Джордан Питерсон — клинический психолог, писатель, профессор психологии в Университете Торонто (Канада). Его называют одним из самых влиятельных общественных интеллектуалов в англоязычном мире.
Вашему вниманию несколько фрагментов из его книги «12 правил жизни. Противоядие от хаоса» —(Правило №11)
Патриархат: помощь или помеха?
Конечно, культура является угнетающей структурой. И так было всегда. Это фундаментальная, универсальная экзистенциальная реальность. Тираничный король — это символическая истина, архетипическая константа. То, что мы наследуем у прошлого, добровольно слепо и просрочено. Это призрак, механизм, монстр. Его надо спасти, починить и держать на расстоянии, под присмотром, чтобы он совершал усилия ради жизни. Он раздавливает нас, выковывая в социально приемлемую форму, он тратит впустую большой потенциал. Но он также приносит большую выгоду. Каждое слово, которое мы произносим, — это подарок от наших предков. Каждую мысль, которую мы думаем, уже подумал раньше кто-то поумнее нас. Высокофункциональная инфраструктура, которая окружает нас, особенно на Западе, — тоже подарок от наших предков: сравнительно некоррумпированные политические и экономические системы, технологии, богатство, продолжительность жизни, свобода, роскошь, возможности. Культура одной рукой берет, но другой рукой в некоторых удачных местах дает больше. Думать о культуре только как об угнетателе невежественно и неблагодарно, равно как и опасно. И это не говоря о том, что (надеюсь, содержимое моей книги сделало это совершенно понятным) культура не должна подвергаться критике.
Подумайте в связи с угнетением также вот о чем: любая иерархия создает победителей и проигравших. Победители, конечно, более склонны оправдывать иерархию, а проигравшие — критиковать ее. Но, во-первых, коллективное стремление к любой ценной цели создает иерархию (ведь кто-то в этом стремлении проявит себя лучше, а кто-то хуже, неважно, как именно), и, во-вторых, именно стремление к целям во многом придает жизни поддерживающий смысл. Мы испытываем почти все эмоции, которые делают жизнь глубокой и увлекательной, вследствие успешного движения к чему-то желаемому и ценному. Цена, которую мы платим за это вовлечение, — неизбежное создание иерархий успеха, а неизбежное следствие этого процесса — разница в итогах. Таким образом, абсолютное равенство потребовало бы принесения в жертву самой цели, и тогда не осталось бы ничего, ради чего стоит жить. Вместо этого мы можем с благодарностью отметить, что сложная, изощренная культура делает возможными многие игры и действия многих успешных игроков, и что хорошо структурированная культура позволяет личностям, которые ее составляют, играть и выигрывать самым разным образом.
Извращение считать культуру созданием мужчин. Культура символически, архетипически, мифически мужская. Вот отчасти почему идея «патриархата» так легко проглатывается. Но это, конечно, творение человечества, а не творение мужчин (не говоря уже о белых мужчинах, которые, тем не менее, внесли свой честный вклад). Европейская культура доминирует, насколько она вообще доминирует, всего около четырехсот лет. На шкале культурной эволюции, которая исчисляется как минимум тысячелетиями, такой временной промежуток едва заметен. Далее, даже если женщины не делали никакого существенного вклада в искусство, литературу и науку до 1960-х и феминистической революции (в которую я не верю), все равно роль, которую они играли, воспитывая детей и работая в сельском хозяйстве, способствовала воспитанию мальчиков и освобождала мужчин — очень редких мужчин, — чтобы человечество могло распространяться и стремиться вперед.
