло-Понти описывает созерцательное изучение пейзажа Сезанном как овнешнение или выворачивание (Entinnerlichung): «Госпожа Сезанн рассказывала, что прежде всего он изучал геологические пласты пейзажа, затем застывал и смотрел, смотрел расширенными глазами, “врастал” в пейзаж. <…> Пейзаж измысливается во мне, я – его сознание, говорил Сезанн». Лишь глубокое внимание приостанавливает «изменчивое видение» и дает место собиранию, способному «соединить блуждающие руки природы»[19]. Без этого созерцательного собирания взгляд беспокойно блуждает и не выражает ничего. Но искусство – это «акт выражения»[20]. Даже Ницше, заменивший бытие волей, знал, что человеческая жизнь заканчивается в смертельной гиперактивности, если из нее полностью изгнать созерцательный элемент: «Благодаря недостатку покоя наша цивилизация переходит в новое варварство. Никогда деятельные, т. е. беспокойные, не имели большего влияния, чем теперь. Поэтому к числу необходимых корректур, которым нужно подвергнуть характер человечества принадлежит усиление в очень большой мере созерцательного элемента».
Vita activa[21]
В свой работе «Vita activa» Ханна Арендт пытается реабилитировать vita activa в противовес традиционному примату vita contemplativa и вновь артикулировать ее внутреннее многообразие. С ее точки зрения, традиция несправедливо сводила vita activa к простому непокою, necotium или a-scholia19[22]. Она связывает свое новое определение vita activa с приматом действия. Тем самым она, как и ее учитель Хайдеггер, предается героическому активизму. Ранний Хайдеггер, конечно, связывал решительное действие со смертью. Возможность смерти налагает на действие рамки и делает свободу конечной. Ханна Арендт, напротив, связывает возможность действия с рождением, что придает действию большую героическую силу. Согласно ей, чудо состоит в самой рожденности человека и в новом начале, которое люди благодаря своей рожденности должны деятельно осуществить. На место веры, влекущей за собой чудо, вступает действие. Теперь чудо вызывается героическим действием, к которому обязывает рожденность человека. Тем самым у действия появляется почти религиозное измерение.
Современное (moderne) общество как трудовое общество, согласно Арендт, уничтожает всякую возможность действия, сводя человека до animal laborans, трудящегося зверя. Действие же активно требует новых процессов. В противовес этому современный человек пассивно отдается безличному процессу жизни.
Мышление также деградирует до вычисления как функции мозга.
Все формы vita activa, как производство, так и действие, опускаются до уровня труда. Поэтому Арендт считает, что Новое время, которое начиналось с неслыханной, героической активации всех человеческих способностей, в итоге приводит к мертвенной пассивности.
Арендтовское объяснение победы animal laborans не выдерживает столкновения с новейшими общественными трендами. Она утверждает, что жизнь индивида в современном мире «полностью погрузилась в поток жизненного процесса, правящего жизнью рода», а единственное активное, индивидуальное решение состоит уже лишь в том, «чтобы неким образом отпустить себя, отрешиться от своей индивидуальности», чтобы иметь возможность лучше «функционировать». Абсолютизация труда взаимосвязана с той тенденцией, что «в конечном счете с возникновением и расширением социальности родовая жизнь человечества утверждается как единственный абсолют». Арендт даже полагает возможным усмотреть тревожные сигналы того, «что человек способен настроиться на превращение себя в тот животный вид, от которого после Дарвина он считает себя происходящим». Она допускает, что все человеческие деятельности, если только рассматривать их с достаточно удаленной точки во Вселенной, представляются уже не деятельностями, а биологическими процессами. Так, вселенский наблюдатель мог бы усмотреть в механизации процесс биологической мутации, в ходе которого человеческое тело, как улитка, окружает себя металлическим жилищем, подобно бактериям, которые реагируют на антибиотики, мутируя в резистентные виды.
Описания animal laborans у Арендт не соответствуют тому, что мы можем наблюдать в сегодняшнем обществе. Позднесовременное Animal laborans вовсе не отрекается от своей индивидуальности или своего эго, чтобы, трудясь, окунуться в безличный жизненный процесс рода. Трудовое общество индивидуализировалось и стало активным обществом достижений. Позднесовременное Animal laborans чуть ли не надрывается от своего эго. И оно является каким угодно, но не пассивным. Если бы человек отказался от своей индивидуальности и полностью окунулся бы в родовой процесс, он по крайней мере обладал бы спокойствием зверя. Позднесовременное Animal laborans в принципе является чем угодно, но не зверем. Оно гиперактивно и гиперневротично. На вопрос, почему в поздней современности все формы человеческой деятельности низводятся к труду и почему преобладает такая лихорадочная нервозность, нужно искать иной ответ.
