Интервью с Сергеем Комиссаренко. Часть 2
Мы публикуем окончание интервью с Сергеем Комисаренко, руководителем рабочей группы НАН Украины по борьбе с коронавирусом и кандидатом на пост президента Академии. Предыдущая часть оканчивалась тем, что академика отвлекает от работы огромное количество людей с абсурдными предложениями.
— Сергей Васильевич, а как вы «отсеиваете» рациональные зёрна от абсурдных?
— Порой это не так и просто, найти границу между, возможно, рациональными, полезными или даже близкими к гениальным предложениями, и абсурдными, особенно тогда, когда они находятся за границами твоих знаний или являются мультидисциплинарными. Тогда приходиться обращаться к научной литературе или к помощи коллег. Позвольте рассказать об одном примере, который для меня стал постоянным напоминанием об осторожности, с которой нужно подходить к оценке научных результатов. В 2015 году в газете «New York Times» я прочитал статью о смерти на 99-м году жизни выдающегося американского физика Чарльза Таунса – лауреата Нобелевской премии 1964 года за открытие мазеров (аналогов и предшественником лазеров), совместно с советскими учёными Басовым и Прохоровым. В конце статьи прочитал, к своему удивлению, что когда Таунс был ещё молодым ученым, то два других выдающихся физика, тоже нобелевские лауреаты — Нильс Бор, фактически, основатель современной физики, и Исидор Рабай, — оба отговаривали Таунса заниматься этой проблемой как бесперспективной! Какая ошибка! Теперь представьте себе нашу современную жизнь без лазеров, которые везде: от указок, ридеров видеодисков до ракет и космоса!
Но это была оценка деятельности, хотя и неправильная, грамотного и действующего ученого. Когда же обращаются любители или просто невежи, которые предлагают бороться с коронавирусом или злокачественным ростом «живой водой», то тут приходится придумывать разнообразные уловки, чтобы сберечь свое драгоценное время и не обидеть «ходоков» или «писателей» (а ведь существует закон об обязательных ответах на обращения граждан, к которым, кстати, относятся и журналисты).
Да что говорить о простых гражданах, если вот только недавно я отвечал на письмо тогда ещё министра здравоохранения Ильи Емца с поручением: «Просим Академию наук срочно создать вакцину от коронавируса». Эта формулировка означает, что в этом министерстве просто не понимают, что значит создать эффективную вакцину, особенно против такого опасного патогена!
— Уже ведь есть сообщения о том, что в мире создано 44 разных варианта вакцин от коронавируса?
— Раньше процесс создания вакцины, классическими методами, занимал 3, 4, 5, до 10 лет, стоил от двух до пяти миллиардов долларов и при этом не всегда результат был успешным. Сейчас методы современной биологии, в частности, синтетической биологии, позволяют создать вакцину в течение месяца или двух, но на рынок она может попасть не раньше, чем через год после тщательных доклинических и клинических испытаний на эффективность вакцины и ее нетоксичность! Сейчас мы рассчитываем, что через год вакцина от коронавируса появится. Но над этим работают самые лучшие научные лаборатории мира в содружестве с самыми сильными фармацевтическими компаниями, которые владеют миллиардами долларов и тратят их на Research & Development (исследования и развитие).
Для этого детально исследуется молекулярная биология вируса – его составные части, особенно те, которые принимают участие во взаимодействии с клетками-мишенями людей (в связывании и проникновении), в механизмах размножения вируса в клетке-мишени. Зная эти механизмы можно предложить соединения, которые будут препятствовать или попаданию вируса в клетки-мишени, или его размножению в них (то есть эффективные лекарства). Можно также найти такие структуры вируса, которые будут наилучшим способом вызывать иммунный ответ человека на попадание вируса, что является основой для создания вакцин. Но все это возможно реализовать при условии использования самой современной аппаратуры, достаточного финансирования на уровне миллиардов долларов и привлекая лучшие научные коллективы.
