Мы часто смеемся в самые странные моменты. Психологи утверждают, что беспомощное хихиканье может быть одним из самых важных и глубоких наших поступков, пишет в своей статье корреспондент BBC Future Дэвид Робсон.
Мой разговор с Софи Скотт, нейробиологом в Университетском колледже Лондона, почти закончился, когда она развернулась на стуле, чтобы показать мне видео, на котором почти голый мужчина сигает в замерзший бассейн. После минуты довольно резкого напряжения мускулов он совершает прыжок — только для того, чтобы хорошенько стукнуться о гладкую поверхность и кувыркаться по льду. Вода осталась невозмутимой, но его друзья. «Они начинают смеяться, как только убедились, что на льду нету лужи крови, в которой плавают кости их друга, — говорит Скотт. – Посмотрите, они просто рыдают от смеха и ничего не могут с этим поделать!»
Отчего возникает такой приступ хихиканья — даже когда кому-то больно? И почему это так заразно? Скотт последние несколько лет пыталась ответить на эти вопросы. На конференции TED в Ванкувере она поделилась своими наработками о том, почему смех является одним из самых важных и неправильно понимаемых нами видов поведения.
Работа Скотт не всегда находила одобрение ее прямолинейных коллег. Ей нравится указывать на рукописную записку, которую она однажды обнаружила приклеенной к верхней части распечаток. «Эта куча бумаги кажется мусором (из-за природы материала), и ее нужно утилизировать. Разве это наука?» — говорится в записке. В качестве иронического кивка критиканам Скотт оделась на выступление в футболку с этим вопросом.
Она начала свою карьеру с изучения голоса в целом и богатой информации, которую он дает о нашей личности. «Вы можете получить хорошее представление о моем поле, возрасте, моем социально-экономическом статусе, моем географическом происхождении, моем настроении, моем здоровье и даже о том, что связано с моими взаимодействиями», — говорит она.
Один из ее экспериментов включал сканирование профессионального имитатора Дункана Висби, чтобы изучить, каким образом он перенимает тонкие манеры речи других людей. Удивительно, но она обнаружила, что активность мозга, похоже, отражает области, обычно связанные с телесными движениями и визуализацией, поскольку он почти буквально пытался пробиться под кожу персонажа. В более общем плане работа над олицетворением помогла ей определить области, связанные с такими вещами, как акцент и артикуляция — важные аспекты нашей вокальной идентичности.
Но именно исследование, проведенное в Намибии, заставило Скотт понять, что смех — один из наших самых богатых вокальных трюков. Предыдущие исследования показали, что мы все можем распознать шесть универсальных эмоций в разных культурах — страх, гнев, удивление, отвращение, грусть, счастье — на основе выражения лица. Скотт, однако, хотела посмотреть, кодируем ли мы более тонкую информацию в нашем голосе. Поэтому она попросила коренных намибийцев и англичан послушать записи друг друга и оценить представленные эмоции — включая шесть общепринятых универсалий, а также облегчение, триумф или удовлетворение. Смех был самым легко узнаваемым эмоционально в обеих группах.
Чем больше она исследовала, тем больше увлекалась его хитросплетениями. Например, вскоре учёная обнаружила, что подавляющее большинство смеха не имеет ничего общего с юмором. «Люди искренне думают, что в основном смеются над шутками других людей, но в разговоре больше всего смеется в любой момент времени тот, кто говорит», — говорит она. Вместо этого она теперь видит в смехе «социальную эмоцию», которая объединяет нас и помогает нам сблизиться, независимо от того, действительно ли это смешно. «Когда вы смеетесь с людьми, вы показываете им, что они вам нравятся, вы согласны с ними или что вы находитесь в той же группе, что и они, — говорит она. — Смех — показатель прочности отношений».
Это может объяснить, почему пары могут смеяться над очевидным остроумием друг друга, в то время как посторонние могут не заразиться. Вы услышите, как кто-то скажет: «У него отличное чувство юмора, и он мне очень нравится из-за этого». Этот человек имеет в виду: «Мне он нравится, и я показываю ему, что он мне нравится, смеясь, когда я рядом с ним».
Действительно, веселье может быть основным способом поддержания отношений; Скотт указывает на исследование, например, показывающее, что парам, которые смеются друг с другом, намного легче снять напряжение после стрессового события — и в целом они, вероятно, будут оставаться вместе дольше. Другие недавние исследования показали, что люди, которые вместе смеются над смешными видеороликами, также с большей вероятностью откроют личную информацию, создавая больше точек соприкосновения между людьми.
