Альтернативный путь в космос

К любому делу стоит подходить как к полету в космос. Рассказ Анастасии Степановой о ее профессии – испытателя в Марсианской программе – мы публиковали на День космонавтики. Два месяца спустя в интервью «Граниту науки» Анастасия рассказала свою историю с самого начала. 

Космонавт начинался в СССР рано: если ты не пришел в 15 лет в ДОСААФ летать на спортивном самолете «Як», то шансы стать космонавтом стремились практически к нулю. Получить удостоверение летчика нужно было еще там, спустя 3 года подготовки. В 18 лет непременно следовало поступить в истребительное летное командное училище и стать строевым летчиком. После этого предстояло стать летчиком пилотажным – например, как «стрижи» и другие пилотажные группы. Раз в год из летчиков-испытателей отбирали новобранцев в отряд космонавтов. Счастливчиков приглашали в Звездный городок, и начиналась подготовка там. База — комплексные занятия физической культурой и спортом. Затем шла специальность: освоение бортовой роли (ведь на космическом корабле просто так находиться нельзя, исключительно по какому-то поводу). Занятия по специальности комбинировались с занятиями по выживанию. Дальше шла морально-психологическая подготовка поведения в экстремальных ситуациях, спецпсихология. В общей сложности подготовка космонавта длилась 2 года, после которого он попадал либо в основной, либо в резервный дублирующий состав. Но и там, и там предъявлялось требование постоянно поддерживать себя в готовности лететь в космос – через полгода, через 8 месяцев – когда дадут команду.

А как – сейчас? Инженер Института медико-биологических проблем РАН Анастасия Степанова уже приняла участие в двух международных космических проектах Sirius-19 и Mars-160, хотя по первой специальности она просто… журналист! За время участия в экспериментах, впрочем, Анастасия получила второе высшее техническое и стала сертифицированным спасателем.

— Анастасия, на журфак МГУ Вы изначально поступали с желанием именно писать о космонавтике?

— У меня, девочки из Ташкента, которая последние два года школы проучилась в Новой Зеландии, чтобы выучить английский, была дилемма перед поступлением, я выбирала: куда? Космос, несомненно, был в сфере моих интересов. Но на тот момент – начало 2000-х – с ним вообще непонятно, что происходило. Казалось, что это что-то нереальное для простого человека и туда берут только военных летчиков.

И я подумала: ну ладно, а где мне еще интересно, где надо постоянно получать новые знания и чему-то учиться? Это все-таки журналистика. Все-таки на тот момент было совершенно другое представление о журналистике, чем сейчас, но в любом случае, чтобы грамотно писать статьи, ты должен хорошо разбираться и действительно вникать в различные темы.

Получилось, что уже на втором курсе я увидела объявление: идет набор в «Школу космической журналистики», где преподает летчик-космонавт Юрий Батурин. И я, конечно, удивилась: как это так, на журфаке – и космос? Точно надо идти! И вот со 2 курса по 5 я все время была на этом семинаре. Он был не обязательным, но я с удовольствием ходила.

Под редакцией Батурина мы написали вместе с другими студентками Аней Балашовой и Юлей Лавровой книгу для детей о космосе. Называлась она «Желаю вам доброго полета» и до сих пор продается; кто-то даже выложил ее в интернете. Конечно, эту книгу надо сейчас обновлять и переиздавать, там есть ряд добавившихся моментов, которые нужно внести: какие космонавты летали, какие эксперименты проходили – но тогда, в 2007 году, когда мы ее начали писать, вообще не было нормальной литературы о космосе для школьников доступным языком! То есть советская-то литература была, а современности не было совсем: все то ли находилось на спаде, то ли только зарождалось.

Сейчас, конечно, совсем другая эра: столько всего о космосе, и настолько это популярно – что очень меня радует! Потому что тогда, я помню, когда меня спрашивали, какая тема диплома и я отвечала, что «космическая журналистика», то студенты надо мной смеялись: «Что? Космическая журналистика? Ты будешь писать о зеленых человечках? Или о чем, вообще, здесь писать?!» Короче говоря, я была странная.

— Сейчас бы первые ассоциации были: Маск, Марс!

— Тогда просто не умели космос преподносить, с точки зрения пиара. Дескать, у нас очередной полет, проводит тот-то и тот-то, значение его такое и такое.

— А куда делось советское восхищение космосом?

