О вызовах, стоящих перед учёными: интервью с профессором Люсьеном Улахбибом

«Научный метод требует не только точности, но и смелости. Однако именно эта смелость становится причиной нападок»

Работа учёных по своей природе всегда связана с трудностями, однако они сталкиваются с множеством дополнительных проблем. В чём заключается суть научного метода? Почему учёные становятся мишенью для нападок со стороны общества, изучаемых ими групп, коллег и даже правоохранительных органов? Что можно сделать для их защиты и установления связи между учеными и обществом? Эти вопросы обсудили с французским социологом и политологом, профессором Люсьеном Улахбибом.

Люсьен Улахбиб — выдающийся ученый, чья академическая карьера уже давно связана с исследованием сложных и противоречивых вопросов. Его слова могут стать откровением для всех, кто задумывается о судьбе науки в современном мире.

Вопрос: Сегодня мы живём в мире, где недоразумения, моральная паника и институциональные ошибки (ведомственные, административные) часто приводят к тому, что сами исследователи несправедливо становятся объектами нападок со стороны общества и правоохранительных органов. На ваш взгляд, каковы основные причины таких ситуаций?

Люсьен Улахбиб: Я считаю, что главная причина кроется в широко распространенном непонимании научного метода при исследовании. В целом, существует два подхода к исследованиям. Первый — эмпирический, при котором необходимо собирать данные, иногда в сложных условиях, которые во многом зависят от области исследования.

В.: Не могли бы вы объяснить, почему эмпирический подход настолько сложен?

Л. У.: Эмпирические исследования часто требуют сбора информации непосредственно в исследуемой среде или сообществе. Для этого иногда необходимо интегрироваться в группу, не раскрывая, что вы являетесь исследователем или ученым, чтобы сохранить естественную обстановку. Если бы вы открыто заявили: «Я ученый, и я здесь, чтобы вас анализировать», это могло бы изменить поведение людей, за которыми вы наблюдаете. Они начали бы воспринимать вас как чужака, а не как своего, что сделало бы их реакцию неестественной. Такие изменения нарушают цель исследования. Это похоже на методы, которые используют некоторые журналисты или зоологи, стараясь слиться с окружением или остаться незамеченными, чтобы их наблюдения за людьми или животными были максимально достоверными.

В. :Каков второй подход, который вы упомянули?

Л. У. :Второй подход носит более теоретический характер. В этом случае работа ведётся преимущественно с уже существующей литературой — статьями, исследованиями и выводами других учёных. На основе этого проводится синтез и сравнение различных теорий. При таком подходе нет необходимости в прямом взаимодействии с объектами исследования, и можно, условно говоря, «оставаться за столом», изучая материалы, уже собранные другими.

В. : Как вы лично определяете, какой метод использовать?

Л. У.: Чаще всего я склоняюсь к эмпирическому методу. Однако выбор зависит от исследовательского вопроса. Если нужно лишь сравнить существующие теории, то собирать новые данные нет необходимости. С другой стороны, если тема абсолютно новая и ранее не изучалась, то мне и моей команде приходится «выходить в поле”, проводить полевые исследования. В таких случаях, как я уже упоминал, может быть важно скрывать свою личность, чтобы получить точные и непредвзятые, то есть неискаженные данные.

В: Почему в общественной сфере возникают недоразумения относительно этих методов?

Л. У. : Трудности возникают, когда чиновники или широкая общественность не понимают, зачем требуются такие методы. Поэтому целесообразно было бы создать независимую комиссию или институт, состоящий из учёных и представителей властей. Такое учреждение, обладающее пониманием тонкостей исследовательских методов, могло бы объяснять, почему определённые подходы, такие как скрытое наблюдение, являются необходимыми. Оно также могло бы убедить политические власти в том, что некоторые исследовательские техники действительно легитимны и необходимы для получения точного анализа.

В.: Могли бы вы привести примеры областей исследований, требующих таких деликатных методов?

Л. У. : Конечно. Возьмём, например, современные вопросы, связанные с чувствительными или спорными темами. К примеру, чтобы изучить рост антисемитизма или экстремистских групп, может потребоваться проникнуть в такие сообщества, не раскрывая истинной цели своего присутствия. Если заявить: «Я учёный, и я хочу понять, почему вы придерживаетесь этих антисемитских взглядов», группа, скорее всего, отстранит исследователя или будет открыто ему противодействовать. Применение своего рода «маскировки» и тихое слияние с окружающей средой зачастую является единственным способом получить значимые сведения.