Даже хохот над немецким мужчиной, падающим в замерзший бассейн, возможно, объединило друзей. «Интересно, как быстро его друзья начинают смеяться — я думаю, это помогает ему почувствовать себя лучше», — говорит Скотт. Робин Данбар из Оксфордского университета обнаружил, что смех коррелирует с повышенным болевым порогом, возможно, за счет стимулирования выброса эндорфинов по венам — химических веществ, которые также призваны улучшать социальные связи.
Скотт теперь интересуется различиями между «притворным» хихиканьем, которым мы можем время от времени приправить нашу беседу, и абсолютно непроизвольными припадками, которые могут разрушить теле- или радиопередачу.
Например, она обнаружила, что менее аутентичные тона часто носят более гнусавый характер, тогда как наш беспомощный непроизвольный смех живота никогда не проходит через нос.
Между тем, ее сканирование с помощью фМРТ изучило, как мозг реагирует на каждый вид смеха. Оба, кажется, щекочут зеркальные области мозга — области, которые имеют тенденцию имитировать действия других. Эти области будут светиться независимо от того, увижу ли я, как вы пинаете мяч, или, например, если я сам пинаю его — и это может быть эта нейронная мимикрия, которая делает смех таким заразительным. «Вы в 30 раз чаще рассмеетесь, если будете с кем-то другим», — говорит она. Однако важное различие заключается в том, что менее спонтанный, социальный смех, как правило, вызывает большую активность в областях, связанных с «ментализацией» и проработкой мотивов других людей — возможно, потому, что мы хотим понять, почему они притворяются.
Вы можете подумать, что довольно легко отличить непроизвольный смех от более искусственного, но Скотт считает, что этот навык медленно развивается на протяжении всей жизни и может не достигнуть пика до тех пор, пока нам не за 30. По этой причине она поставила эксперимент в лондонском Музее науки, где ее команда просила посетителей разного возраста оценивать подлинность разных видеороликов, на которых люди смеются и плачут. В конце концов она отмечает, что плач — это основной способ общения младенца, тогда как смех приобретает большее значение, чем старше мы становимся.
Хотя нам может не нравиться «фальшивый» смех определенных людей, Скотт считает, что он, вероятно, больше говорит о нас и о том, как мы реагируем на их социальные сигналы, чем что-либо особенно раздражающее в них. Она рассказала мне о знакомой, которвя часто раздражала ее настойчивым, фыркающим смехом: «Мне всегда казалось, что она смеется очень неуместно, но когда я обратила на это больше внимания, то увидела, что странным было просто то, что я не присоединяюсь к ней. Ее смех был совершенно нормальным». По ее словам, если бы она уже не испытывала неприязни к этому человеку, она бы рассмеялась и даже не заметила бы.
Любопытство Скотта привело ее не только к выяснению уз наших самых близких отношений, но и в комедийные клубы. «Что интересно в смехе при стендапе, так это то, что это все еще взаимодействие, — говорит она. — В каком-то смысле публика беседует с комиком. Меня интересует, что происходит, когда аудитория начинает смеяться, и как она утихает — синхронизированы ли вы с окружающими вас людьми или вам все равно, потому что переживание происходит только между вами и человеком на сцене».
Учёная отмечает, что комикам часто легче работать на больших площадках, возможно, по той причине, что заразительный характер смеха означает, что волны веселья легче захватывают вас, когда людей больше. Она вспоминает видео, в котором комик Шон Лок доводил аудиторию до истерических припадков, просто произнося время от времени слово «cummerbund», благодаря заразительному смеху, разносящемуся по аудитории.
До сих пор она пыталась оснастить зрителей, наблюдающих за комиками, датчиками, чтобы отслеживать вспышку смеха, но с ограниченным успехом — публика застыла от внимания. Но она надеется продолжить работу с таким известным комиком, как Роб Делейни, который, возможно, сумеет преодолеть неловкость.
Скотт иногда сама берет микрофон на комедийных вечерах в Лондоне, и я спрашиваю ее, питали ли ее прозрения ее сценический образ? Она не согласна с тем, что наука предложила ей быстрый путь к комическому гению, хотя, как я обнаружил на благотворительном концерте на следующий вечер, она очень забавная.
Скотт понимает, насколько мощным инструментом может быть смех для самовыражения и побуждения людей слушать. «Смех кажется банальным, эфемерным, бессмысленным, — говорит она. — Но он никогда не бывает нейтральным — в этом всегда есть смысл».
Читайте также нашу статью о культурологе Михаиле Бахтине, который исследовал смеховую культуру Средневековья