— Ну это же все связано с развалом, с экономическими моментами. Космонавтам очень мало платили, были периоды, когда вообще космонавт «застрял» на орбите и не было денег отправить за ним корабль. Какие-то безумные совершенно были вещи, но это не удивительно: провал в 90-х был по всем фронтам, в том числе в космосе. Никто не хотел идти в этом направлении – все понимали, что выгодно быть юристом, экономистом, менеджером, журналистом, чтобы заработать нормальные деньги и поднять свой уровень жизни. Это сейчас уже классно быть айтишником, инженером, ученым…

Плюс еще, конечно, важно, какая идеология у государства. Поскольку исследование космоса продвигается все-таки сверху. У нас, по-моему, пока еще до сих пор не наступило понимание новых космических достижений. Вот и вы, наверное, собираетесь подать рассказ обо мне как о «городском сумасшедшем», который бежит от реальности.

— Сумасшедший – нет, а в том смысле, что люди настолько во что-то погружаются, что их абсолютно не беспокоит повседневная бытовая жизнь – да. Даже погода их не колышет, потому что в ваших испытательных модулях своя атмосфера и свое давление. Это какая-то параллельная форма жизни на земле, которая удивляет… и задаешься вопросом, что должно произойти, чтобы человек на такое решился. Бабочки, цветы, снег, весна, водоемы – вдруг все это вам не интересно, а интересно быть в какой-то искусственной атмосфере.

— А вы рассматривайте это как нашу работу. Люди же ходят сидеть днями напролет в офисе! Мне так же интересна природа, как и всем, я тоже по всему вышеперечисленному скучала во время испытаний – но когда есть очень высокая цель и ты понимаешь, для чего ты все это делаешь, то находится очень много мотивов для этого. И бегство от реальности там даже рядом не стоит! Это были очень сложные испытания, и я не знаю, кто захочет сбежать от реальности в то, что вы сидите в железной бочке с неблизкими тебе людьми. Это действительно просто работа, часть твоей жизни, которая приблизит тебя к твоей мечте – может быть, к настоящему полету в космос. Именно поэтому ты это и делаешь.

— Вам 35 лет Вы окончили МГТУ им. Баумана – это чтобы все-таки иметь больше шансов попасть в отряд и полететь в открытый космос?

— Да, так и есть. После выпуска из МГУ в 2010 году и думала, что надо получить инженерное, медицинское либо какое-то научное образование. И друг как раз сказал, что в Бауманке есть второе высшее техническое, и я отправилась туда за необходимыми знаниями. Там срок обучения три года (6 дней в неделю с шести до десяти вечера), но у меня это все растянулось из-за экспедиции «на Марс» на 5 лет.

— Как подготовка к космосу изменила Вашу жизнь?

— Он кардинально отразился в жизни. С 2013 потихоньку, а в 2015 году я вообще изменила всю свою жизнь. Тут действительно надо пожертвовать, отказаться от комфортной размеренной жизни и полностью отдаться, чтобы в короткие сроки наверстать по времени то, что нужно для набора в отряд: и соответствующее образование, и физическую подготовку, и опыт работы (нужно показать, что вы работали в космической или околокосмической сфере в течение трех лет). Это все для того, чтобы ваши документы просто приняли на этапе заочного отбора. Времени немного, потому что у нас еще ограничения в России, что нужно подать до 35 лет включительно. А когда я поступила в Бауманку, мне уже было 28. Так что я понимала, что надо отодвинуть все в сторону и заниматься. Я только этим и жила в течение пяти лет: учеба, работа, эксперименты, экспедиции, тренировки – забросила всех своих друзей. Но они меня поняли, не обижались, дождались, когда интенсивный период прошел и сейчас я могу с ними спокойно встречаться, общаться. Документы в Центр подготовки космонавтов в прошлом году я уже подала. И все равно им что-то не понравилось, сказали, что двух высших недостаточно. У меня Бауманка бакалавр и оказалось, что это не считается высшим – я даже не знала об этом. Сказали, что нужна техническая магистратура. 

— Я не спросила в начале, задам этот вопрос сейчас: Новая Зеландия — это ведь для большинства людей тоже своего рода «космос»… Как Вам помог тот опыт в жизни?

