Исследование проблем, с которыми сталкиваются ученые в периоды кризиса. Интервью с Джеромом Крэйсом

В постоянно меняющемся мире научных исследований ученые и академики часто оказываются на стыке прогресса и противоречий. Свобода научного поиска порой сталкивается с сопротивлением из-за общественных недоразумений, чрезмерного вмешательства со стороны властей или институциональных ошибок. В этом интервью мы поднимем важные вопросы о том, как часто исследователи и ученые становятся жертвами недопонимания, моральной паники и институциональных промахов, как в США, так и по всему миру. Мы обсудим, почему это происходит, что необходимо ученым для защиты своих интересов, а также рассмотрим последствия применения Раздела VI Закона о гражданских правах в США. Профессор Джером Крэйс поделится ценными размышлениями по этим критическим вопросам, которые касаются исследователей по всему миру.

---

---

В: Спасибо, профессор Крэйс, что нашли время побеседовать с нами сегодня. Ваши мысли о вызовах, с которыми сталкиваются ученые и исследователи в неспокойные времена, бесценны. Как вы думаете, что вызывает ситуации, когда ученые и исследователи становятся изгоями в обществе и сталкиваются с преследованиями со стороны правоохранительных органов из-за недоразумений, моральной паники или институциональных ошибок?

Дж.К.: Я думаю, что эта проблема возникает из-за двух различий: общества как коллектива и правительства, представляющее народ. Общество может не соглашаться с работой ученого или отвергать ее, но последствия этого остаются ограниченными общественным мнением. Общество может просто сказать: «Мы не согласны с этим ученым» или «Нам не нравится то, что говорит этот ученый». Самая большая проблема возникает, когда на это реагирует правительство.   Когда правительство вмешивается, особенно через свои ведомства, ситуация становится более серьезной, поскольку оно имеет право налагать санкции. Правоохранительные и судебные органы в большинстве обществ обладают определенной степенью независимости. Может случиться так, что само правительство, в общем, не особенно обеспокоено тем, что сделал или исследует ученый. Но само ведомство может быть обеспокоено. Это особенно верно в тех случаях, когда ученые исследуют чувствительные темы.

Для науки чрезвычайно важно то, что ученый должен быть свободен практически во всех аспектах своей работы, включая как исследования, так и их представление. Это распространяется и на преподавание науки, о чем я упомяну позже, когда мы обсудим Раздел VI Закона о гражданских правах в США. Вмешательство становится особенно проблематичным, когда оно затрагивает исследования, распространение их результатов и преподавание.

В: Существуют ли конкретные области, в которых ученые более уязвимы к подобному вмешательству?

Дж.К.: Да. Например, в Соединенных Штатах с наибольшей вероятностью столкнутся с трудностями социологи, политологи или антропологи. Эти исследователи часто становятся объектами расследований или контактов с правоохранительными или судебными органами, потому что они, по сути, изучают сами эти органы.

Если я проведу исследование тюремной системы и расскажу о том, почему она не функционирует должным образом, люди в этой системе могут забеспокоиться и использовать все имеющиеся у них механизмы и полномочия, чтобы остановить эту работу. Они могут попытаться помешать распространению знаний или воспрепятствовать дальнейшим исследованиям.

В: Как моральная паника способствует возникновению этих проблем?

Дж.К.: Да, существует множество таких случаев. Моральная паника является значительным фактором и чаще всего возникает на уровне общества, а не правительства, хотя правительства могут реагировать на общественную панику, особенно в отношении культурных вопросов. Здесь также важно понимать, что такие явления, как моральная паника, институциональные ошибки и недоразумения, гораздо чаще происходят в периоды нестабильности, например, во время войны.

Исторически в Соединенных Штатах были очевидные примеры. Например, фильм Война миров, изображающий вторжение марсиан, вызвал массовую панику. Это произошло в эпоху маккартизма, которая совпала с Холодной войной — временем значительных общественных потрясений. В периоды острого напряжения, таких как военное время, усиленный страх со стороны общества и правительства часто увеличивает чувствительность к воспринимаемым угрозам.