Вот альтернативная теория: на протяжении истории мужчины и женщины отчаянно сражались за свободу от нестерпимых ужасов лишений и нужды. Во время этой борьбы женщины зачастую оказывались в невыгодном положении, поскольку вдобавок ко всей уязвимости, свойственной в том числе и мужчинам, над ними довлело бремя продолжения рода; наконец, они обладали меньшей физической силой. Вдобавок к грязи, страданиям, болезни, голоду, жестокости и невежеству, которые характеризовали жизнь обоих полов вплоть до XX века (до той поры даже в западном мире люди обычно существовали меньше чем на доллар в день, в пересчете на современные деньги), женщинам приходилось справляться с серьезными практическими неудобствами, связанными с менструацией, высокой вероятностью нежелательной беременности, смерти или серьезного ущерба здоровью во время родов, а также с бременем в виде слишком многочисленных маленьких детей. Возможно, это достаточная причина для разницы в юридическом и практическом отношении к мужчинам и женщинам, которая была характерна для большинства обществ до недавних технологических революций, включая изобретение противозачаточной таблетки. По крайней мере, такие вещи можно принимать в расчет, прежде чем считать прописной истиной, что мужчины тиранизировали женщин. Сдается мне, что так называемое угнетение со стороны патриархата было, на самом деле, несовершенной коллективной попыткой мужчин и женщин, растянутой на тысячелетия, освободить друг друга от лишений, болезни и тяжелой работы.
<…>
Почему мы учим молодых людей тому, что наша невероятная культура является результатом угнетения со стороны мужчин? Ослепленные этим огромным допущением, такие разные сферы, как образование, социальная работа, история искусств, гендерные исследования, литература, социология и, все в большей степени, закон, обращаются с мужчинами как с угнетателями, и мужскую активность воспринимают как деструктивную от природы. Они также зачастую прямо пропагандируют радикальное политическое действие — радикальное с точки зрения всех норм обществ, внутри которых эти сферы расположены, — и это радикальное действие они не отличают от образования. Например, Институт женских и гендерных исследований Полин Джуэтт в Карлтонском университете Оттавы всячески поощряет активизм. Департамент гендерных исследований в Королевском университете Кингстона, Онтарио, «обучает феминистским, антирасистским и квир-теориям и методам, которые концентрируются на активизме ради социальных перемен». Это означает поддержку изначальной установки, согласно которой университетское образование должно прежде всего стимулировать политическое участие определенного рода.
Постмодернизм и длинная рука Маркса
Эти дисциплины почерпнули свою философию из многочисленных источников. Все они находятся под серьезнейшим влиянием марксистских гуманистов. Одна из таких фигур — Макс Хоркхаймер, развивший критическую теорию в 1930-е годы. Любое краткое изложение его идей тяготеет к упрощению, но сам Хоркхаймер относился к себе как к марксисту. Он был убежден, что западные принципы личной свободы или свободного рынка были просто масками, которые служили для прикрытия истинных западных условий: неравенства, доминирования и эксплуатации. Он был убежден, что интеллектуальная активность должна быть посвящена социальным переменам, а не просто пониманию проблем, и надеялся освободить человечество от рабства. Хоркхаймер и его Франкфуртская школа объединенных мыслителей сначала в Германии, а позже в США стремились к полномасштабной критике и трансформации западной цивилизации.