— В Новой Зеландии безопасно расти, развиваться и получать больше шансов на хорошее успешное будущее. У меня все получилось. Да, было непросто, потому что это другой мир, но зато он меня очень сильно изменил в лучшую сторону. Открытость, человек мира – вот этот менталитет я усвоила оттуда. Помимо хорошего английского. В целом вот этой зашоренности, свойственной жителям России, например, нету. Я помню, когда начинала учиться в МГУ, там все-таки была неловкость: а как с преподавателем поговорить, убрав то, что между нами пропасть, где он а где мы, или пошутить или что-то сказать? У многих студентов такое было. А в Новой Зеландии преподаватели свободно общаются с учениками, могут вместе пойти пиццу поесть, обсудить что-то после уроков или помочь по учебе – очень по-дружески. Я продолжила так же общаться и с преподавателями в МГУ, и они были очень отзывчивы, хотя и немного сперва удивлены – видимо, тоже устали от того, что с ними все общаются как с недосягаемыми профессорами.

— Анастасия, а какие, разрешите спросить, у Вас космические прототипы, что вас заинтересовало с самого начала в этой теме, кто?

— Я читала много фантастики: Лем, Ефремов («Непобедимый» у него потрясающий рассказ!), Брэдбери, Артур Кларк, братья Стругацкие – любимое у меня из их произведений это «Пикник на обочине» и «В стране багровых туч». Прямо проглатывала всё, и так во мне оно осталось и до сих пор. Мечтала, что когда вырасту, мы где-то будем в том обществе, похожем на «Туманность Андромеды».

Юрий Михайлович Батурин очень сильно повлиял, и он до сих пор остается ментором для меня. Он очень много вложил в нас, студентов. Научил нас, как НЕ нужно писать о космосе. Мы сами искали статьи в прессе и вместе с ним их разбирали – а тогда совсем неграмотно писали, было много всяких спекуляций. Он рассказывал, как на самом деле; от истории космонавтики до каких-то физических процессов и технических моментов самый тщательный ликбез нам проводил.

— А какие самые яркие спекуляции о космосе, которые до сих пор сохраняются?

— Наверное, это связано с Гагариным, с его смертью. Теория заговора, что специально это было. Потом история про Терешкову, про ее полет.

— Вы сказали, что писатели вас захватывали – а из живущих чьи личности Вам интересны?

— Безусловно, Батурин. И, конечно, Роберт Зубрин. Оба очень умные, всесторонне развитые люди с таким широким взглядом на мир и на освоение космоса, что их можно часами слушать. А самое важное – они действительно понимают, что нужно вкладываться в молодое поколение, оставлять передавать свои знания таким образом. И это очень важно в наше время, потому что все гениальные люди, кто чего-то добился, это осознают и воспринимают молодежь не как конкурентов, а именно наоборот, как последователей.

— Анастасия, во время своего выступления Вы рассказывали про условия на Юте и про арктический остров Девон. А где Вы отдыхаете после таких нагрузок?

— Сейчас я вспомню, отдыхала ли я где-нибудь… По-моему, на даче с родителями! А после Арктики мы поехали на машине по США, были в Юте, в Аризоне на Гранд-Каньоне, а еще там есть потрясающая станция «Биосфера-2». Существует крайне интересная и поучительная история по экспериментам, которые на ней проводились… Ну и оттуда мы поехали уже в Калифорнию, потому что там проходила конференция Марсианского общества, Mars Society Convention, и мы там должны были выступать. Поэтому у нас с коллегами-испытателями такой был отдых!

— Поехали из пустыни в пустыню…

— Пустыня Юта – это просто одно из моих самых любимых мест, несмотря на то, как тяжело мне по ней ходилось и дышалось в экспериментальном скафандре. Прям скучаю я по тем временам! Удалось ведь походить по ней и без скафандра: в своем путешествии мы заехали туда перед Аризоной и Калифорнией и помогали с ремонтом станции и просто наслаждались уже жизнью в пустыне. Там очень интересно, много останков динозавров можно найти. Меня еще и геологи отдельно подучили, так что я сама как-то вышла на пробежку и нашла косточку маленькую.

— Анастасия, а как родители относятся к тому, что вы делаете – наверное, «в шоке»? Чем они занимались по профессии?

— Отец у меня кандидат технических наук, он работал в металлургии, но понятно, что из-за 90-х надо было как-то переквалифицироваться. А мама работала на авиационном заводе, она инженер-конструктор. Они рады, они видят, насколько меня это делает лучше как человека и также в плане новых знаний, новых навыков. Они гордятся, они только рады, если я счастлива.

— Ну а вот эта шутка Ваша, про «подопытную мышь» — настолько тут доля шутки?