Однако такая повышенная чувствительность также увеличивает вероятность ошибок и чрезмерных реакций. Более того, не только вероятность ошибок возрастает, но и появляется тенденция скрывать их или принимать ещё более жёсткие меры. Люди, осознающие свои ошибки, часто не хотят их признавать, поскольку это может подорвать их авторитет. Думаю, в случае с моим хорошим другом и коллегой Олегом Мальцевым это играет важную роль.

В Соединённых Штатах в период маккартизма многие невинные люди сталкивались с тем, что их слова и действия искажались, что приводило к преследованиям. Эта проблема остаётся актуальной и сегодня, особенно для учёных, чья работа затрагивает чувствительные темы. Научные исследования должны охватывать сложные и часто спорные вопросы. Мы не можем просто сказать: «Эту тему я обсуждать не буду, потому что кто-то может обидеться, кому-то это не понравится, или меня за это будут критиковать». Это наша работа. Это то, что мы должны делать. Если мы этого не делаем, то мы на самом деле не учёные. Если мы избегаем этих обсуждений из страха критики или негативной реакции, мы предаём свою ответственность как учёные. Мы должны работать без предвзятости, но мы ОБЯЗАНЫ это делать.

В: Вы сталкивались с негативной реакцией или критикой из-за своих взглядов?

Дж.К.: Если вы посмотрите на все мои работы, касающиеся вопросов расы и этнической принадлежности, джентрификации и тому подобных вещей, то все они критикуют общество, в котором я живу, а иногда и глобального общества. За свою долгую карьеру я неоднократно сталкивался с нападками, отказами в получении грантов или критикой моей работы, просто потому что люди не соглашались с моей позицией. В какой-то момент даже предпринимались попытки добиться моего увольнения — иначе говоря, лишить меня работы, потому что какая-то политическая группа была недовольна тем, что я делаю. Но именно этим мы и должны заниматься. Это наша работа, и мы обязаны её выполнять.

В: Известны ли вам исторические случаи, когда ученые подвергались нападкам за важные исследования?

Дж.К.: Таких случаев довольно много. И снова нужно учитывать условия, при которых это происходило. Другими словами, это чаще случается во времена моральной паники или, как мы это называем, принципа неопределенности. Например, во время недавней пандемии COVID-19 было немало ученых, которые в этот период не только подвергались критике, но и становились объектами расследований из-за своей работы, включая одного из лучших специалистов — главу Центра по контролю и профилактике заболеваний (CDC), агентства, занимающегося изучением эпидемий. Ситуация заключалась в том, что, поскольку он говорил вещи, с которыми люди не соглашались, против него начали расследования и пытались предъявить обвинения. Это не редкость в периоды неопределенности.

Я считаю, что если бы не тяжелая ситуация в Украине, исследования таких ученых, как доктор Мальцев и другие, так и остались бы закрытыми для научного сообщества и вряд ли привлекли бы внимание правоохранительных органов. Именно периоды значительных потрясений, такие как нынешний конфликт, побуждают власти тщательно изучать такие работы, особенно если они воспринимают их как потенциально критические по отношению к их действиям. Такие обстоятельства также повышают вероятность того, что власти могут допустить ошибки в своих действиях.

Возьмем, к примеру, Мартина Оппенгеймера — он был под следствием, как и многие другие, о которых есть исторические свидетельства. Такие расследования, как правило, происходят в особые периоды повышенной напряженности или потрясений. Ученые, которые чаще всего сталкиваются с подобными расследованиями, часто работают в таких областях, как политология или социальные науки. Особенно это касается тех, чья работа связана с изучением таких институтов, как ФБР, или с рассмотрением политически острых тем.