Современная утрата веры, которая касается не только Бога или потустороннего, но и самой реальности, делает человеческую жизнь радикально преходящей. Она никогда не была настолько преходящей, как сегодня. Радикально преходящей оказывается не только человеческая жизнь, но и мир вообще. Ничто не гарантирует долговечности и постоянства. В силу этой нехватки бытия возникают нервозность и беспокойство. Принадлежность к роду могла бы поспособствовать звериному спокойствию животного, трудящегося ради него. Но позднесовременное Я (Ich) является совершенно изолированным. Религии как танатотехники, которые унимали бы страх перед смертью и вызывали бы чувство долговечности, также отслужили свой век. Всеобщая денарративизация мира усиливает чувство тленности. Она делает жизнь голой. Труд сам является голой деятельностью. Голый труд – это как раз та деятельность, что соответствует голой жизни. Голый труд и голая жизнь обусловливают друг друга. В силу отсутствия нарративной танатотехники возникает необходимость поддерживать безусловное здоровье этой голой жизни. Уже Ницше говорил, что после смерти Бога здоровье приобретает статус богини (Göttin). Если бы оно давало смысловой горизонт, превосходящий голую жизнь, здоровье не смогло бы абсолютизироваться до такой степени.
Более голой, чем жизнь homo sacer[23], является сегодняшняя жизнь. Homo sacer – это изначально кто-то, исключенный из общества за преступление. Его можно безнаказанно убить. Согласно Агамбену[24], homo sacer выражает абсолютно убиваемую жизнь. Как homines sacri он описывает евреев в концентрационном лагере, узников Гуантанамо, людей без документов, беженцев, которые дожидаются эвакуации в пространстве вне закона или же вегетативных больных в реанимационном отделении, прикованных к аппарату жизнеобеспечения. Если позднесовременное общество достижений сводит всех нас к голой жизни, то не только люди на границе общества или в чрезвычайном положении, то есть не только исключенные, но и все мы без исключения оказываемся homines sacri. У них, конечно, есть та особенность, что они являются не абсолютно убиваемыми, а абсолютно неубиваемыми. Они будто живые мертвецы. Здесь слово sacer означает не «проклятый», а «священный». Ныне простая голая жизнь сама оказывается священной, так что ее поддерживают любой ценой.
Именно на голую, ставшую радикально преходящей жизнь реагируют гиперактивностью, истерией работы и производительности. Сегодняшнее ускорение также во многом связано с этой нехваткой бытия.
Трудовое общество достижений – это не свободное общество. Оно производит новые типы принуждения.
Диалектика господина и раба в итоге приводит не к тому обществу, в котором каждый свободен и способен на досуг. Скорее оно приводит к трудовому обществу, в котором господин сам стал трудящимся рабом. В этом обществе принуждения каждый располагает собственным трудовым лагерем. Этот трудовой лагерь примечателен тем, что в нем заключенные одновременно являются надзирателями, а жертвы – хищниками. В нем эксплуатируют самого себя. Тем самым становится возможной и эксплуатация без господства. У людей, страдающих от депрессии, ПРЛ или СЭВ, развиваются симптомы, которые наблюдались также у Muselmänner в концентрационных лагерях. Muselmänner – это обессиленные, изможденные арестанты, которые, как и люди с острой формой депрессии, стали полностью апатичными и даже уже неспособны отличить физический холод от приказов надзирателя. Мы не можем избавиться от подозрения, что позднесовременное animal laborans с нейрональными расстройствами само является Muselmann, с той очевидной разницей, что в отличие от Muselmann оно лучше питается и нередко заплывает жиром.
Примечания
11. Абреакцией в психоанализе называют сознательное повторение травматических событий прошлого с целью освобождения от подавленных эмоций.
12. Автор играет с латинскими корнями и образует неологизмы. Термин «привативный» в лингвистике означает «выражающий отсутствие, отрицание», тогда как неологизм «сатуративный» отсылает к лат. «saturatio» – «насыщение».
13. Да, мы можем (англ.).
14. Трудящееся животное (лат.).
15. Мо́ббинг (англ. «mob» – агрессивная толпа) – психологическое насилие группы лиц в отношении одного человека, «жертвы», например, в школе или на рабочем месте. – Прим. научн. ред.
16. Беньямин В. Рассказчик // Беньямин В. Маски времени. Эссе о культуре и литературе. СПб.: «Симпозиум», 2004. С. 394.
17. Там же. С. 394.
18. Созерцательная жизнь (лат.).
19. Мерло-Понти М. Сомнения Сезанна // (Пост)феноменология: новая феноменология во Франции и за ее пределами. М.:Академический проект, 2014. С. 110.
20. Там же. С. 110.
21. Деятельная жизнь (лат.).
22. Непокой (лат. и греч.).
23. Человек священный (лат.).
24. См. Агамбен Дж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М.: Издательство «Европа», 2011; Он же. Homo sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель. М.: Издательство «Европа», 2012; Он же. Homo sacer. Чрезвычайное положение. М.: Издательство «Европа», 2011.
_____________________________________________________
✒️Подписывайтесь на наш Telegram-канал и смотрите видео
на канале в YouTube
📩У нас есть страница на Facebook
📩Прислать статью [email protected]
Поделиться ссылкой:
Больше на Granite of science
Subscribe to get the latest posts sent to your email.