— Безусловно, особенно в эксперименте «Сухая иммерсия» ты лежишь и только наблюдаешь, что происходит с твоим организмом. К тебе приходят, берут замеры по различным методикам. То есть ты просто находишься в условиях, а за тобой наблюдают.

— Похоже на шоу «Дом-2».

— Ну нет, туда я бы ни за что не пошла участвовать. Какая от «Дома-2» польза науке? Камеры в эксперименте «Сириус» в Москве – это прежде всего была наша безопасность, потому что мы сидим в замкнутом пространстве, системы которого регулируются все снаружи, и естественно, нужно и врачам, и инженерам видеть, что у нас там происходит: вдруг станет кому-то плохо. Чтобы вовремя его вытащить. 

Разница в чём: в человеческих экспериментах всё происходит по добровольному согласию. Лабораторные мыши – их никто не спрашивал, бедняжек, их просто берут и делают с ними все, что хотят. А в нашем случае – мы сами дали добро и как-то участвуем в этом, подсказываем, стараемся. Поэтому нас называют испытателями, а не испытуемыми: мы все-таки тоже тут имеем право голоса. Ну и у нас цель есть!

— А как вы это формулируете? «Я это делаю для того, чтобы» что?

— Ну все-таки какой-то вклад, пусть небольшой, но будет в науку и в развитие космонавтики. Это, конечно, потрясающее чувство! Мне, кажется, сейчас столько людей начали искать смысл жизни и хотят принести пользу, а пока не понимают, как они это могут сделать. И если смотреть под таким углом, то это, конечно, потрясающе, что ты можешь поучаствовать в этом! И второй момент – это, конечно же мои цели, связанные с полетом в космос: я действительно хочу, чтобы он был у меня. Это испытать себя, проверить, что я все смогу пройти, что я достойна.

— А как Вы оцениваете высказывание: «чего лететь в космос, если мы тут еще на Земле жить не научились»? Люди не понимают искренне, зачем вообще эти полеты.

— Ну, тогда у них надо забрать все те изобретения, которые появились в бытовой жизни только благодаря освоению космоса – и я посмотрю, как они заговорят после этого. Просто они не осознают, насколько действительно развитие космонавтики влияет на обычную жизнь здесь на Земле.

Никогда не решишь всех проблем на Земле, но это не означает, что мы должны застрять и не стремиться к чему-то другому, более высокому, интересному, тому, что может полностью изменить наше представление о мире. Точно так же можно было сидеть на одном материке и не отправляться открывать новые земли. И вот мы бы до сих пор думали, что весь мир состоит из Евразии.

Но главное, чего нам всем не хватает на Земле и что есть в космосе – это объединяющая идеология, которая не будет разобщать и уберет войны. Если объединить все страны и их интеллектуальный потенциал занять тем, что Мы осваиваем космос и создаем передовые технологии, которые вообще изменят, как мы перемещаемся в пространстве и что мы делаем, как мы можем выживать в космосе – то вы представляете, какой это будет положительный эффект? Уйдут эти убеждения, что круто идти работать чиновником либо в военку; все наоборот будут расти с «я хочу идти и создавать что-то новое, что будет полезным, что изменит жизнь людей, откроет новые законы физики».

— Но для этого можно пойти в ЦЕРН на работу, а не космос осваивать.

— Почему, у нас разве есть объединяющая идея всей планеты? У нас разобщенность! Они занимаются одной маленькой частью, поиском частиц. А тут очень много сфер, которые нужно объять: с медициной связано, и с питанием, оранжереями, микробиологией, с утилизацией мусора в космосе. Вы себе представляете – если мы изобретем новый способ, который это все будет делать безотходно, то это вообще потрясающе, мы решим столько проблем на Земле с этим мусором!

— А что, их можно только из космоса решить?

— Нет, но просто в космосе вкладываются деньги в разработку. Здесь такое отношение: «А, ну тут есть куда сваливать мусор, даже если мы не придумаем другой вариант». А там уже нет, нельзя: на Луне или на Марсе мы не можем загрязнить эти космические тела, потому что нам же нужно обнаружить, что там было – а тут, получается, все смешается с нашими отходами, с нашими микроорганизмами, и мы не сможем получить чистые данные, что ж в итоге: была жизнь на Марсе или нет. Поэтому все должно быть, так сказать, стерильно, и на это будет выделяться бюджет, и лучшие умы планеты будут работать над тем, как это решить.