Сейчас развернулось соревнование, кто выпустит свою вакцину раньше. Это важно не только для защиты людей от инфекции, но и для захвата рынка. Поэтому актуальной оказалась редакционная статья в американском журнале “Science”, где написано о том, что «нам для создания вакцины нужен Манхэттенский проект», то есть, как в истории с созданием атомной бомбы во время Второй мировой, объединение лучших учёных разных стран мира. С тем, чтобы мы не создавали 44 вакцины, а одну или две, наилучшие. Потому что кто-то может создать вакцину быстрее, не очень заботясь о её качестве, и она выйдет на рынок первой, поэтому покупать будут её, а не ту, которая лучшая для защиты людей. Интересно, будет ли этот «Вирус-Манхэттенский» проект осуществлен – это в самом деле слишком важно для всего мира.
— Сергей Васильевич, расскажите, пожалуйста, о тех открытиях, которые лично Вам удалось сделать, в наличествующих условиях?
— «Открытие» звучит слишком помпезно. Думаю, более подходит «очень удачное и очень полезное изобретение». Последнее, что мне удалось создать – средство (повязку), мгновенно останавливающую кровотечения. Вы знаете, Александр Флеминг, когда он получал Нобелевскую премию за открытие пенициллина в 1945 году, сказал, что если бы не Вторая мировая война, то он никогда не получил бы эту премию. Лишь то, что тогда было огромное количество раненых, а пенициллин, открытый Флемингом ещё в 20-х, спас сотни тысяч людей, привело к тому, что на его открытие обратили внимание, и он получил Нобелевскую премию.
Так вот, мое изобретение, очевидно, не состоялось бы, если б не было 2014 года и «подарка» от наших «ближайших братьев» в виде интервенции в Украину. Там большое количество раненых погибало или получало осложнения от кровотечений из ран. Я думаю: Господи, ну мы же в нашем Институте столько лет занимаемся системой свёртывания крови, изучаем ферменты, регулирующие гемостаз. Необходимо использовать наши знания и сделать что-то, что предотвращает кровопотерю. И я придумал повязку, которая практически мгновенно останавливает кровотечения, и этим очень горд.
— Эти повязки сразу пошли на фронт?
— Никуда они не пошли. Потому что в нашей стране куда-то «пойти» почти невозможно. У нас практически полностью отсутствует инновационная политика и государственная политика поддержки изобретений – даже таких, которые крайне важны для страны.
Есть лабораторные образцы, которые мы создали ещё в 2016 году и проверили на крупных сосудах экспериментальных свиней и крыс. Кровотечение из таких сосудов, как правило, является смертельным, если его не купировать. Получилось. Сейчас создано небольшое количество повязок, которые проходят ограниченные клинические испытания в наших госпиталях – но никто их не производит, мы делаем их вручную. Создать что-то важное и интересное в Украине можно, внедрить – практически никогда.
Сейчас я веду переговоры с Китаем и, может быть, Соединёнными Штатами, чтобы они купили наше изобретение и его модификацию: рассасывающиеся повязки для остановки внутриполостных кровотечений.
— И кто же стал препоной для внедрения столь нужного изобретения?
— Зачем ставить препоны, если можно просто ничего не делать? Я, как учёный, сообщил о своём изобретении военному ведомству, а мне ответили: возьмите, наладьте производство. Если получится, и вы их станете производить – мы будем использовать ваши повязки. А как я могу наладить такое производство без соответствующего финансирования?
— Это случай возмутительный, Сергей Васильевич, учитывая то, сколько эти повязки могли спасти жизней. А, скажите… какие вообще ставятся государством стратегические цели для Академии наук Украины?
