Границы познания. Язык как образ мира

 «Границы моего языка определяют границы моего мира»

(Людвиг Витгенштейн, «Логико-философский трактат»)

Вступление в силу закона «Об обеспечении функционирования украинского языка как государственного» 16 июля положило начало ещё одной войне в Украине. Страна в очередной раз поделилась на два лагеря. 

Одна группа граждан считает ситуацию, когда для русскоязычной публики русскоязычный оратор переходит на украинский язык, нисколечки не абсурдной. Дескать, можно немного и попритворяться, лишь бы выкорчевать из общественного сознания «клятих москалів». 

Другая часть населения тоже ничего не имеет против украинского языка, даже более того, любит его и с удовольствием на нём говорит – где и когда это уместно, то есть естественно. Но переходить на него из-под палки, под страхом санкций, им не позволяет обострённое чувство человеческого достоинства. А также искреннее недоумение, почему российский газ, хоть и реверсом через Европу, нужный и хороший, а книги на русском языке – враги?

«Мне тем меньше хочется говорить по-украински, чем больше меня заставляют это делать», — поделился своей болью на Международном конкурсе прозы «Без границ в Одессе» (9-10 августа) человек с безупречным вкусом, украинский художественный критик Юрий Володарский. Тому, кто меряет патриотизм человека по количеству принесенных им родине жертв, важно будет знать, что Юрий Алимович порвал связь с приличным количеством своих российских друзей в 2014 году за то, что они «не определились» со своей позицией по украинскому вопросу. Однако само то, что Володарский повествует об этом на публичном мероприятии по-русски, с точки зрения действующего закона о языке квалифицируется как сугубое, хамское наплевательство на родину.

Возникает закономерный вопрос: так верен ли этот взгляд? Позволяет ли эта линза чётче увидеть реальность? Или наоборот, искажает её и дезориентирует человека?

С тем, что закон о языке недоработан, согласны почти все. Театральные продюсеры подшучивают, что чем переводить пьесы на украинский, им проще перерегистрировать свои труппы в «религиозные организации», поскольку на совершение религиозных обрядов закон не распространяется.

Раскол ядра украинской элиты на два лагеря по признаку отношения к закону значительно ослабил передовой эшелон нашего развития. Пойдя на поводу у внешних установок, люди оказались обмануты в сути. На мой взгляд, корень проблемы – в принципиальном непонимании лингвистической системы координат как таковой, при том что учёные ещё в позапрошлом веке начали формулировать некоторые очевидные на сегодня её признаки.

В частности, Людвиг Витгенштейн провёл фундаментальное исследование проблемы языка в сравнении его с «чистым» языком математической логики. Вообще, философию этот австриец понимал как «критику языка». Он чётко показал, как происходит проекция структуры нашего знания на структуру мира. По прочтении «Логико-философского трактата» в разы глубже становится понимание знаменитого высказывания Чехова «Сколько языков ты знаешь – столько раз ты человек».

Давайте сравним нашу науку с наукой немецкой, американской и, например, итальянской. Язык ведь, как самая сложная и неискоренимая установка человека, определяет не только границы познания, но и собственно возможность что-то познать. Если в языке нету обозначения предмета исследования, то он либо вовсе не задумается над исследования в некоем направлении, либо ему придётся вводить термин, который отразит предмет исследования. Это логика автоматики: установки языка исключают восприятие.

Английский язык заточен на движение, а не на детальное объяснение, как, например, итальянский. Итальянец часами может объяснять своей жене, почему ей необходимо сдвинуть кулон на цепочке и на сколько сантиметров. То же и в науке: бесчисленные труды итальянцев изобилуют детальными пояснениями какой-то, казалось бы, незначительной «пимпочки» в механизме, такое впечатление, что они просто наслаждаются своим прекрасным языком и не в силах остановиться его воспроизводить. То же и в быту: если вы не знаете итальянского, они очень расстроятся, что с вами нельзя пощебетать с часок перед тем, как, наконец, начать что-то делать. Но делать всё равно не начнут, всё равно продолжат объяснять вам, даже несмотря на ваше честное признание, что вы, кроме «бонджорно», ничего не понимаете.

Немецкий язык – самый научный, он подходит для углубления в самые дебри. В нём вполовину меньше слов, чем в английском, около 50 тысяч, но широченный диапазон точно определённых понятий вкупе с возможность компиляции слов внутри своего языка позволяет любое или почти любое явление раскрыть исчерпывающе, то есть именно познать. При этом его философская логика вечности немецкого коррелируется с русской(ссылка на видео Арестовича).