В. : Используется ли такой подход в исследованиях за пределами социальных наук?

Л. У. : Безусловно, аналогичные принципы применяются в работе полиции или контрразведывательных агентств. Когда им необходимо изучать определённые террористические группы, они должны работать под прикрытием, маскироваться и скрывать свою личность. Это схоже с научной необходимостью скрытого наблюдения. Если, например, вы криминолог и хотите понять мышление и поведение преступников, вам также нужно скрывать свою личность. В противном случае преступники просто начнут скрывать свои истинные мысли и действия, что сделает ваши выводы неточными. Если бы власти и общество лучше понимали эту сложность, я думаю, случаи несправедливого преследования или недоразумений в отношении исследователей стали бы реже.

В. : Как часто возникают случаи, когда научные исследования и сами исследователи сталкиваются с несправедливой критикой со стороны общества и правоохранительных органов?

Л. У. : Такие случаи происходят довольно часто. Я могу вспомнить несколько примеров из Франции. Один из них связан с журналисткой, которая пыталась внедриться в антисемитскую группу. Опубликовав свой анализ в известном французском издании, она дала несколько интервью о своей работе. Почти сразу же она столкнулась с серьезными нападками — реальными угрозами — и ей было крайне сложно продолжать свои исследования. В настоящее время я не знаю ее точного положения, но понимаю, что сейчас она находится под защитой полиции. Она даже была вынуждена сменить адрес и переехать в другое место жительства, поскольку ее выводы очень беспокоили эту группу.

Другой случай, также из Франции, касается ученого, работающего в CNRS (Французский национальный центр научных исследований, крупнейшее агентство фундаментальной науки в Европе). В этом случае тоже речь идет о женщине-исследователе. Этот случай также связан с женщиной-исследователем. Она писала о «Мусульманском братстве» и его способности проникать в университеты, научные сообщества и медиа. В ходе этого исследования ей пришлось скрывать свою настоящую личность.

Это известный пример, поскольку она заявила о своём глубоком интересе к исламу, утверждая, что хочет лучше понять эту религию и, возможно, даже принять эту конкретную интерпретацию ислама. Под этим предлогом она вступила в группу. Она оставалась под прикрытием около двух лет, наблюдая за ситуацией изнутри. Затем она написала книгу, в которой раскрыла свои выводы, наконец признавшись, что она, на самом деле, является учёным.

В.: Как отреагировала группа, когда узнала о её настоящей личности?

Л. У. : Они были крайне разгневаны. Они не просто раскритиковали её, они пытались нанести ей физический вред. Их реакция вышла за рамки юридических споров и перешла в насилие. Они даже угрожали её жизни во Франции. Более того, некоторые её коллеги в CNRS осудили её методы, утверждая, что было неподобающим скрывать свою личность, и настаивали на том, что она должна была открыто объяснить свои намерения. Однако позже выяснилось, что тот самый коллега, который критиковал её методы, был тесно связан с этой группой, что объясняет его защиту их идеологии.
С научной точки зрения такие коллеги перестают быть настоящими учёными; они становятся просто пропагандистами или идеологами. Они не придерживаются научного метода, потому что в социологии, психологии и социальных науках главный принцип — не вмешиваться в объект анализа. Если вмешиваться, невозможно достичь ясного, непредвзятого восприятия исследуемого явления.

В.: Вы упомянули третий, более чувствительный пример. Могли бы вы рассказать о нём подробнее?

Л. У. : Конечно. Рассмотрим случай известного учёного Дидье Раута. Он является выдающимся биологом и микробиологом, чьи взгляды расходятся с официальной позицией по поводу вируса Covid-19. Ранее он возглавлял престижный университет и больницу в Марселе, на юге Франции. Профессор Рауц входит в десятку лучших микробиологов мира и пользуется значительным признанием.
Профессор Рауц оспаривает официальную методику, утверждая, что необходим более эмпирический подход. Он считает, что определённые существующие средства могут эффективно бороться с вирусом и выступает за их применение, как это он делал в своём институте, добившись достойных результатов. Однако его нестандартный подход вызвал значительные споры среди научного и медицинского сообщества.

В.: Как власти и его коллеги отреагировали на его нетрадиционную позицию?