Более важной в последние годы стала работа французского философа Жака Дерриды, лидера постмодернистов, который вошел в моду в конце 1970-х. Деррида описывал собственные идеи как радикализированную форму марксизма. Маркс пытался свести историю и общество к экономике, считая культуру угнетением бедных богатыми. Когда марксизм был взят на практическое вооружение в Советском Союзе, Китае, Вьетнаме, Камбодже и других местах, экономические ресурсы грубо перераспределялись. Частную собственность ликвидировали, сельских жителей подвергали принудительной коллективизации. Результат? Десятки миллионов людей погибли. Сотни миллионов подверглись угнетению вроде того, что до сих пор происходит в Северной Корее — последнем оплоте коммунизма. Получившиеся экономические системы были коррумпированными и неустойчивыми. Мир вступил в длительную и крайне опасную холодную войну. Граждане этих обществ жили лживой жизнью, предавали семьи, доносили на соседей — существовавших в нищете без жалоб (или с жалобами). Марксистские идеи были очень привлекательными для интеллектуалов-утопистов. Одним из первых архитекторов ужасов красных кхмеров, Кхиеу Сампхан, получил докторскую степень в Сорбонне, прежде чем стал номинальным главой Камбоджи в середине 1970-х. В своей докторской диссертации, написанной в 1959 году, он утверждал, что работа, которую осуществляют не-крестьяне в камбоджийских городах, непродуктивна: банкиры, бюрократы и бизнесмены ничего не дают обществу. Вместо этого они паразитируют на том истинно ценном, что производится в сельском хозяйстве, в малой промышленности и ремесленничестве. На идеи Сампхана благосклонно смотрели французские интеллектуалы, которые и даровали ему научную степень. Вернувшись в Камбоджу, он получил возможность воплотить свои теории на практике. Красные кхмеры эвакуировали камбоджийские города, перевезли всех жителей в деревни, закрыли банки, запретили использование валюты и разрушили рынки. Четверть населения Камбоджи работала до смерти в деревнях, на полях-убийцах.
<…>
Хотя факты не могут говорить сами за себя (так же как обширные земли, простирающиеся перед путешественником, не могут подсказать ему, как через них пройти), и хотя существует великое множество способов воспринимать даже малое количество объектов, это не значит, что все интерпретации одинаково верны. Некоторые ранят — вас самих и других. Иные подталкивают вас к столкновению с обществом. Другие не выдерживают испытания временем. А есть еще те, которые не помогают вам попасть туда, куда вы хотите. Многие из этих ограничений встроены в нас как следствие эволюционных процессов, что длятся миллиарды лет. Какие-то появились, когда мы социализировались, чтобы сотрудничать, мирно и продуктивно соревноваться с другими. Еще больше интерпретаций возникает, по мере того как с помощью обучения мы отказываемся от контрпродуктивных стратегий. Конечно, количество интерпретаций бесконечно — это все равно что говорить о бесконечном количестве проблем. Но количество жизнеспособных решений серьезно ограничено. Иначе жить было бы просто. А это не так.
Теперь признаюсь, что мне присущи некоторые убеждения, которые можно считать левыми. Например, я думаю, что тенденция, согласно которой ценные товары распределяются с выраженным неравенством, представляет собой постоянную угрозу стабильности общества. Думаю, тому есть хорошее доказательство. Это не значит, что решение проблемы очевидно. Мы не знаем, как перераспределить богатство, не провоцируя целый ряд других проблем. Разные западные общества пробовали разные подходы. Например, Швеция доводит равенство до предела. Америка придерживается противоположного подхода, предполагая, что сетевое построение более доступного всем капитализма создает растущий поток, который будет держать на плаву все лодки. Еще не все результаты этих экспериментов ясны, и страны сильно между собой различаются. Различия в истории, географических областях, численности населения и этническом разнообразии делают прямые сравнения весьма затруднительными. Но совершенно точно, что принудительное перераспределение во имя утопического равенства — позорное лекарство от этой болезни.
Кроме того, я думаю (и это может считаться левосторонним взглядом), что переделывать университетские администрации в частные корпорации (а это случается все чаще) — ошибка. Я думаю, что наука менеджмента — это псевдодисциплина. Я уверен, что правительство иногда может быть благой силой, равно как необходимым арбитром по маленькому набору необходимых правил. Тем не менее я не понимаю, почему наше общество предоставляет общественное финансирование институциям и деятелям от образования, заявленная, сознательная и четкая цель которых — разрушение поддерживающей их культуры. У таких людей есть полное право на свое мнение и действия, если они остаются в рамках закона. Но у них нет разумных оснований для общественного финансирования. Если бы радикальные правые получали государственное финансирование политических действий, замаскированных под университетские курсы, как это явно делают радикальные левые, возмущение прогрессистов по всей Северной Америке было бы оглушительным.