— Ну, вот еще знаете, есть такая инсинуация насчет космонавтов, что они себя обрекают на изоляцию – именно в таких словах: тратят свою жизнь на изоляцию, потому что кому-то что-то хотят доказать.

— Мне сложно таких людей убеждать, у нас полярно разные представления о жизни. Пусть воспринимают это как работу. Они же тоже изолируют себя, сидят в офисе каждый день по 8 часов. Могут вообще ни с кем не разговаривать, а просто сидеть в каморке с компьютером. Никто же не говорит, что они что-то там пытаются этим доказать! Мне кажется, что сейчас это уже вполне нормально допускать, что такая вот работа – экстремальная, очень сложная, но вполне себе работа.

— А вы богатый человек? Эта работа, вероятно, оплачивается в разы больше, чем любая ординарная.

— Неет, вы что!

— Ну вот, давайте развеем эти стереотипы.

— Там вообще небольшие деньги. За проект в Америке нам ничего не платили. То есть, нам оплатили перелет, проживание – но зарплаты не было! Мы все были энтузиастами, волонтерами. Потому что Mars Society – это общественная организация, которая живет за счет спонсорства. А если говорить про «Сириус», то да, там испытателям платят – но я не могу озвучивать цифру, потому что это коммерческая тайна. Но, опять же, это не баснословная сумма, не гонорары звезд.

То есть, если кто-то хочет пойти в это только ради денег, то это очень плохая мысль. На такой мотивации долго человек не протянет. Туда надо идти именно с мотивацией, что ты часть освоения космоса и несешь какую-то пользу, и ради своей мечты, что ты имеешь шанс пожить – пусть это симуляция, но все равно, как в космическом полете. Все ученые довольно прижимисто живут.

— А вот можете вы к себе отнести это слово: «герой»? Вот, «я герой»?

— Нет, конечно.

— Ваш пример, что к третьему месяцу на космической станции не остается о чем писать, кроме грязных носков экипажа – для меня это стало когнитивным диссонансом: как так, такое героическое усилие и столь скудный, бытовой «пленер».

— Нет, вы просто представьте, что вам надо каждый день писать. Ежедневно выдавать какой-то вдохновляющий текст. И на какой день вы расскажете обо всех вдохновляющих героических моментах? Рутина-то идет, и понятно, что это сложно.

— Это как кубриковская «Космическая Одиссея»: фильм такой долгий, что его невозможно смотреть.

— Потом мы просто перешли из формата заметок каждый день в формат 2-3 раза в неделю. Просто я объяснила организаторам, что тогда качество текстов будет не очень, потому что каждый день рождать что-то гениальное это сложно, и лучше, если накапливаются новые события – опять-таки, если они есть! Естественно, если мы обнаружили жизнь на Марсе, то понятно, что это будут потрясающие героические тексты. Если же у вас несколько месяцев ничего не происходит и просто каждый день вы выполняете определенную рутину, то может быть вы сможете, конечно, и о грязных носках написать с юмором и интересно! В этих условиях даже они приобретают значение.

Я там писала такие рассказы, и эта серия очень «зашла» и National Geographic, и местным жителям, которые недалеко жили. Они. Оказывается, читали мои репортажи! В Юте станция была негерметична, и туда иногда забегали песчанки – мышки такие – и я писала как раз о другой стороне: что здесь мышка жила, а мы тут как инопланетяне приехали и начали жить, посягнули на ее пространство. И вот в таком ключе очень всем понравилось. Не только каждый день героизм– конечно, от такого все устанут.

— Скажите, Анастасия, у Вас как-то поменялось после этих экспериментов вообще представление о том, что такое человек?

— Ну да, просто ты сам меняешься, становишься более терпимый, понимаешь, что у людей много граней и что они порой сами не ожидают, как отреагируют при таких-то условиях. Ты не можешь гарантировать, что ты 100% себя поведешь так-то при угрозе жизни: «нет, я точно не брошу друга, первым пойду на баррикады!». Никто не может такого говорить, пока этого не произойдет. Ты просто начинаешь больше понимать людей, становишься не столь категоричным – потому что воочию видишь, как по-разному влияют на человека какие-то условия. Причем он, может, сам даже не осознавал, что так происходило, и только спустя время понял: «меня занесло». Это просто больше терпимости, понимания причин, почему так происходит, способность поставить себя на место другого и идти навстречу друг другу. Такому учат эти симуляции космических полетов.

— А что для Вас сверхчеловек? Вы приближаетесь по мере этих экспериментов к себе как к сверхчеловеку?