— К сожалению, сейчас отсутствует творческий диалог между руководством страны и руководством Академии. Это связано с тем, что у руководства страны нету стратегического мышления, не составлен чёткий план развития Украины. Плюс отсутствует понимание, что именно Академия может генерировать эти планы, поскольку представляет собой уникальный механизм генерирования стратегических задач для страны и путей их решения. Это уникальное собрание экспертов в самых разных научных направлениях, которые могут реализовывать междисциплинарный и системный подход к решению сложных проблем. Поэтому так и получается, что часто мы сами себе ставим стратегические задачи и сами их решаем.
Например, Академия создает Национальные доклады о состоянии важнейших проблем, которые передаются в руководящие органы Украины. Последний национальный доклад был посвящен Евроатлантическому вектору Украины. Интересно? Очень. Но я уверен, что никто из руководителей страны его не читал или даже не просматривал.
— И каковы же главные направления, на которых НАН должна сосредоточиться в ближайшее время?
— Мы должны сосредоточиться на тех направлениях, где мы: а) можем быть лучшими или одними из лучших в мире, то есть где мы можем продемонстрировать передовой уровень нашей науки и быть среди лидеров; б) на тех науках, развитие которые важны для нашей страны, то есть для того, что называлось «народное хозяйство» (которое сейчас не существует… ну, назовите его, для нашей «экономики» — промышленности, медицины, сельского хозяйства, экологии. И, конечно же, в) на гуманитарных науках — развивать науки о нашем языке и литературе, о нашей истории и культуре и так далее. Например, у нас есть замечательные институты истории Украины, философии, литературы имени Шевченко, искусствоведения имени Рыльского, археологии и другие.
— Вы ведь, кстати, с академиком Игорем Юхновским возглавляете Международный благотворительный фонд Национальной памяти Украины?
— Да, он был создан при президенте Ющенко. Президент фонда — наш уникальный академик Игорь Рафаилович Юхновский учёный и государственный деятель, а я — председатель Набсовета фонда. Игоря Рафаиловича можно было бы назвать одним из отцов-основателей нашей страны: в частности, он был автором идеи проведения референдума о независимости. Многие боялись, что будут отрицательные результаты – но результаты мы получили просто потрясающие, когда даже в Крыму и на Донбассе большинство людей проголосовали за независимость Украины! В Севастополе 57%, если я не ошибаюсь (это ответ тому «референдуму», который был потом). Юхновский — физик-теоретик, ему сейчас более 90 лет, но он заканчивает писать свой проект новой Конституции Украины!.. Я считаю, что национальная память, история является фундаментом для нашей страны. Наши люди не знают своей истории, не понимают, насколько она важна, что нужно знать историю своего села и его жителей, своего городка или города, своих земляков, которые были знаковыми для этой местности. Это важно и для развития патриотизма, и для понимания самих себя…
— Сергей Васильевич, разрешите задать Вам один неудобный вопрос. Патону 101 год, Юхновскому 1 сентября будет 95 лет, Вам 76… Молодые учёные – которые представлены именно в Вашем лице в скульптуре у входа в Верховную Раду Украины – «выражают озабоченность», как принято говорить у дипломатов, тем, что ими руководят столь далёкие от современности люди. Общаясь с Вами, я понимаю, насколько они ошибаются, высказывая своё недовольство, но, тем не менее, обойти эту тему в интервью не могу.
— Знаете, до самого последнего времени я совсем не чувствовал своего возраста. Возможно из-за неплохой физической формы (я по-прежнему играю в теннис, спускаюсь с гор на лыжах и плаваю), но более всего из-за постоянного «пребывания в науке». Всё время приходится читать научную литературу и обдумывать научные новости, чтобы руководить работой в Институте биохимии и в Отделении биохимии, физиологии и молекулярной биологии НАН, куда входят семь институтов и один сектор. Этой привычке – постоянно развиваться – уже много-много лет, и от неё уже не отойти никогда. Я очень верю в научную молодежь и постоянно встречаю очень талантливых молодых людей в науке. А вне науки – я часто расстраиваюсь, наблюдая отсутствие интересов, стимулов, желания делать и знать больше или даже больше всех.