Л. У. : Его противники утверждают, что он не сотрудничает с ними. Тем не менее, медицинские власти не могут найти оснований, чтобы оспорить его исследования. Ни один пациент не подал жалобу с заявлением: «Я пришёл сюда из-за него. Я снова заболел Covid, и его лечение оказалось неэффективным». Против него не было предпринято никаких юридических действий. Его оппоненты — это в основном завистливые коллеги, враждебно настроенные единомышленники и несколько чиновников. Это подчеркивает ещё одну грань проблемы.

В.: Есть ли другие подобные случаи, связанные с известными личностями?

Л. У. : Да, есть ещё один тревожный пример, связанный с Буаэлемом Сансалем (Boualem Sansal), известным французско-алжирским писателем. В настоящее время он находится под стражей в Алжире по обвинению в нарушении национальной безопасности — обвинения, которые представляются совершенно беспочвенными.

В.: Что послужило причиной выдвижения этих обвинений против Сансаля?

Л. У. : Сансаль — уважаемый автор, который открыто критиковал алжирский режим, особенно его политические и экономические неудачи. Он также затронул исторические вопросы, связанные с территориальными спорами между Алжиром и Марокко. Во время французского колониального правления такие регионы, как Тлемсен, которые исторически принадлежали Марокко, были переданы Алжиру. Сансаль просто изложил эти исторические факты, но его высказывания были интерпретированы как антиалжирская пропаганда.

В.: Каково его нынешнее положение?

Л. У. : В настоящее время мы не знаем, где он содержится. Существуют слухи, что его перевели в больницу из-за его возраста — ему около 75 лет, — но ничего не подтверждено. Его текущее состояние и местоположение остаются неизвестными.
Во Франции петиция с требованием его освобождения уже была подписана несколькими известными учёными. Однако прогресс идёт медленно. Даже президент Макрон выразил обеспокоенность, но остаётся осторожным, вероятно, из-за дипломатической чувствительности этого вопроса. Эта ситуация подчеркивает пересечение политических повесток, личных противостояний и вопросов свободы выражения мнений в глубоко сложном геополитическом контексте.

В: Как внешние факторы могут повлиять на восприятие научных результатов?

Л. У. : Возможно, такая ситуация возникает из-за «медиатизированной» (насыщенной средствами массовой информации) природы нашего общества, в котором оказывается сильное давление на оригинальных ученых или тех, кто предлагает новые методологические подходы. Много споров, много нападок, особенно со стороны тех, кто ничего не знает о научном методе. Многие считают себя знающими, хотя на самом деле это не так, и всё сводится к пустым слухам — ничем больше, чем сплетни.

Иногда некоторые СМИ берут на себя роль пропагандистов, особенно если они связаны с деспотичными, репрессивными или финансово влиятельными группами влияния, не заинтересованными в прозрачном анализе, будь то криминология или микробиология. Существуют могущественные лобби, которые предпочитают вмешиваться как в науку, так и в демократию, невзирая на законное требование людей открыто понимать условия, в которых они живут.

В.: Вы привели очень интересные примеры из Франции. Знаете ли вы о случаях, когда полиция или правоохранительные органы напрямую преследовали учёных из-за непонимания?

Л. У. : О, да, такое поведение может иметь место, особенно если полиция получает неправильную или неполную информацию. Если кто-то делает ложные обвинения или неправильно интерпретирует действия или исследования учёного, а полиция не имеет должного контекста или понимания, она может принять преждевременные меры на основе ошибочных сообщений.

В.: Можете ли вы привести конкретные примеры того, как это происходило во Франции?

Л. У. : Во Франции, например, были случаи, когда люди арестовывались из-за поспешных решений, принятых властями. Иногда чиновники получают сообщения, в которых утверждается, что человек сказал или сделал что-то подозрительное. Вместо того, чтобы провести тщательное расследование, они арестовывали человека, опираясь лишь на начальный доклад. Такой реактивный подход может привести к серьёзным последствиям.

В.: Усугубляется ли эта проблема в нестабильных регионах или в периоды конфликтов?

Л. У. : Да, безусловно. Когда вы оказываете в такой ситуации — особенно в нестабильных регионах, как Украина — некоторые люди во власти могут стать чрезмерно чувствительными или даже параноидальными. Они могут попытаться оправдать собственные ошибки, арестовав не тех людей. Часто это связано с попыткой переложить вину на других, чтобы избежать ответственности перед своими начальниками.

В.: Как вы объясняете такое поведение с психологической или институциональной точки зрения?

