Дэвид Кантер — психолог из Великобритании, почетный профессор Ливерпульского университета, основатель журнала «Journal of Environmental Psychology». Начав с исследования взаимодействия между людьми и зданиями, а также того, как люди воспринимают городскую среду, он разработал расследовательскую психологию, подробно описанную в книге «Психология расследования: профилирование преступников и анализ преступных действий». В рамках подготовки к международной междисциплинарной конференции «Менталитетная составляющая человека» профессор рассказал о причинах успеха своего направления.
«Немного сложно подытожить свой путь, настолько он длинен и разнообразен. В Школе архитектуры я, специализируясь по направлению психологии, учился искать сответствие дизайна зданий потребностям человека. Как часть этого, я заинтересовался темой, как люди будут взаимодействовать со зданием в чрезвычайных ситуациях: например, убегать, если пожар и спасаться, если объявят, что в здание заложена бомба. Как построить дом, чтобы помочь им?
Чтобы дать ответ на этот вопрос, я начал изучать случаи, когда люди погибли от пожара. Для этого мне потребовалось собрать полицейские отчёты, что конкретно люди делали во время пожара и как их спасали. Это дало мне некий опыт в анализировании полицейского материала.
Затем Скотланд-Ярд заинтересовался таким инструментом, широко применяемым ФБР, как «профиль преступника», и искали, кто мог бы проверить данные ФБР. Они подозревали, что выводы могут быть не релевантны для Объединённого Королевства, или опасались, что ФБР придаёт определённым аспектам большее значение, чем они фактически имеют. Поскольку я уже работал с их данными, то мне доверили эту работу. Полиция ведь испытывает большую нехватку в методологических исследованиях ученых или психологов. Я даже был вовлечён в разработку компьютерных систем, которые помогали анализировать данные. Я использовал принципы из психологии среды, как она влияет на поведение человека.
К моему удивлению, не говоря мне об этом, в Скотланд-Ярде отнеслись к моему отчету очень серьёзно и даже взяли его за основу при постановке уровня приоритетности подозреваемых в серии изнасилований и убийств по Лондону. Это позволило им сконцентрироваться лишь на нескольких подозреваемых и собирать информацию и свидетельства уже только по ним, и в итоге быстрее и эффективнее довести дело до судопроизводства.
Мне не давали доступа к другим базам, кроме той, с которой я работал для отчёта. Но потом наше сотрудничество углубилось: полицейские стали приходить ко мне за помощью. Я понял, что есть целый спектр подходов, идей и инструментов в психологии (бихевиористской науке в частности), которые помогут анализировать их информацию. В итоге у меня сложился тренировочный курс для психологов, который я в середине 1990-х развил в докторскую программу по расследовательской психологии. Снова-таки, скорее к моему удивлению, люди продолжили мои идеи, делая собственные исследования. Многие из них сейчас профессора и имеют награды от правительства за свой научный вклад в эту всегда актуальную общественную проблематику.
Поскольку я был социальным психологом, а не клиническим, это сделало мой подход крайне необычным. Ведь с преступниками, среди которых много людей с умственными расстройствами, работали обычно врачи психиатрических больниц. Я не брал эту перспективу вовсе. Я думал о них просто как об обычных людях. И таким образом привнёс свежую струю в криминологию. Для успеха недостаточно смотреть на людей с клинической точки зрения!
Многие путают расследовательскую психологию с профайлингом. Профайлинг – термин, который используется ФБР и означает, что вы можете использовать описание одного случая для картотеки профайлов посредством прямолинейных процедур. Но в этом много сложностей. Они никогда не проводили хорошего исследования, чтобы текстуально оформить эти данные. Сам термин «профайлинг» уводит не туда; это не совсем тот процесс, который можно использовать, чтобы установить личность. Я бы назвал его «усечённым».
Но зато это очень полезный материал для беллетриста! Лучший пример фиктивного персонажа профайлинга — Шерлок Холмс Артура Конан-Дойля. Он никогда не существовал, Конан-Дойль написал его таким же умным, каким был сам; персонаж позволяет много интерпретаций и дополнительных сюжетов. Метод профайлинга хорош для того, чтобы добавить волнения драме. Но в реальности он может разрушить весь «кейс», который нужно довести до суда, потому что испортит возможность ясного доказательства. При этом я не отрицаю, что метод ФБР очень хорош в компьютерном моделировании, чтобы установить некие полезные индикаторы.
Расследовательская психология – это целый спектр методов. Например, что касается интервьюирования людей, психологи имеют большой опыт в анализировании полученного материала. Мы обладаем знаниями о психологии припоминания, владеем техниками, которые помогают человеку помнить. Нам довольно просто детектировать ложь или понять, когда человек дал ложное признание в преступлении, которого он не совершал. Работать с информацией посредством всех этих методов, систематически ее анализируя и организуя, гораздо более эффективно!
Также психологические наработки способны оказать ощутимую поддержку в процессе принятия решений. Что нужно, так это конвертировать весь этот материал в нечто, что можно выразить в виде обучения для полиции. Мне часто задавали вопрос: где в расследовании нужно задействовать помощь психолога? Ответ простой: её нужно затребовать ещё до преступления. Психологи могут помочь только перед тем, как будет совершено преступление. Это система поддержки. Не нужно строить иллюзий, что придёт некий странный персонаж, Шерлок Холмс, и поможет расследовать совершённое преступление.
Могут ли методы расследовательской психологии применяться в других сферах, не криминальных? Несомненно. Широкое применение они находят, например, в военной сфере и сфере борьбы с терроризмом (например, может помочь определить локацию изготовления бомб и выйти на самих производителей – как было в Афганистане). Мы можем быть очень открытыми в том, чтобы понять социальные процессы.
Я не думаю, что существует какой-то особый «менталитет преступника». Их процессы мышления, то, как они общаются с миром, видят его и видят себя в нём, чего хотят достичь в жизни, могут быть очень различны. Их личные нарративы могут кардинально отличаться: кто-то оппортунист, кто-то, наоборот, совершает преступления из протеста. Сам вопрос, я считаю, ведёт к заблуждению.
Если вам нужен какой-то усреднённый портрет преступника, посмотрите на людей в тюрьмах – они плохо образованны. В их семьях преступная деятельность не считалась предосудительной, она была приемлемой – предосудительным было попасть в тюрьму.
Заметьте: в тюрьму попадают не те, кто знают, как совершить преступление и уйти. Попадётся тот, кто как раз этому ещё не научился. Зато в тюрьме он встретит много людей, которые его научат, покажут, как доставать оружие, дадут доступ к целой преступной сети, к которой у него доступа до сих пор не было и неоткуда было бы появиться. Недаром тюрьму называют преступным университетом.
Реконструировать нарратив человека это единственный метод «перевоспитать» преступника. Нужно продемонстрировать ему, что он может жить в обществе, не совершая преступлений, а совершенствуя какой-то легальный навык.
Разница между мнением и свидетельством огромна. Проблема с учеными в том, что они хотят говорить о своих успехах и никогда не говорят о поражениях. Например, психиатры: об одном случае, где успешны, они расскажут везде – но умолчат об остальных 50, где они провалились. А ведь если у вас есть четко обозначенный научный процесс, вы учитесь на своих ошибках. В отличие от интуиции.