— (Смеется.) Нет, не приближаюсь. Раньше я думала, что сверхчеловек – это тот, кто может во всем разобраться, обладающий потрясающим уровнем знаний в физике, математике, когда надо, может все что угодно починить и сделать. Смотришь какие-то фильмы научно-фантастические, и там есть такие специалисты – я всегда думаю: «Блин, почему я не могу так?» Но не всегда эти люди обладают какими-то глубокими человеческими качествами, которые могут вытянуть весь экипаж, чисто с точки зрения психологии помочь. Поэтому здесь, наверное, это все вместе: и ум, и в тоже время глубокое понимание человека, эмпатия, мудрость. Это очень длительный процесс, к которому всю жизнь будешь идти.

— Вы рассказали об эксперименте по изучению влияния магнитного поля на когнитивные функции человека. Уже показано, что человек в безмагнитной среде глупеет. А вы же на Марс хотите полететь?

— Ну, я вообще-то хотя бы на МКС. Не «хотя бы», а было бы просто потрясающе!

А эксперименты – они пока только на мышках были, насколько я знаю, сейчас они начались, но пока такому длительному нахождению в гипомагнитной среде еще не подвергают человека. Пока там только он сидит часов 8, а чтобы несколько месяцев – такого еще не было.

— Пусть на МКС это не грозит, но при полете на Марс в любом случае придется столкнуться с такой средой. Как Вы относитесь к тому, что из Вас, такой умной, такой с навыками, вдруг начнут уходить когнитивные функции, и это навсегда?

— А мы не знаем, навсегда или нет. Это еще не выяснено.

— Тут тема, знаете, про «жертву науки». Как для себя вы этот вопрос видите?

— Ну, если б мне сказали: полетишь на Марс, но мы не можем отвечать за последствия, просто это не изучено, мы не знаем, что и как – в принципе, так и у Гагарина было, он рисковал, как никто другой. Или можешь отказаться, и тогда все. Но, наверное, я бы выбрала первое – не наверное, а совершенно точно: что все-таки полететь. Потому что отказаться от своей мечты, от возможности в жизни сделать что-то важное – а потом сидеть кусать локти?

С Гагариным тоже думали, что он не сможет есть и пить, что он вообще сойдет с ума в условиях микрогравитации. И всего этого не произошло. Поэтому мы можем тоже сейчас говорить о многих опасениях по поводу Марса, но на самом деле – пока не проверишь, не узнаешь.

— Раньше эти все события по космосу были, как бы сказать, «выразительные» — все знали, что происходит, находились в ожидании, впоследствии ликовали и гордились. А сейчас даже не все знают, что Инженюити запустили. Как Вы считаете, причина в том, что этих событий стало много?

— Нет, а что у нас из телевизора льется? Понятно, что это должно идти сверху, какая идеология. Давайте сделаем уклон на эти новости!

— Разве в России нету «уклона» на космонавтику?

— Ну, все-таки космические новости даются всегда в конце новостей, сообщаются скорее как развлекательный контент. Поэтому, если бы шла более активная агитация, пиар, что научные открытия, космический полет – то, я думаю, и люди бы все знали об этом.

— А что космонавты делают в полете? В фильмах показывают, что сидят, уставившись на мониторы…

– Есть много роликов, которые показывают, что происходит в полете. Возьмите, например, любое видео Криса Хедфилда… Во-первых, это обслуживание станции, во-вторых, научные эксперименты. Это все настолько хрупко, постоянно нужно быть начеку, без выходных. Постоянно съемка планеты Земли, записи посланий – постоянно приходят заказы. То есть, у них очень плотная циклограмма, все расписано по часам. Бездельничать у них точно нет времени.

— А есть ли сейчас уже такой компьютер, как показывали в фильме «Космическая Одиссея», или все-таки на людях больше держится обеспечение станции?

— Да, на людях, и есть автоматические системы управления, но ИИ в том понимании, как в фильме, нет. Есть работа с нейронными сетями, но полностью искусственного интеллекта нет. Вся ответственность на людях. А у людей физнагрузки, перегрузки, экстремальная среда, больший риск. Нам-то что – раз и люк открыли. А вот у космонавтов в отряде постоянное обучение с постоянной сдачей экзаменов. Сильная программа и сложная. И я не теряю надежды её пройти!

Читайте также интервью с начальником Антарктической экспедиции Украины Юрием Отрубой