Л. У. : Всё сводится к ответственности. Они не могут просто сказать: «Мы не поняли ситуацию»; вместо этого они могут попытаться скрыть свои ошибки, обвиняя невиновного человека, чтобы переложить бремя ответственности. Это обычное явление в периоды войны или общественного беспокойства, когда ведомства находятся под сильным давлением и обязаны продемонстрировать контроль или компетентность.

В: Можно ли со временем исправить подобные недоразумения?

Л. У. : Если полиция или учреждения будут честными и прозрачными, они в конечном итоге осознают свои ошибки. Я полагаю, со временем они поймут, что ученые — это не шпионы или предатели, работающие с врагом, а просто люди, стремящиеся к знаниям и исследованиям. Подобное непонимание не ново — у него есть исторические прецеденты.

Есть и другой исторический пример из Франции, относящийся к периоду нацистской оккупации во время Второй мировой войны. Несмотря на то, что немецкая оккупация длилась четыре года, многие ученые и интеллектуалы продолжали свою работу. Взять хотя бы знаменитого философа Жан-Поля Сартра. В это трудное время Сартр написал свою знаменитую книгу «Бытие и ничто: Эссе о феноменологической онтологии (фр. L’Être et le néant : Essai d’ontologie phénoménologique) и даже поставил несколько пьес.

Что примечательно, каким бы подозрительным и репрессивным ни было гестапо, даже они никогда не вмешивались в работу Сартра. Я никогда не слышал, чтобы Сартра арестовывали гестаповцы. Он просто продолжал работать. Точно так же такие художники, как Пабло Пикассо, оставались в Париже, продолжая заниматься творчеством, несмотря на оккупацию.

В. : Почему Сартр не присоединился к Французскому Сопротивлению, как некоторые могли бы ожидать?

Л. У. : После войны некоторые задавались вопросом, почему Сартр остался в Париже, а не присоединился к Maquis, французскому Сопротивлению в сельской местности. Но это не была его роль. Его обязанностью, как и многих интеллектуалов, художников и писателей, было продолжать свою работу, даже в условиях войны и оккупации. Также стоит учитывать физические ограничения Сартра — его слабое зрение и толстые очки. Было бы малопродуктивно для него бороться с гестапо в буквальном смысле. Его борьба была интеллектуальной, она велась с помощью слов, идей и искусства. Это подчеркивает тот факт, что даже в периоды великих кризисов интеллектуалы и учёные играют свою уникальную роль, внося вклад в общество способами, которые выходят за рамки физического сопротивления.

В: Что отличает настоящего ученого, исследователя?

Л. У. : Вы должны следовать установленным научным правилам и быть исключительно точным, если хотите провести оригинальное исследование и изучить новые аспекты. Вы не можете просто повторить то, что сделали другие. В науке, если вы настоящий исследователь, ваша цель — не подтвердить существующие результаты, а обнаружить новые находки и разработать новые методы. В противном случае вы становитесь просто очередным бюрократом, функционером, а не настоящим ученым.

Если вы просто учитель в школе, то вполне можете опираться на результаты других, потому что ваша роль — передавать устоявшиеся знания. Но если вы исследователь, вы должны быть похожи на Шерлока Холмса, расследуя и анализируя ситуацию. Вы должны подходить к делу, как детектив — в поисках свежих перспектив и новых доказательств.

Надеюсь, что ситуация в Украине — это просто непонимание научных процессов. Я верю, что люди, стоящие у руля, достаточно умны, чтобы осознать всю сложность и особенность научной работы. Если нет, то это будет очень печально.

В.: Профессор Люсьен, не кажется ли вам, что эта проблема выходит за рамки Украины? Не является ли это глобальной проблемой, когда правоохранительные органы или политики пытаются оценивать научные исследования без должной квалификации? Как ученый, как бы вы прокомментировали это? Является ли правильным для них оценивать научные результаты, если у них нет экспертных знаний?

Л. У. : Нет, это совершенно неуместно. Если они не являются специалистами в данной области, им не следует самостоятельно оценивать научные исследования. Они могут сотрудничать с настоящими учеными, обращаться к ним за экспертизой и советом. Но они не могут самостоятельно заявлять: «Это исследование недействительно», только потому, что считают, что оно выходит за рамки их понимания или сферы интересов. Это не их роль.

Науку должны оценивать ученые, те, кто обладает необходимыми знаниями и опытом. Политики или сотрудники правоохранительных органов не могут решать, что считать легитимной наукой, поскольку это далеко не входит в их профессиональную компетенцию. Когда они пытаются это сделать, это становится идеологической или политически мотивированной, а не научной оценкой. Этого ни в коем случае нельзя допускать.