Есть и другие серьезные проблемы, скрытые в радикальных дисциплинах, помимо фальшивости их теорий и методов и настаивания на том, что коллективный политический активизм является моральной обязанностью. Нет никаких надежных доказательств в поддержку их основных утверждений: что западное общество патологически патриархально, что главный урок истории в том, что мужчины, а не природа, были первичным источником угнетения женщин, что были они именно угнетателями, а не как в большинстве случаев, их партнерами и сторонниками, что все иерархии основаны на силе и стремятся к исключению. Иерархии существуют по многим причинам. Некоторые из них спорны, некоторые нет, но они невероятно древние, с точки зрения эволюции. Угнетают ли ракообразные мужского пола ракообразных женского пола? Надо ли перевернуть их иерархии вверх тормашками?
Это очевидно и иллюстрируется как примерами, так и фактами. Ни один человек с раком мозга не будет настолько настроен на равноправие, чтобы отказаться от услуг хирурга с лучшим образованием, лучшей репутацией и, возможно, с самыми высокими доходами. Самыми достоверными признаками долгосрочного успеха в западных странах являются такие личные качества, как ум (определяется измерением когнитивных способностей или тестами IQ) и добросовестность (черта, характеризуемая трудолюбием и склонностью к порядку)188. Существуют исключения. Предприниматели и художники более открыты разным опытам189, а это иная определяющая личностная черта, чем добросовестность. Но открытость связана с вербальным интеллектом и креативностью, так что это исключение приемлемо и понятно. Предсказуемая сила этих свойств, говоря языком математики и экономики, исключительно высока — если использовать терминологию силы, она среди самых высоких показателей, когда-либо измерявшихся в самых сложных областях социальных наук. Целая батарея личностных/когнитивных тестов может увеличить вероятность трудоустроить сотрудника с компетентностью выше среднего с 50:50 до 85:15. Это факты, и они так же подтверждаются, как и многие другие факты в социальных науках (а это говорит больше, чем вы можете подумать, ведь социальные науки — более эффективные дисциплины, чем признают их циничные критики). Таким образом, государство поддерживает не только односторонний радикализм, оно поддерживает также идеологическую обработку. Мы не учим наших детей тому, что земля плоская. Точно так же мы не должны учить их неподтвержденным, идеологически обусловленным теориям о природе мужчин и женщин — или о природе иерархии.
Не будет лишним отметить (если позволят деконструкционисты), что наука может быть пристрастна и работать в интересах силы. Не будет лишним предупредить об этом или подчеркнуть, что доказательства слишком часто являются тем, чем, как решают могущественные люди, включая ученых, они должны являться. В конце концов, ученые тоже люди, а люди любят силу так же, как силу любят лобстеры — точно так же деконструкционисты любят, чтобы их знали по их идеям и стремятся усесться прямиком на вершине академических иерархий. Но это не значит, что наука, или даже деконструкционизм, — это только про силу. Зачем вообще в это верить? Зачем на этом настаивать? Возможно, дело вот в чем: если только сила существует, то использование силы становится полностью оправданным. Нет ограничения для такого использования ни доказательством, ни методом, ни логикой, ни даже необходимостью согласованности. Нет ограничения ничем «за пределами текста». Это оставляет неприкосновенным мнение и силу, а использование силы в интересах этого мнения слишком определенно. Безумная и непонятная постмодернистская настойчивость относительного того, что все гендерные различия социально сконструированы, к примеру, становится слишком понятной, когда схватываешь ее моральный императив — когда ее оправдание силы становится раз и навсегда понятным: общество должно измениться или все перекосы должны быть устранены, пока все результаты не станут справедливыми. Но фундамент социально-конструкционистской позиции — это желание второго, а не вера в справедливость первого.