У моего поколения большие надежды были связаны с молодой сменой – патриотичной, высокообразованной, высокопрофессиональной, свободной, такой, которая уже избавилась от коммунистической идеологии и уз цензуры, запрета личной свободы и много другого… Возможно, я ошибаюсь, но пока я не вижу воплощения своей мечты. Хочу ошибаться.
Что касается избрания президентом Национальной академии наук, то должен Вам сказать, что Вы, возможно, переоцениваете мои шансы быть избранным, и не только из-за моего жёсткого английского юмора, который не всем приятен. У меня очень достойные конкуренты. Меня уже выдвигали на эту должность и 5 лет назад, и 10. Но я снимал свою кандидатуру, так как Вы должны понимать, что конкурировать с Борисом Евгеньевичем Патоном, когда он хочет быть переизбран, невозможно. Даже если бы он сейчас выдвинул свою кандидатуру, на 102-м году, победить кому-либо другому было бы крайне сложно…
А что касается возраста, то я и сейчас значительно моложе многих мировых руководителей. Например, в США. В моем возрасте Рейган был Президентом страны, нынешнему спикеру Палаты представителей Конгресса США Нэнси Пелоси исполнилось недавно 80 лет. Двое претендентов на должность Президента от Демократической партии старше меня на два года и на год, а президент США моложе всего на 2 или 3 года… Посмотрите на французскую Академию наук — «Академию Бессмертных»: там никто слова не скажет против этих людей почтенного возраста в шитых золотом мундирах и с именными шпагами академиков! Да их заслуги и в самом деле бессмертны.
— Как и ваши, Сергей Васильевич… Скажите, пожалуйста, а как Вы относитесь к тому, что с таким трудом добытые вами, на разных постах, для Украины преимущества используются сейчас не в полную силу? Например, я до сих пор не могу смириться с тем, что наша научная экспедиция ездит в Антарктиду просто «обслуживать приборы» …
— Ну как я отношусь? Думаю, что это просто было неудачное выражение малоопытного начальника. Британцы оставили нам бесплатно всю станцию, с оборудованием и даже топливом, чтобы мы делились с ними научными данными, полученными на станции, – вот учёные его и обслуживают, но, обслуживая это оборудование, они получают данные для своих уже научных задач. На других британских станциях установлено точно такое же оборудование, и поэтому очень удобно сверять данные. А почему о наших исследованиях мало кто слышит – я не знаю. Думаю, что Евгений Дикий — молодой и энергичный руководитель Антарктической службы — исправит этот недостаток. В то же время, у нас существует плохая традиция забывать, кто и что сделал до тебя. Многие считают, что всё, что до него было, не важно, а важно то, что делает он (или она).
— А как вообще Вам удалось убедить британцев не продать, а подарить нам эту станцию?
— В 93-м году, среди многочисленной почты, которую я получал в Посольстве в Лондоне, я увидел письмо о том, что Британия хочет продать антарктическую станцию «Фарадей». Я, как учёный, понимал, насколько важно для нас присутствие в Антарктиде. Украина принимала очень активное участие во всех полярных исследованиях Советского Союза, в том числе — антарктических, а Россия дала нам от ворот поворот, и из антарктических станций СССР мы не получили ничего (аналогично получилось со зданиями, принадлежавшими СССР в Лондоне). Поэтому я написал Президенту страны, в Министерство иностранных дел и Академию наук о том, что есть такая возможность, купить хорошую станцию, да ещё и одну из самых красивых. Ну и потом началась дипломатическая работа, которая длилась два года.