В.: Спасибо за ваш комментарий. Какие меры, по вашему мнению, необходимы для улучшения диалога между наукой и обществом, особенно с правоохранительными органами?

Л. У. : Всё сводится к доверию — строительству доверия между учеными, обществом, СМИ и ведомствами. Если эти организации, включая средства массовой информации, лучше поймут, как работает наука и как проводится исследование, это доверие можно укрепить. Важно объяснить, как функционирует научное исследование, особенно в современных сложных обществах с разнообразными точками зрения.
Мы живем в разнообразном мире, где у людей много различных взглядов, и поэтому крайне важно подходить к этому разнообразию с использованием новых методов. Мы не можем полагаться только на традиционные методы, которые использовались десятилетиями. Очень важно объяснить обществу, почему учёным иногда приходится использовать нетрадиционные методы, особенно когда речь идет о деликатных или опасных темах.

Если общество начнёт доверять научному процессу и понимать его сложности, оно будет менее склонно критиковать учёных за использование методов, которые кажутся непрозрачными или скрытными. Независимое учреждение, состоящее из международных исследователей, могло бы стать мостом между общественностью и научным сообществом, сохраняя при этом прозрачность и объективность. Это создаст «баланс сил» между обществом и наукой.

В.: Как на практике будет выглядеть такой «баланс сил»?

Л. У. : Это предполагает создание независимого экспертного органа, который мог бы оценивать научные методы и результаты без политического или идеологического вмешательства. Этот орган поможет объяснить общественности, почему определенные методы исследования должны оставаться конфиденциальными. Например, в таких деликатных областях, как социология или криминология; исследователи не могут просто объявить о своих намерениях при изучении опасных групп, таких как организованная преступность или экстремистские организации.

Иногда для проникновения в эти группы исследователям приходится принимать альтернативные обличья, как это делают журналисты под прикрытием или агенты спецслужб. Иногда эти группы могут быть чрезвычайно опасными, как, например, мафия. Нельзя просто сказать: «Я исследователь, изучающий мафию».
Та же логика применима и к разведывательным службам, таким как контрразведка, например, ФБР, MI6 или национальные антитеррористические подразделения. Эти агентства посылают агентов под прикрытием для сбора критически важной информации. Это стандартный метод, и это не просто сюжет для кино, а реальная необходимость в сфере правопорядка и разведывательной работы.
Однако, я считаю, что как только ваш анализ завершён и вы публикуете результаты в книге или в другом формате, открытая презентация этих результатов должна развеять все подозрения. Конечно, будет вызывать вопросы, если кто-то проводит 10 лет внутри такой группы и так и не публикует научной работы — это вполне может вызвать опасения у правоохранительных органов.

В. : Давайте вернемся конкретно к ученым. Как исследователи могут защитить себя от непонимания, неверной интерпретации или даже нападок со стороны общества или правоохранительных органов? Вы уже упомянули о некоторых мерах. Не могли бы вы рассказать о них подробнее?

Л. У. : Я считаю, что ученые должны взаимодействовать с международными организациями для защиты и легитимности. Они должны сообщать о своих выводах и методах авторитетным организациям, таким как ЮНЕСКО, Организация Объединенных Наций или Европейская комиссия. Проведение пресс-конференций и публикация подробных отчетов также могут помочь прояснить их работу. Кроме того, ученым следует обратиться за юридической поддержкой и привлечь правозащитные организации, такие как Amnesty International или аналогичные группы, защищающие свободу исследований и выражения мнений. Существуют международные ассоциации, занимающиеся защитой ученых и активистов, освещающих критические вопросы.

Прозрачность на международном уровне имеет решающее значение. Ученые должны открыто рассказывать о своей работе в глобальных организациях, чтобы обеспечить признание, защиту и уважение. Национальные институты сами по себе не могут обеспечить достаточную защиту, особенно когда научная работа бросает вызов интересам влиятельных групп. Международная известность может стать спасительным щитом.

В: Какие исторические параллели можно провести с делом Мальцева?

Л. У. : Были советские ученые, которых обвиняли в схожих преступлениях, и некоторых из них называли американскими шпионами, хотя такие обвинения были необоснованными.

В: Можете привести конкретный пример?

