Борис Евгеньевич Патон был выбран президентом Академии наук Украины в феврале 1962 года. Нужно несколько слов сказать о специфике этого периода. Для многих представителей младшего поколения это какие-то очень давние, в основном в тёмно-серых тонах, времена. Для науки начало десятилетия ознаменовалось относительной стабилизацией. Лично я завершал тогда свою дипломную работу на радиофизическом факультете Киевского университета, а осенью уже начал работать в Институте физики Академии, во главе которой Борис Патон проводил свою политику…
Дело в том, что Никита Хрущёв, который занимал тогда наивысшую должность в государстве, был человеком очень энергичным, но не склонным к долгим раздумьям и поиску взвешенных решений. Он принял решение реорганизовать Академию и науку вообще (так что стоит нашим реорганизаторам вспомнить, что не они первые таким занимались), и в апреле 1963 года было принято совместное постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О мерах по улучшению деятельности Академии наук СССР и академий союзных республик».
Для Академии наук СССР результатом реализации этого постановления была утрата 92 институтов и трети сотрудников!
В союзных республиках, как правило, сразу после принятия таких постановлений «наверху» принималось своё постановление во исполнение. Но в Украине соответствующее постановление ЦК КПУ и Совмина УССР «О реорганизации научных учреждений Академии наук УССР было принято аж в декабре 1963 года. Почему его готовили так долго?
Прежде всего, потому, что Борис Евгеньевич Патон боролся – почти год – за то, чтобы сохранить как можно больше институтов АН УССР. Ушло к профильным министерствам всего лишь полдесятка институтов, да ещё ряд музеев библиотек, филиалов и отделов. Какими ухищрениями это было достигнуто? А вот какими: названия институтов должны были выглядеть более теоретическими. Это переименование вызвало у нас, сотрудников Академии, немало всяких шуток и анекдотов. Сами посудите: Львовский институт машиноведения и автоматики превратился в Физико-механический; Институт теплоэнергетики – в Технической теплофизики; Институт электротехники – в Электродинамики; Институт металлокерамики и спецсплавов – в Проблем материаловедения; Институт литейного производства – в Проблем литья; Институт использования газа в промышленности и коммунальном хозяйстве – уж очень «прикладно» звучал – в Институт газа. В итоге, украинская Академия на удивление мало потеряла вследствие этого постановления.
Правильным это решение было или нет? Мне довелось побывать, например, в Институте чёрной металлургии где-то лет через 8 после их стихийной передачи министерству. Я порасспрашивал учёных, стало ли им лучше. С поставкой оборудования, говорят, – лучше, а с наукой – нет: «Эксперимент дело долгое, его надо готовить, потом месяц проводить измерения… А только раскочегарим испытания – приходит телеграмма: на таком-то заводе неполадки с прокатным станом, срочно вышлите группу высоквалифицированных специалистов, желательно из Академии наук». Так что работа над научными открытиями постоянно откладывалась.
Так или иначе, в 1961-1970 годах в Союзе в целом количество учёных выросло в 3 раза, в начале следующего десятилетия в стане науки прибыло уже не втрое, а вдвое больше людей, а после 1976 года началось падение численности учёных – как в СССР в целом, так и у нас в частности. Причина простая. В руководстве страны начали появляться такие настроения: ну, мы ведь уже в соревновании со Штатами главного достигли, ракеты есть, которые могут любой город в США достать, бомба есть – так что особой потребности наращивать науку уже нет. И если до 1965 года доля ВВП, которая тратилась на развитие науки в СССР, росла, достигнув 6,9%, то после этого она начала падать и на 1985 год составляла 5,8%. Если сравнить с нашими 0,26% ВВП, то это большие цифры, но наращивание происходило уже крайне неравномерно.
Процветало Сибирское отделение, там строился Академгородок. Возглавлявший отделение академик Михаил Лаврентьев ловко сфотографировался с Хрущёвым на фоне деревянного сруба, где было написано, что это Институт механики, и их всячески стали поддерживать. А во всём остальном наращивалась только наука, которая работала непосредственно на оборону.