Поскольку все исходное неравенство должно быть устранено (неравенство — это сердце любого зла), все гендерные различия должны оцениваться как социальные конструкты. Иначе движение за равенство было бы слишком радикальным, а доктрина слишком откровенно пропагандистской. Так что порядок логики меняется, чтобы закамуфлировать идеологию. Тот факт, что подобные заявления ведут прямиком к внутренним несоответствиям в идеологии, никогда не принимается во внимание. Гендер сконструирован, но человек, который хочет сделать операцию по смене пола, бесспорно признается мужчиной, запертым в женском теле, как в ловушке (или женщиной, запертой в мужском теле). Тот факт, что оба эти утверждения логически не могут быть правдой одновременно, просто игнорируется (или иррационализируется с помощью другого ужасающего посмодернистского утверждения: что сама по себе логика — наряду с научными техниками — просто является частью угнетающей патриархальной системы).
Также надо учитывать, что все результаты невозможно уравнять. Сначала их надо измерить. Сравнивать зарплаты людей, которые занимают одинаковые должности, относительно честно (хоть и этот процесс значительно осложняется такими факторами, как дата трудоустройства или разница в спросе на сотрудников в разные периоды времени). Но есть и другие параметры для сравнения, одинаково актуальные, такие как срок пребывания в должности, продвижение по службе и социальное влияние. Введение аргумента «равная оплата за равный труд» немедленно усложняет даже сравнение зарплат, лишая его практичности по одной простой причине: кто решает, какая работа является равноправной? Никто не может это решить. Вот почему существует рынок.
Еще серьезнее проблема группового сравнения: женщины должны делать столько же, сколько мужчины. Хорошо. Чернокожие женщины должны делать столько же, сколько белые женщины. Хорошо. Должна ли зарплата регулироваться в соответствии со всеми расовыми параметрами? На каком уровне? Какие расовые категории «реальны»? Вот простой бюрократический пример. Американский национальный институт здоровья признает американских индейцев или коренных жителей Аляски, азиатов, чернокожих, латиноамериканцев, коренных жителей Гавайских остров или других островов Тихого океана и белых. Но существует более пятисот отдельных племен американских индейцев. Согласно какой же логике «американский индеец» должен становиться эталоном? Средний годовой доход членов племени осейджи — 30 тысяч долларов, а племени тохоно-оод-хам — 11 тысяч. Одинаково ли они угнетены? А что с нетрудоспособностью? Люди с инвалидностью должны зарабатывать столько же, сколько и люди без нее. Хорошо. На поверхностный взгляд, это благородное, сострадательное, честное требование. Но кто нетрудоспособен? Является ли нетрудоспособным тот, кто живет с родителем, у которого болезнь Альцгеймера? Если нет, то почему нет? Как насчет людей, у которых невысокие показатели IQ? Насчет тех, кто менее привлекателен? Насчет людей с избыточным весом? Некоторые люди явно перегружены проблемами, которые находятся за пределами их контроля, но на самом деле редкий человек не страдает по крайней мере от одной серьезной катастрофы в каждый миг своей жизни, особенно если включить в уравнение его семью. А почему бы ее не включить?
Это предложение должно быть написано большими буквами. Каждая личность уникальна, и это не просто тривиальные слова: каждая личность важна, значима, уникальна по своему значению. Членство в группе не может ухватить эту изменчивость. Никакая из этих сложностей никогда не обсуждается постмодернистскими/марксистскими мыслителями. Вместо этого их идеологический подход фиксирует точку истины, как Полярную звезду, и принуждает все вращаться вокруг нее. Утверждение, что все гендерные различия являются следствием социализации, в некотором смысле нельзя ни доказать, ни опровергнуть, поскольку культура может быть направлена на группы личностей с такой силой, что таким образом может быть достигнут практически любой результат, если вы готовы заплатить за это. Например, благодаря исследованиям отданных на усыновление идентичных близнецов190 мы знаем, что культура может спровоцировать увеличение IQ на 15 баллов (это считается отклонением от стандарта на один пункт). Грубо говоря, это разница между средним уровнем ученика средней школы и студента государственного колледжа. Происходит это за счет увеличения дохода (отклонение от стандарта на три пункта в сторону увеличения)191. То есть два одинаковых близнеца, разлученные при рождении, будут различаться в уровне IQ на 15 баллов, если первый из близнецов воспитывается в семье, которая беднее, чем 85 % семей, а второй — в семье, которая богаче, чем 95 % семей. Недавно были продемонстрированы аналогичные расчеты, касающиеся уровня образования192. Мы не знаем, какая разница в доходах и образовании нужна, чтобы спровоцировать более радикальные перемены.