На французском языке удобно обсуждать искусство, это общепризнанный факт. Причём французы, в отличие от итальянцев, больше любят слушать свой язык, чем объяснять на нём, поэтому французская логика языка подходит для преподавания в вузах. В отличие от испанского: испанцы учатся дома.

В английском языке около 100 тысяч слов и он официально считается самым богатым языком. Но давайте посмотрим, за счёт чего такое количество? Правильно, за счёт колониального мышления: когда у них не хватает слова для описания какого-либо явления, они попросту берут его из другого языка. 

Так же и в англоязычной науке: она линейна, поверхностна и глагольна. Простое обобщение она нередко выдаёт за научное исследование, оперируя пресловутой «логикой достаточной очевидности». Но посмотрим правде в глаза: американский статистический подход – это не наука, это примитивная регистрация линейных операций, которая создаёт огромные массивы, так называемые «базы данных». Внутрь явления они не смотрят, не разбирают его механизм. Вот почему итальянцы и французы наотрез отказываются учить английский: на нём нельзя ничего ни объяснить, ни понять, он для этих красноречивых наций, по сути, бесполезен.

Американцы стремятся всё упростить, отсюда их тяготение к узкой специализации – настолько узкой, что это нередко вызывает недоумение у наших учёных. Впрочем, это палка о двух концах: именно простота американского юмора завоевала ему такую популярность на славянском пространстве. Для нас тарантиновские парни блещут крутизной высшей пробы, когда заявляют: «Ты когда подъезжал к моему дому, ты видел надпись “склад мёртвых негров”? Нет? А знаешь, почему? Потому что его тут нет!».

Научный подход американца ничем не отличается от его военного подхода: воевать можно только там, где нету армии противника, стрелять в мишень с одного метра и лишь при условии, что эта мишень сама не стреляет (вспомните знаменитую сцену из фильма «Цельнометаллический жилет», когда полоумный вояка с низко летящего вертолёта браво расстреливает местных жителей). Граждан Америки убивать нельзя! Сколько американцев погибло в Афганистане или Ираке? Для сравнения, любая попытка воевать против армии, как это было во Вьетнаме, а не «террористов», а по сути местного населения, заканчивается поражением и спешным выводом войск.

Всю славу американской науке обеспечили мировые войны, а именно, вызванные ими волны эмиграции. Возможность что-либо познать англоязычным гражданам подарили учёные-иностранцы, которые, хоть и выучили английский язык, но продолжили мыслить на своём и попросту применили логику того языка, который у них был, к английской речи.

Взять Эйнштейна: он говорил по-немецки, но на английском. И благодаря последнему фактору стал таким знаменитым: американцы – это шоу! Они понимают только динамику, только действие, только движение  – именно потому у них всё крутится, всё решается, всё раскручивается! Хочешь стать знаменитым, говорят, едь в Штаты. Инсталлируй себе их образ мироздания, где всё глобально, уникально и при этом самое лучшее.

Таким образом, языки пересоздают действительность внутри себя и дают нам на выходе много различных реальностей. Украина выбрала сознательный отказ от бонусов русскоязычного механизма обработки реальности, но разве морально сделать такой отказ за каждого индивида в отдельности? Почему, с целью пестования аутентичного украинского мироощущения, закон не запретит использование слова «круто» и похвалы «ты лучший»? Почему государство таким, в том числе, способом не настроено защитить «мову нації»?

В беседе с «Гранитом Науки» Юрий Володарский предложил посмотреть на яблоко раздора – русский язык в Украине – под широким углом зрения: «Россия не обладает правами на русский язык — так же, как Великобритания на английский или Испания на испанский. Если мы добровольно отдадим русский язык России, то в результате можем вынужденно отдать ей территории, где на нем говорит большинство населения».

Посмертно, в 1953 году, был опубликован второй важный труд Людвига Витгенштейна, «Философские исследования». В нём он добавил, что кроме критики языка, у философии есть ещё более важная миссия: помочь человеку выйти из запутанных лабиринтов своего языка и его ловушек, «показать мухе выход из мухоловки». «Философия есть борьба против зачаровывания нашего интеллекта средствами нашего языка», констатировал Витгенштейн. Позвольте перефразировать его слова так: искоренить свои установки невозможно, но можно вновь и вновь пытаться видеть мир с учётом – то есть банальным признанием – их существования.