В конце 1980-х мне довелось побывать в Уральском научном центре – старом, известном, с очень квалифицированными кадрами, значительными учёными. Меня просто поразило, насколько им туго приходится и с оборудованием, и с материалами, необходимыми для экспериментальной работы. Планы строительства Академгородка там выполнялись лишь на 15%. И все меня останавливали от сравнения с Украиной, говоря: «У вас другая ситуация».
В Украине ситуация была действительно другая, потому что Патон сказал: надо укреплять связи с производством и для этого строить свою опытно-производственную базу, которая бы делала наши разработки более воспринимаемыми и доступными для производства.
Много кто этого не представляет, но вот появилась хорошая идея, её проверили – почему бы её не использовать на заводе? Но этот процесс очень сложный: даже если сделать образец и передать его на завод, это ещё не значит, что его там будут выпускать. И поэтому Патон настаивал на том, что там, где делают вещи, которые можно непосредственно использовать в промышленности, нужно доводить эти вещи до уровня готовности почти заводской – и тогда их будут покупать и использовать.
Обратите внимание: в начале 60-х финансирование украинской Академии со стороны промышленности составляло где-то треть общего, может даже меньше. А вот уже в 78-м оно сравнялось с бюджетным! Это значит, что благодаря политике Патона, нашей Академии удалось удвоить своё финансирование, и поступления от промышленности аж до 90-х годов продолжали быть или равным бюджету, или даже его превышали.
Ну и, конечно, изменилась кадровая структура Академии. Число работников Академии росло за счёт опытно-производственных баз, и если на протяжении 1960-1985 годов численность учёных в академических институтах выросла в 4,3 раза, то количество работников предприятий опытно-производственной базы – в 196 раз!
Это вообще уникальное явление. Сейчас все, кто хотят показать, что делают что-то хорошее, говорят, что они создают рабочие места. Такой проблемы в СССР не было. Планово всем организациям выдавался лимит численности, и перевыполнение этого плана считалось тем, за что нужно наказывать. Как Борису Евгеньевичу удалось сделать, чтобы Госплан закрывал глаза на такой рост – не знаю, потому что Академия постоянно перевыполняла план по численности работников.
Здесь я сравнил структуру академических кадров. Как видите, до 1990 года количество работников хозрасчётных предприятий даже превышало количество учёных. Большая их часть получали финансирование исключительно за счёт заказов. Когда экономика рухнула, платёжеспособный спрос пропал, и, естественно, целые корпуса СКТБ («специальных конструкторско-технологических бюро») остались пустыми, а руководители стали искать, куда деть своих работников. Скачок работников НИИ (фиолетовая линия) связан с тем, что некоторые хозрасчётные предприятия перевели на бюджет, так что количество учёных «увеличилось», но новые люди не пришли.
Обращу ваше внимание на то, что сегодня, в 2020 году, численность работников опытно-производственной базы Академии меньше, чем была даже в 1960 году – до того, как этим занялся Патон. Изменения разительные:
В 70-80-х годах все эти СКТБ и заводы создавались при институтах, но с точки зрения законодательства и реальных взаимоотношений они имели своё финансирование и свою нормативно-правовую базу. Они не имели права отдать что-нибудь в институт и не брали ничего оттуда. Почему они покорялись директору института – это вопрос, ни в каких нормативно-правовых актах это не было записано, и управлять ими было очень непросто. Возникли даже такие тенденции, что в некоторые, освоив интересную разработку, не хотели брать новых тем, говорили: а нам выгоднее выпускать ту продукцию, чем морочить голову с вашими новыми видами.
Именно поэтому Патон инициировал принятие постановления Совмина УССР в июне 1981 года о создании комплексов на базе институтов и опытных предприятий. Сразу было создано 5 таких комплексов: Институт электросварки им. Е.О. Патона, Институт проблем материаловедения, Институт сверхтвёрдых материалов, Институт кибернетики и Физико-технический институт низких температур.
Причем в постановлении было записано поручение Академии наук разработать положения про эти комплексы и органы управления ими. Ну какие органы управления можно было сделать силами Академии? Сделали советы. И всё-таки всё держалось только на авторитете директора. Эта проблема не была решена даже на уровне Союза (в ЦК КПСС рассматривали опыт АН УССР по созданию таких комплексов, несомненно его одобряя), потому что не вписывалась в бюрократические представления, как должно быть всё устроено.