Такие исследования подразумевают, что, возможно, мы могли бы минимизировать врожденные различия между мальчиками и девочками, если бы хотели оказать на них достаточное давление. Это никоим образом не гарантировало бы, что мы освобождаем людей от гендера ради того, чтобы у них появилась возможность сделать свой собственный выбор. Выбору нет места в идеологической картине: если мужчины и женщины добровольно действуют так, чтобы создать гендерно неравные результаты, их выбор должен быть определен культурными отклонениями. Вследствие этого каждый является жертвой, которой промыли мозг, везде, где существуют гендерные различия, и строгий критический теоретик морально обязан их исправить. Это значит, что настроенные на равноправие скандинавские мужчины, которые не очень увлечены уходом за детьми, требуют еще большей переподготовки. В принципе, то же самое касается и скандинавских женщин, которые не слишком любят инженерное дело193. Как может выглядеть такая переподготовка? Где лежат ее границы? Подобные поиски, прежде чем прекратиться, зачастую выходят за всякие разумные пределы. Убийственная Культурная революция Мао должна была нас этому научить.
Примечания
188 Higgins D. M., Peterson J. B., Pihl R.O. Prefrontal cognitive ability, intelligence, Big Five personality, and the prediction of advanced academic and workplace performance. Journal of Personality and Social Psychology, 93, 298-319.
189 Carson S. H., Peterson J. B., Higgins D. M. Reliability, validity and factor structure of the Creative Achievement Questionnaire. Creativity Research Journal. 2005,17, 37-50.
190 Bouchard T. J., McGue M. Familial studies of intelligence: a review. Science. 1981, 212, 1055-1059; Brody N. Intelligence. New York: Gulf Professional Publishing. 1992; Plomin R., Petrill S. A. Genetics and intelligence. What’s new? Intelligence. 1997, 24, 41-65.
191 Schiff M., Duyme M., Dumaret A., Stewart J., Tomkiewicz S., Feingold J. Intellectual status of working-class children adopted early into upper-middle-class families. Science. 1978, 200, 1503-1504; Capron C., Duyme M. Assessment of effects of socioeconomic status on IQ in a full cross-fostering study. Nature. 1989, 340, 552-554.
192 Kendler K. S., Turkheimer E., Ohlsson H., Sundquist J., Sundquist K. Family environment and the malleability of cognitive ability: a Swedish national home-reared and adopted-away cosibling control study. Proceedings of the National Academy of Science USA. 2015, 112, 4612-4617.
193 Позиция ОЭСР отражена в статье Closing the gender gap: Sweden (Преодоление гендерного неравенства: Швеция), которая начинается с обзора статистики, показывающей, что девочки имеют преимущество перед мальчиками при получении образования и что женщины превалируют в сфере здравоохранения, а затем обличает по-прежнему существующее преимущество мужчин в компьютерной сфере. Источник:// www.oecd.org/sweden/Closing%20the%20Gender%20Gap%20 -%20Sweden%20FINAL.pdf
_____________________________________________________
📩Прислать статью [email protected]
📩Написать редактору [email protected]
✒️Читайте нас на Яндекс Дзен
📩У нас есть страница на Facebook и Вконтакте
📩Журнал «Гранит Науки» в Тeletype
Больше на Granite of science
Subscribe to get the latest posts sent to your email.