В: Итак, есть определенный разрыв между обществом и наукой; между правоохранительными органами и наукой…

Дж.К.: Потому что у них разная работа. Самый простой способ понять это — ученые должны объективно исследовать все явления, независимо от того, чувствительно ли это явление или нет, влиятелен ли человек или учреждение, которое они исследуют, или нет. Но это наша работа. С другой стороны, ведомстыв могут считать, что их задача — защитить себя. Как ученый, я не навешиваю моральный ярлык на подобные ситуации. Люди, которые неправильно проводят расследования, — это люди, которые считают, что то, что они делают, — это их работа.

В: Не могли бы вы поделиться личным опытом, иллюстрирующим те ситуации, с которыми вы сталкивались?

Дж.К.: Я могу привести несколько простых личных примеров трудностей, с которыми я сталкивался в различных аспектах институциональных или других видов правоприменения. Они говорят: «Ну, мне пришлось, извините, провести расследование, потому что нам кто-то позвонил, или кто-то прислал анонимное письмо, в котором говорилось то-то и то-то. Теперь мы провели расследование, и я должен это сделать». Некоторые люди будут извиняться, говоря: «Я не хотел этого делать, но это моя работа». Но это не изменит ситуацию.

В: Как влияет на человека нахождение под следствием, особенно если он невиновен?

Дж. К.: Другими словами, быть под следствием, особенно если вы невиновны, очень сложно. У меня есть друг, адвокат по уголовным делам, которого я знаю много лет, и он сказал, что самое сложное для адвоката по уголовным делам — это защищать невиновного человека. Потому что в уголовном суде приходится отвечать на обвинения. И если вы ничего не совершали, вы ничего не сможете предъявить. Вы должны быть в состоянии доказать несуществующие вещи. «Меня там не было». Что вы имеете в виду, говоря «вас там не было»? «Меня там не было». «Ну, кто-то видел вас там». Но вы должны что-то придумать. Кто-то видел, что вас там не было? Другими словами, логика безумна.

Итак, человеку, которого обвиняют, особенно если он невиновен в предъявленных обвинениях, гораздо сложнее доказать свою невиновность, чем добиться вердикта «не виновен». Не знаю, уловили ли вы эту тонкость. Суд не признает людей невиновными; он выносит решение о том, что человек «не виновен». Поэтому ваша задача — опровергнуть обвинения. Вы должны дать ответ на эти обвинения.

В.: Каковы необходимые меры для улучшения взаимодействия между научным сообществом и правоохранительными органами в ситуации, когда ученый оказывается под следствием, но полноценного расследования не проводится из-за отсутствия у следствия достаточной квалификации для оценки научного исследования?

Дж.К.: В ситуациях, с которыми я знаком, будь то личные случаи или те, о которых я знаю подробно, всё сводится к поиску человека внутри этой системы. Не обязательно того, с кем вы в дружеских отношениях, но того, кто понимает, чем вы занимаетесь. Такой человек должен быть способен объяснить это другим. Иными словами, нужно найти людей внутри системы — будь то на национальном или местном уровне, или внутри самой организации. Должен быть кто-то в этих структурах с университетским образованием, кто знаком с работой ученых. Именно этот человек должен взаимодействовать с остальными.

В.: Как это сотрудничество работает в американской системе?

Дж.К.: Я не знаю, как устроена украинская система защиты, но в американской системе существует несколько типов свидетелей. Например, я участвовал в гражданских делах, где выступал как научный свидетель от имени человека, подававшего иск против правительства. В таких случаях меня привлекали в качестве так называемого эксперта в федеральном деле. Меня приглашали для дачи показаний, и я проходил весь процесс проверки: меня спрашивали, что я собираюсь сказать, и т. д. — это включало проверку как со стороны защиты, так и со стороны тех, кто хотел, чтобы я давал показания. В результате я свидетельствовал в суде по конкретной ситуации. Я делал это несколько раз, и именно такой подход необходим.

Судья затем может рассмотреть представленные материалы. И в данном конкретном случае речь идет о человеке, который понимает разницу между наукой и целями науки — найти истину, установить факты и т. д., — а не выносить моральные суждения. Это не критика. Это так интересно, разные точки зрения, потому что вы можете указать на недостаток или проблему в системе, которые следует исправить.