Моим заместителем был единственный профессиональный дипломат в нашем посольстве, который много лет работал в МИДе, а потом – профессором в Институте международных отношений Университета имени Шевченко. Много лет спустя после нашего возвращения из Лондона, на одной из встреч в Киеве, которые я ежегодно проводил для бывших сотрудников посольства, которые работали со мной – а шестеро моих воспитанников потом стали послами Украины, неслабо, правда? – он покаялся мне в следующем. Оказывается, услышав, как я даю задание советнику по науке Роланду Франко установить связь с Британской Антарктической службой, чтобы начать переговоры о станции «Фарадей», он, как истинный профессионал, посоветовал Франко не особенно обращать внимание на задание Посла, так как Посол не профессионал-дипломат, а учёный, и слишком много внимания уделил простому циркулярному письму, недостойному внимания. «Всё равно из этого ничего не выйдет», — вот Вам пример «профессионального» бюрократического подхода. Тем не менее, за 2 года мне удалось убедить англичан, что станцию нужно передать Украине, причём не продать, а подарить.
Должен отметить, что в те годы (не знаю, как сейчас) британское правительство неоднократно демонстрировало самое доброе отношение к Украине и украинскому посольству в Лондоне. В этом году будет ровно 25 лет, как 20 июля 1995 года я с британским государственным министром иностранных дел Дейвидом Девисом подписали Меморандум о передаче Украине Антарктической станции «Фарадей» (сейчас «Академик Вернадский).
— Разрешите задать ещё один неудобный вопрос. В начале 90-х в газете «Вечерний Киев» была опубликована короткая статья о злоупотреблениях вице-премьера Комисаренко. Можете рассказать, в чём была суть и как Вас угораздило?
— Меня не угораздило, а меня пытались угораздить. Причём это единственный случай в моей жизни (по крайней мере пока) негативной статьи обо мне в прессе. Не считая критики в школьной стенной газете «Колючка», что Комисаренко опять вместо урока английского играл в футбол. Я уже хорошо в то время владел английским и, бывало, замещал английский язык английским видом спорта.
А дело было так. В правительстве УССР я отвечал за несколько министерств, в том числе – здравоохранения. Министром был Юрий Спиженко (сейчас даже существует клиника его имени) – молодой, энергичный но малограмотный. Я его сначала поддерживал, надеясь на его совершенствование, но постепенно заметил, что он больше заботится о собственном благополучии, а не о медицине. Первого августа 1991 года состоялся визит Президента США Джорджа Буша (старшего), который прилетел уговаривать руководство и Парламент Украины оставаться в составе Советского Союза. Я отвечал за определенную часть визита Буша, в частности, за его посещение места трагедии в Бабьем Яре (я был председателем Правительственной комиссии по отмечанию 50-летия трагедии).
Во время моей беседы с президентом США он меня спросил: «Что сейчас более всего нужно Украине?». Я ответил, что сейчас, когда мы избрали путь демократии и открытого общества, у нас много проблем с организацией государства (это было ещё в УССР за 19 дней до Путча!), но так как я отвечаю в правительстве за гуманитарный сектор, то сейчас большая проблема в стране – с лекарствами. И он прислал два или, может быть, даже три «Геркулеса», громадных транспортных четырёхмоторных самолёта, с лекарствами. Прислал их в страну, но по моей просьбе. Что же делать? Конечно, я распорядился передать их в Минздрав, чтобы там распределили в больницы. Прошло несколько недель, я звоню Спиженко, спрашиваю, куда попали лекарства – а он говорит: «Да зачем вам это знать», и так и не ответил. Тогда я позвонил Евгению Марчуку, который был зампредседателя КГБ УССР, и попросил его выяснить, куда всё-таки делись лекарства. Через какое-то время ко мне пришёл полковник КГБ и доложил, что всё ушло в частные аптеки, организованные Спиженко… И вот тогда, как оказалось потом, министр заказал против меня «чёрный пиар», и вышла эта статья в «Вечернем Киеве», что «вице-премьер Комисаренко за государственные деньги купил себе квартиру, построил дачу, и ещё какая-то компания подарила ему машину BMW». Машины такой у меня никогда не было, не было дачи, и жил я всегда с родителями – даже когда государство мне предлагало пятикомнатную квартиру на Липской, то отказался. Еще позднее, когда я уже работал в Лондоне, Игорь Рафаилович Юхновский в должности первого вице-премьер-министра Украины обнаружил, что Юрий Спиженко «оприходовал» в свою пользу канадский кредит на медицинское оборудование. Вот откуда и появилась «Клиника Спиженко».