И другое направление укрепления связей с промышленностью и производством – это региональный уровень. Патон объездил все регионы Украины, заключал договора Академии с местным руководством о сотрудничестве и облёк это в структурную форму Научных центров Академии наук и Минвуза.
Сначала эти центры – особенно когда Донецкий начали строить «на голом месте» — воспринимали как новые органы управления академическими институтами: как будто это региональные маленькие президиумы, которые подчинены большому, ну а местным уже научным институтам нужно подчиняться им. Потом поняли, что это глупость, потому что в каждом регионе есть, например, один физический институт, один химический – так что, физики будут химиками командовать? И вообще, расстояния в Украине не такие уж большие, можно за ночь добраться до Киева и решить вопросы в президиуме. В аппарате начали даже зреть предложения о ликвидации этих «промежуточных инстанций».
Но дело в том, что эти центры нашли себя именно как форма связи с регионами, способ сориентировать учёных на нужды экономики именно этого региона, и даже использовать возможности всей Академии в интересах конкретного региона. И когда эти «слухи» дошли до местных руководителей, во всяком случае, тех, кто занимался научно-техническим развитием, они подняли гвалт: мол, ни в коем случае, центры нам очень нужны! Кто-то даже шутил, что Западный научный центр во главе с городом Львовом создал, на общественных началах, совнархозы…
Борис Евгеньевич поддержал тех, кто такой курс «пробивал». Он достиг условленности о том, что независимо от того, глава центра работник Академии или ректор/проректор вуза, все они были введены в состав президиума Академии наук, и рассматривались именно как орган для вовлечения института к потребностям региона.
В соответствии с постановлением ЦК КПУ и Совмина Украины «О повышении роли деятельности НТЦ в системе управления научно-техническим прогрессом», между центрами была поделена вся территория Украины так, как это показано на карте. Были даже выделены средства на создание аппаратов управления, которые под видом лабораторий добавлялись к какому-то институту.
Может возникнуть впечатление, что фундаментальная наука была при этом на заднем плане и ей никакого внимания не уделялось. Но сегодня мы отмечаем 50-летие радиотелескопа УТР-2, созданного как раз в те годы – наибольшего радиотелескопа в мире, который стал основой системы «Уран», которая позволяет даже заглянуть в далёкий космос. В 60-е годы было завершено строительство и изохронного циклотрона У-240, который и сейчас понемногу работает. Некоторое время назад я ходил с сыном на экскурсию в родной Институт ядерных исследований, и там сказали: наш циклотрон был самым большим в Московском районе Киева потребителем электроэнергии. Я спросил: а сейчас? «А сейчас мы редко работаем»… Также к приобретениям Академии того времени относятся корабль науки «Михаил Ломоносов», буровое судно химикам для исследований моря, корабль «Академик Вернадский»…
Кроме того, появились миллионы квадратных метров лабораторных площадей: здания Института металлофизики им Г.В. Курдюмова, Института теоретической физики, Физико-технологического института металлов и сплавов, новые корпуса Института электросварки, Института микробиологии и вирусологии имени Заболотного на Окружной, Института молекулярной биологии и генетики, Института кибернетики имени Глушкова – целый Кибцентр…
И в значительной степени мы должны благодарны стратегическому курсу Патона, его инициативе, настойчивости и оптимизму. В своём последнем интервью он сказал: «Украине после многих лет экономической стагнации и социального упадка снова будет нужна сильная собственная наука, свои талантливые учёные, инженеры, высококвалифицированные специалисты, которые неоднократно доказывали свою способность продуцировать и внедрять во все сферы жизни новые знания, технологии, производственные и управленческие новации. В современном мире эти источники экономического роста и социального прогресса по своей эффективности, как известно, намного опережают любые другие. Они определяют и мощь страны, и благополучие её народа, и мировое уважение».
Статья подготовлена на основе выступления в лектории «Наукові зустрічі / Scientific meetings / Scientia Conventibus» эксперта по научной политике Украины и постоянного автора «Гранита науки».
Александр Сергеевич Попович — доктор экономических наук, главный научный сотрудник Института исследований научно-технического потенциала и истории науки им. Г.М. Доброва НАНУ, главный редактор «Наука и науковедение»
Читайте также нашу статью про советские наукограды.