В.: Как часто научные открытия становятся объектами необоснованной критики?

Дж.К.: Довольно часто. Даже из-за разногласий между самими учёными. Я выступал на конференциях, и иногда кто-то вставал и заявлял: «Но то, что вы говорите, неправда». Такое случается даже среди учёных. Однако мы никогда не делаем того, что случается в политически мотивированных ситуациях: мы не говорим, например, «Вы должны сесть в тюрьму за то, что сказали что-то, с чем я не согласен» или «Вы должны сесть в тюрьму за то, что критикуете меня, из-за чего я выгляжу иначе или, возможно, плохо».

В.: Какую роль играет СМИ в создании моральной паники?

Дж.К.: Средства массовой информации могут играть как положительную, так и отрицательную роль. Поэтому в некоторых моих взаимодействиях, когда я работал с протестными группами в США, я иногда рекомендовал им: «Используйте мягкий тон в своей критике, не будьте резкими». Чем более резкой будет критика, тем более негативной будет реакция — это психологический эффект. СМИ важны, но история должна быть подана так, чтобы она была положительной для жертвы, но не слишком жесткой по отношению к обвиняемому. Разве что, если дело уже зашло слишком далеко. 

В.: Как ученые могут защитить свои исследования от неправильного толкования?

Дж.К.: В США, особенно в области социальных наук, существуют такие организации, как Американская социологическая ассоциация, Американская психологическая ассоциация и Американская антропологическая ассоциация. Эти организации имеют платформы, на которых представляют свои результаты широкой аудитории без сложной терминологии, делая их более понятными. Однако это все равно может быть чувствительным. Все эти крупные профессиональные ассоциации делают одно и то же — они представляют свою работу так, чтобы она приносила пользу обществу, была понятной и положительной для публики. Именно этого нужно добиваться. Наша академия EUASU тоже может быть вовлечена в этот процесс, представляя материалы доступным языком.

В: Как вы считаете, важно ли наличие различных точек зрения в научных исследованиях?

Дж.К.:  В ходе наших разговоров и дебатов с  доктором Мальцевым я неоднократно отмечал, учто есть вещи, с которыми я не согласен. Но он всегда очень убедителен, потому что обладает глубокими знаниями в своей области. Он видит вещи с разных точек зрения, и в этом суть: для развития знаний нужны люди, которые смотрят на вещи по-разному.  Если все смотрят на одно и тоже одинаково и говорят одно и то же, это не имеет никакой ценности. д

В.:  Как мы можем повысить научную грамотность в обществе?ля

Дж.К.: Научную грамотность нужно развивать, но этого очень трудно достичь. Это должно быть сделано самим правительством. К сожалению, в Соединенных Штатах происходит обратное. Сейчас к власти пришел Дональд Трамп, очень антиинтеллектуальный, очень, как они говорят, антифактологичный, и поэтому они атакуют любую науку, которая идет вразрез их идеологии. Это опасно. Это опасно для общества и опасно для Украины. Чтобы разобраться с тем, что происходит в обществе,  нужно найти способ понять это. Иначе вы не сможете ничего узнать. Необходимо помнить, что учреждения и агентства обычно ленивы, когда доходит до дела, или они не хотят выяснять вещи, которые заставят их выглядеть плохо. Это и есть наша работа. Это то, что должны делать ученые.

В: Вы упомянули проблему с Разделом VI Закона о гражданских правах в США. Можете рассказать об этом? 