— Сергей Васильевич, получается, Вы совмещали вице-премьерство с должностью директора Института биохимии? В официальной биографии написано, что институтом Вы руководите с 1989 года, с перерывом только на дипломатическую миссию в Великобритании с 1992 по 1998-й.
— Когда Председатель Совета Министров УССР Виталий Масол вызвал меня на собеседование и предложил стать его заместителем, я сказал, что вынужден буду отказаться, потому что меня недавно избрали директором Института (до того я заведовал в нём, с 1982 года, отделом молекулярной иммунологии). На что председатель правительства ответил: «Я уже договорился с Патоном, он вам разрешает оставаться директором института, только поздно по вечерам, после рабочего дня в правительстве». Вот так и начал я работать поздно вечером и ночами, и до сих пор это продолжается, а Борис Евгеньевич назвал меня тогда «Ночным директором».
После октября 1990 года премьер-министром УССР стал Витольд Фокин, который меня не особенно любил, возможно, потому, что я — единственный из его заместителей — позволял себе с ним не соглашаться, когда видел свою правоту, а ему это не особенно нравилось. Так, осенью 1991 года, после запрета Компартии, Витольд Павлович хотел передать здание Музея Ленина (нынешний Украинский дом) под помещение фондовой биржи. Я выступил категорически против: банкиры, финансисты могут или сами построить здания или переоборудовать уже имеющиеся, а вот с музейными помещениями у нас далеко не всё в порядке…
Также я стал инициатором возвращения религиозных зданий соответствующим конфессиям: дал добро губернатору Львовщины Вячеславу Черноволу на передачу Собора Святого Юра во Львове греко-католикам – хотя его хотели забрать православные, уверяя, что там «фундамент православной церкви». Синагогу Бродского, которая была кукольным театром, вернули евреям, Александровский костёл, где была библиотека и архивы общества «Знание» — католикам.
Но только евреи помнили об этом и показали себя людьми благодарными. 1993 году я вместе с бароном фон Рихтгофеном (внуком того самого «красного барона», лучшего аса Первой мировой войны) председательствовал на конференции в Иерусалиме по установлению диалога между палестинцами и Израилем. И вот ко мне между пленарными заседаниями подошли два раввина и говорят: «Господин посол, Вы такой хороший человек, Вы, наверное, еврей». Ну, я вынужден был их разочаровать тем, что на глубину своих предков, о которых мне известно, являюсь украинцем.
— Сергей Васильевич, раньше учёные как-то больше были задействованы в политике, то есть, в принятии государственных решений. Тот же Палладин, чьё имя носит ваш Институт, был депутатом Верховного Совета СССР четырёх созывов! Сейчас коронавирус создал уникальную ситуацию, когда власти волей-неволей приходится прислушиваться к учёным. Скажите, пожалуйста, насколько Кабинет министров учитывает Ваши рекомендации, как руководителя рабочей группы НАН, вводя всё более жёсткие меры, например, эти штрафы по 17 тысяч гривен за отсутствие маски на лице?
— Вы спрашиваете об участии ученых в политике в нашей стране или в других странах? Если в нашей стране, то сейчас профессиональных учёных нет ни в Верховной Раде, ни в правительстве, ни, насколько я знаю, в Офисе Президента. Обязательно ли их участие в высокой политике? Возможно, и не обязательно, но что обязательно, так это их участие в выработке решений руководства страны. Решения для государства должны приниматься на основании экспертных анализов и рекомендаций. То есть при Президенте страны, Премьер-министре советниками должны быть не друзья детства или семьи, а наилучшие эксперты. Так есть в других, передовых странах мира.