Л. У. : Одним из ярких примеров является советский математик и физик Андрей Сахаров. Он был арестован, вероятно, потому, что власти опасались, что его открытия могут быть раскрыты или использованы не по назначению. Его дело подчеркивает продолжающийся конфликт между научной открытостью и государственным контролем.
В некоторых случаях людей даже отправляли в психиатрические учреждения, поскольку правительство считало их преступниками или шпионами. Это происходило потому, что их исследования считались ценными и секретными. Власти могли опасаться, что публикация таких материалов и результатов научной работы может раскрыть важные знания для широкой аудитории или иностранных государств.

В: Как вы думаете, почему открытость науки может рассматриваться некоторыми правительствами как опасность?

Л. У. : Научный дух по своей сути интернационален. Такие ученые, как Альберт Эйнштейн и другие выдающиеся исследователи, совершали революционные открытия и стремились открыто и свободно делиться своими результатами. Однако иногда чиновники — из-за паранойи или политических целей — воспринимали такую открытость как угрозу. Они опасались, что научные исследования могут повлиять на политическую ситуацию или раскрыть государственные тайны.

В: Должны ли научные исследования всегда проводиться прозрачно?

Л. У. : Научная деятельность должна быть прозрачной, хотя сам процесс исследования может требовать временной секретности. С одной стороны, ученым часто приходится скрывать свои методы, чтобы собрать точные данные. С другой стороны, по завершении исследования они обязаны открыто опубликовать его результаты. Такой двойной подход является естественной частью научного поиска.

В: Как правительства должны относиться к сложным научным исследованиям, которые они могут не до конца понимать?

Л. У. : Если чиновники не понимают специфики таких методов исследования, им следует обратиться к международным научным учреждениям. Они должны консультироваться с квалифицированными экспертами по вопросам того, как делаются научные открытия, особенно в сложных областях. Это касается не только социальных наук, но и множества других научных дисциплин и областей науки.

Настоящая научная работа выходит далеко за рамки сбора статистических данных в лаборатории. Настоящие исследователи должны разрабатывать оригинальные методы, изучать новые перспективы и адаптироваться по ходу работы. Этот инновационный процесс необходим для развития знаний.

В: Как международное научное сообщество может помочь защитить исследователей?

Л. У. : Как я уже упоминал, международные учреждения должны играть ключевую роль в оценке и защите научной работы. Эти организации могут помочь обеспечить, чтобы уникальные методы исследования понимались, уважались и защищались от неверного толкования или несправедливых обвинений. Такая глобальная система поддержки необходима для стимулирования научных инноваций при защите исследователей от политического или вмешательства правоохранительных органов.

В: Большое спасибо. Последний вопрос: Какую роль, по вашему мнению, масс-медиа играют в создании моральной паники вокруг науки?

Л. У. : Это зависит от типа медиа. Если СМИ не независимы и тесно связаны с лоббистскими группами — будь то политическими, религиозными или коммерческими, — то очень трудно сохранить объективность в освещении событий. Поэтому крайне важно, чтобы должностные лица и общественность не верили всему, что говорят СМИ.
Необходимо задать себе вопрос: кто финансирует эти медиа? Кто стоит за ними? Почему они утверждают, что тот или иной ученый «нехорош» или дискредитируют определенные исследования? Слепое доверие к СМИ — даже к известным и уважаемым изданиям — опасно. Вы должны понимать, какие связи и мотивы стоят за публикациями.
Даже если журналист пишет для уважаемой газеты или журнала, нужно задаться вопросом, почему он пишет эту статью именно в данный момент. Что может влиять на его позицию? Стоят ли за их обвинениями скрытые интересы? Вы должны провести расследование в отношении людей, делающих эти заявления. Почему они обвиняют других сейчас, а не два года назад? Почему это происходит именно в данный момент?
Иногда за этими статьями стоят скрытые интересы — возможно, создание конкурирующей организации или попытка захватить контроль над определенными научными направлениями, над определенными областями исследований. Такие мотивы могут быть движущей силой кампаний по распространению дезинформации. Поэтому нужно оставаться сильным, твердым и стойким — не поддаваться запугиванию или манипуляциям со стороны этих сил. Всегда нужно сомневаться в источнике и мотивах представленной информации.

Большое спасибо, профессор, за ваш ценный вклад в эту важную дискуссию. Мы признательны вам за то, что вы поделились своими соображениями и привели столь подробные примеры.

***

Переведено редакцией «Гранита Науки»

Читать английскую версию