Дж.К.: Раздел VI был интерпретирован таким образом, что это стало опасным. О чем речь. Одна из главных проблем в США — расизм, восприятие людей с темной кожей как inferiores, то есть когда люди с темной кожей  считаются неполноценными. Я сказал: «Как мы будем решать эту проблему? Что нам нужно делать?» Ответ был — образование. Но Титул VI ограничивает это, поскольку он говорит, что на любом уровне обучения я не могу обсуждать что-либо, что может вызвать дискомфорт у студента из-за его расы, этнической принадлежности, религии или культуры. Как социальный ученый, я часто затрагиваю темы, которые могут вызвать дискомфорт у некоторых студентов. Например, если студент придерживается расистских взглядов, а я обсуждаю, почему расизм — это неправильно, он может почувствовать себя неловко. Точно так же обсуждение Холокоста и осуждение антисемитизма может расстроить антисемита на лекции, где я об этом говорю. Титул VI позволяет студентам сообщать о своем дискомфорте в администрацию, и администрация должна реагировать. Хотя закон не требует увольнять преподавателя, администрация, чувствительная к давлению СМИ или финансированию, может принять крайние меры, такие как увольнение, чтобы избежать скандала. Это может полностью исказить ситуацию.

В.: Можете привести пример, как в таком случае решают вопросы с жалобами и расследованиями?

Дж.К.: Я приведу один пример, который часто встречается в учреждениях и, вероятно, относится и к ситуации доктора Мальцева. Кто-то донес на начальника, и тот захотел выглядеть в хорошем свете. Такое  происходит всегда. Когда я заведовал кафедрой социологии, ко мне приходили студенты с жалобами на одного из преподавателей — я всегда готов выслушать их претензии. Они жаловались на оценки, которые получали, говоря: «Мы получили четверки, а должны были получить оценку пять» и т. д. Я ответил: «Что ж, я разберусь. Я проведу расследование». Именно так и должно было поступить это агентство в Украине. Я продолжил: «Дайте мне вашу работу, оцененную этим профессором, и я проведу независимую экспертизу. Если независимая экспертиза покажет, что вы заслуживаете более высокой оценки, вы ее получите».

В.: Как студенты отреагировали на ваше предложение?  

Дж.К.: Они просто хотели получить более высокие оценки и использовали опоздания преподавателя как оправдание для их повышения.

В.: Каков был результат?

Дж.К.: Я отказал студентам и сказал, что поговорю с преподавателем, который позже пожаловался администрации колледжа на мою предвзятость. К счастью, администрация была осведомлена о моей работе против предвзятости и моей репутации в профессиональном сообществе. Если бы не это, и если бы у меня не было должности с пожизненным контрактом, меня могли бы уволить.

В: Что этот пример показывает в отношении служебных расследований?

Дж.К.:  Он подчеркивает, как легко обвинения могут стать проблемой. Если мы хотим получить настоящую науку — науку, которая приносит пользу обществу и учреждениям, проводящим расследования, — то ученые должны свободно выполнять свою работу. Нет ничего плохого в том, чтобы их расследовать, но это должно быть сделано объективно. Если доказано, что обвинения не соответствуют действительности, ведомства должны это признать. К сожалению, зачастую им трудно признать свои ошибки.

В.: У вас есть личный опыт, связанный с необоснованными обвинениями?

 Дж.К.: Да, однажды мне пришлось ждать суда шесть месяцев из-за необоснованных обвинений. Благодаря хорошему другу, который знал правду, я избежал тюрьмы. В противном случае мне бы пришлось провести эти шесть месяцев в так называемой «гробнице» (тюрьме предварительного заключения). В итоге дело было закрыто, но извинений не последовало — его просто прекратили.

В.: Как неопределённость влияет на такие ситуации?

Дж.К.: Когда вы оказываетесь в ситуации неопределённости, это перекликается с так называемым принципом неопределённости, когда всё становится сложнее. Правительство и ведомства реагируют особенно резко, потому что стремятся обезопасить себя. Любые ваши слова, которые можно интерпретировать «определённым образом», будут истолкованы именно так.

Выражаем искреннюю благодарность профессору Крэйзу за его откровенность, мудрость и яркие примеры из реальной жизни, которыми он поделился в ходе этого интервью.

Перевод на русский язык — журнал «Гранит Науки»

Источник — Европейская академия наук Украины (EUASU)

Читать оригинал