В то же время, известно много примеров, когда учёные были среди руководства страны или даже непосредственно руководили некоторыми странами. Так, Маргарет Тэтчер была до политической карьеры химиком-кристаллографом под руководством Нобелевского лауреата Дороти Ходжкин, выдающийся венгерский биохимик Бруно Штрауб был Президентом Венгрии, а мой близкий друг биохимик и биотехнолог Эфраим Кацир-Качальский был четвертым Президентом Израиля.
— Так всё таки, скажите, это Вам граждане Украины обязаны «тюремным режимом»?
— Нет, граждане Украины не обязаны мне никаким режимом, и ведение карантина было сделано не по моей рекомендации, хотя я не вижу «тюремного режима». Это журналистская метафора для поднятия напряжения. Что касается карантина, то я полностью поддерживаю решение правительства, так как считаю, что в лице SARS-CoV-2 мы имеем крайне опасного врага, который пока, в результате мутаций в своем геноме, не теряет своей агрессивности. В условиях, когда не существует специфических лекарств против этого вируса и специфической вакцины, карантин является нашим единственным эффективным оружием против взрывоопасного распространения вируса. Введение карантина раньше, наверное, встретило бы массовое непонимание в обществе: «Какой карантин, когда нет инфицированных и больных». Ввести его позже – было бы значительно больше инфицированных людей, больше заболевших и, к сожалению, погибших от COVID-19. Тут такая зависимость: жёстче меры карантина – больше недовольство в обществе – меньше заболевших и умерших. Конечно, введение карантина предусматривает выполнение его требований. А вот тут-то мы, украинцы, уступаем немцам с их порядком и дисциплиной.
Крайне важной является диагностика – ранее выявление заражения вирусом. В Институте молекулярной биологии и генетики нашей Академии вовремя (уже в конце января) создали высокоспецифический и высокочувствительный диагностикум на основе полимеразной цепьевой реакции, который прошел апробацию и регистрацию. За счет собственных резервов, я имею в виду реактивы, сделали 600 тест-систем, которые передали в Житомир, потом довели это количество до тысячи – а потом деньги в институте исчерпались, и вот они сидят, ждут средств от государства, чтобы купить реактивы. А ведь существует Указ Президента: Институту молекулярной биологии выпустить 200 тысяч тестов, а Минфину это профинансировать. Минфин свою часть проигнорировал: какой-то их департамент написал Институту: «очень хорошо, что вы делаете тесты, но пожалуйста, делайте их за счёт своего бюджета». При таком подходе институт придется не просто отправить в отпуск, но и вообще оставить без зарплаты на ближайшее время!
— Сергей Васильевич, возможно, правительству не хватило реального прогноза? Расскажите, пожалуйста, кто в структуре НАН вообще владеет методологией прогнозирования?
— Реального прогноза не хватило для чего? Для принятия какого решения или решений? Многие решения подсказывают нам рекомендации Всемирной организации здравоохранения. Эксперты ВОЗ проводят постоянный мониторинг эпидемического состояния на планете, анализируют его и передают соответствующие рекомендации странам – членам ВОЗ.
В НАН Украины многие институты занимаются прогнозированием в интересующей их области. В нашем Институте мы делаем прогнозы, как будет развиваться биохимия или науки, близкие нам. У нас в структуре НАН, в отделении информатики, есть Кибернетический центр, в который входит Институт кибернетики, институты вычислительных машин, программных систем, проблем регистрации информации, в которых работают ученые, занимающиеся прогнозированием. Есть Институт прикладного научного анализа, в составе которого Международный научный центр информационных технологий, есть Институт проблем искусственного интеллекта. Все они могут заниматься прогнозированием и, я думаю, им и занимаются. Кроме того, мне известно, что сейчас организовалась неформальная группа учёных, которые взяли на себя задачу провести прогнозирование поведения вируса, разных аспектов последствий пандемии для Украины.
— А как получилась, что наша страна вообще не была готова к подобной биологической угрозе?
— Мне вспоминается заседание СНБО 2009 года. Я при этой структуре возглавляю, с 2007 года, комиссию по биобезопасности, на общественных началах. И вот я уговорил Ющенко, что нужно вынести на заседание вопрос о повышении уровня биологической безопасности населения. СНБО принял положительное решение, оно вступило в силу указом Президента – но, увы, правительство его полностью проигнорировало. А ведь если бы мы выполнили его тогда, то сейчас были полностью во всеоружии.
В этом постановлении, в частности, было написано «выполнить условия договора 2005 года между Министерством обороны США и Министерством здравоохранения Украины». Согласно этому договору, который был подписан в присутствии двух американских сенаторов – очень известного сенатора Лугара, автора инициативы избавления Украины от ядерного оружия, и никому не известным тогда сенатором штата Иллинойс по фамилии Обама – Штаты должны были построить у нас две референс-лаборатории, одну для медицины и вторую для ветеринарной службы, третьего уровня безопасности, а также поднять уровень (значит, построить новые или модифицировать старые здания) санитарно-эпидемических и санитарно-ветеринарных станций и оснастить их современным оборудованием. Этот проект стоил больше полумиллиарда долларов, и Соединённые Штаты обязались это делать. Но инициатива была полностью нивелирована и убита нашим Министерством здравоохранения и Министерством аграрной промышленности с подачи Службы безопасности Украины под руководством Федеральной Службы Безопасности России. Россия проводила такую идею, что Соединённые Штаты собираются в этих наших лабораториях – которые сейчас боролись бы с вирусом – создавать биологическое оружие против России.
Я терпеть не могу эту популярную у нас пословицу: «бесплатный сыр бывает только в мышеловке». Многие люди не верят, что можно быть благодетельными бесплатно, тратить большие деньги просто чтобы обществу было хорошо. В Британии фантастически популярно, после ухода на пенсию, делать что-то бесплатно, например, преподавать язык в других странах (не будучи при этом шпионом). То есть я считаю, что сыр можно раздавать не только, чтобы поймать в мышеловку. Но в том договоре была глубокая двойная логика. Во-первых, Штаты должны были Украине за то, что они провели её ядерное разоружение, и во-вторых, в 2001 году после терактов 11 сентября, если помните, американские сенаторы начали получать письма со спорами сибирской язвы, и Сенат понял, что биологическая угроза не имеет границ. Они выделили несколько миллиардов долларов на повышение уровня биобезопасности в разных странах с тем, чтобы понизить уровень угрозы для Штатов. И вот Лугар, который любил Украину, добился того, чтобы Biothreat Reduction Program (программа по уменьшению угроз), распространилась и на нашу страну, со всем финансированием. Например, в Грузии, которая также приняла программу, Саакашвили разрешил построить такую огромную станцию – в одном крыле её располагалась медицинская служба, а в другом ветеринарная. Стоила одна станция 250 миллионов, а всего Штаты на поднятие санитарно-эпидемиологической службы Грузии потратили больше 300 миллионов долларов. Представьте себе масштабы Грузии и Украины, чтобы мы имели.
В общем, в постановлении СНБО 2009 года было написано: сделать всё, чтобы выполнить условия договора. Но кому-то было непонятно, «а почему это Соединённые Штаты хотят построить у нас и потратить такие большие деньги», и в итоге предназначенные для повышения безопасности Украины средства Штаты потратили в другую сторону… Но немного подняли всё-таки и наш уровень, потому что Центральная СЭС, наш главный практический орган борьбы с коронавирусом, оборудована именно тогда Соединёнными Штатами, а ещё за их деньги «осовременили» Республиканскую санэпидстанцию Крыма и Одесский противочумный институт.
— Спасибо Вам большое, Сергей Васильевич, за то, что выкроили время на крайне интересное и своевременное интервью.
Читайте нас в телеграмм