О дефектологе Льве Выготском, который показал истинное лицо искусства

«Тьмы низших истин нам дороже. Всё возвышающий обман…»

А.С. Пушкин

Настоящая фамилия Выготского (как он представлялся с ударением на второй слог) – Выгодский, с ударением на первый, от слова «выгода». Но поскольку его двоюродный брат Давид уже был знаменит под этой фамилией как литературный критик и переводчик, Лев Семёнович (а по-правде — Симхович) изменил  букву и ударение. Собственно, жить в Советском Союзе с настоящей фамилией, а тем более стоять в авангарде создания человека будущего, коммунистического Сверхчеловека с вершинной психологией, было как-то некрасиво… 

Уже здесь, при первом только приближении к личности Льва Выготского, мы встречаемся с этими понятиями: красота, обман, искусство как машина развития… 

За жизнь Льва Семёновича (на самом деле, опять же, Симховича) были опубликованы только три его книги: «Педагогическая психология», «Этюды по истории поведения: обезьяна, примитив, ребёнок» и «Педология подростка».  Все остальные труды, включая диссертационную «Психологию искусства», завершённую  Выготским в 1925 году, книгу «Мышление и речь», написанную незадолго до смерти, за которую его зачисляют в филологи, и «Исторический смысл психологического кризиса», были изданы лишь после 1955 года, когда он снова был «разрешён» – и моментально создали учёному культ на Западе. В 1980-е годы все его основные труды были переведены на английский и легли в основу современной образовательной психологии США. 

Вообще, за жизнь Лев Выготский написал около двух сотен работ, да только проблема в том, что его соседи по коммунальной квартире на Большой Серпуховской в Москве во время войны растапливали рукописями свои буржуйки… 

В 1920-1930-х годах Лев Семёнович Выготский совершил настоящий переворот в науке, но был надолго забыт по причине посмертно развернувшейся против него травли, со степенью непримиримости типа «Нам надо взять под обстрел всю эту теорию в целом». Итогом стало постановление ЦК 1936 года «О педологических извращениях в системе Наркомпроса». Педологией тогда называлась наука, объединяющая подходы медицины, биологии и психологии к методике развития ребёнка (термин был предложен ещё в 1893 году американцем Оскаром Крисменом) – на сегодняшний день существует множество её копий и симуляций под целым спектром разнообразных названий. 

В интервью, которые давала внучка Выготского, директор Института психологии имени своего отца при Российском государственном гуманитарном университете, утверждалось, что «постановление ЦК было выпущено после того, как сын Сталина получил низкие оценки по психологическим тестам». В 1937 году его подкрепила брошюра «Педологические извращения Л. С. Выготского», в котором он представлялся вредителем, а его психология — направленной против интересов рабочего класса. В общем, это был заранее спланированный и хорошо организованный полный разгром. Было даже устроено сожжение книг и журналов с докладами Выготского под Институтом дефектологии, где он работал. 

Занятно, что начинает свою «Психологию искусства» Лев Семёнович эпиграфом из «Этики» Спинозы: «…Того, к чему способно тело, до сих пор никто ещё не определил… Но, говорят, из одних лишь законов природы, поскольку она рассматривается исключительно как телесная, невозможно было бы вывести причины архитектурных зданий, произведений живописи и тому подобного, что производит одно только человеческое искусство, и тело человеческое не могло бы построить какой-либо храм, если бы оно не определялось и не руководствовалось душою». Есть определённая параллель между судьбами этих двух учёных… Оба преодолели классическую науку и вывели специфические законы, которые во многом ей противоречат… И смерть их тоже стала противоречивой их не усложнённой особыми затруднениями жизни…

Родился Лев в белорусском городке Орша вторым из восьмерых детей зажиточного еврейского финансиста Симхи Лейбовича и преподавательницы Цецилии Моисеевны. Детство провел в Гомеле, где отец работал помощником управляющего филиала крупного банковского учреждения и параллельно с этим занимался торговлей лесом. Дети были на домашнем обучении, причём учителем их был Соломон Апшиз, который практиковал методы Сократа и прославился впоследствии как революционер и социал-демократ. 

В 1913 году, пройдя ступень среднего образования, Лев со знанием эсперанто и древнегреческого, латинского и английского языков успешно сдал вступительные экзамены в Императорский московский университет на медицинский факультет. Но он никак не мог определиться с будущим, мечтая стать то врачом, то юристом, а то вообще культурологом. Сначала Лев перевёлся на юридический факультет в том же университете,  а потом бросил и его , и в итоге получил диплом историко-философского отделения Народного университета им. А. Л. Шанявского. Интерес к психологии возник у Выготского на лекциях философа и психолога Павла Блонского (как формируется личность?) и теоретика искусства Густава Шпета (в чём загадка воздействия на человека произведения искусства?).

Кстати, на медицинский факультет он таки поступил снова – но уже в 1931 году и в Украинскую психоневрологическую академию в Харькове, где учился заочно вместе с Александром Лурией.

Дипломной работой Выготского при выпуске из университета Шанявского стало 200-страничное исследование «Гамлета», которое впоследствии преобразовалось в одну из глав «Психологии искусства». Свежесть суждений, оригинальность и стиль характеризуют уже первую научную работу впоследствии культового учёного.

Молодой еврей работал техническим секретарём в посвященном вопросам еврейской жизни еженедельнике «Новый путь» и в нём же публиковался (статьи к 75-летию смерти Лермонтова и о романе Андрея Белого «Петербург»). Также его печатали в «Новом мире» и журнале Максима Горького «Летопись» (театроведческие критические заметки).  

Революцию 1917 года Выготский хоть и встретил восторженно, но она отправила Выготского обратно к семье в Гомель. Двое его братьев умерли от туберкулёза и тифа, мать слегла, туберкулёзом в Гомеле тогда заразился и он сам. Эта болезнь будет преследовать учёного всю жизнь и сведёт в могилу в «пушкинском» возрасте 37 лет…

Оправившись от бед, Лев Выготский устроился на работу учителем в Педагогический техникум Гомеля, где самостоятельно организовал кабинет экспериментальной психологии. Там он исследовал внушаемость учащихся по возрастам и разрабатывал новую методику исследования памяти. Когда в 1924 году он сделал об этом доклад в Петрограде на Втором психоневрологическом съезде, многие просто не поверили, что этот учёный из глубинки способен был прийти к столь блестящим выводам! 

«Чтобы понять внутренние психические процессы, надо выйти за пределы организма и искать объяснения в общественных отношениях этого организма со средой; не внутри мозга или духа, но в знаках, языке, орудиях, социальных отношениях  таится разгадка тайн, интригующих психологов», — заявлял уже тогда Лев Семёнович.

Идеи Выготского были хоть и явно против общего течения (подход без разделения на экспериментатора и испытуемых и разделения на теорию и практику), но столь искусно изложены, что Выготского обратно в Гомель не отпустили. Молодой учёный Александр Лурия, который был тогда секретарём Института экспериментальной психологии в Москве, способствовал тому, чтобы его пригласили стать аспирантом в институте. Вслед за Львом в Москву переехала вся семья, отец устроился служить управляющим Арбатским отделением Промышленного банка.

Свои идеи он мог пока что реализовать на детях, особенно из числа «трудных». Всё равно же их как-то надо было воспитывать, делать эффективными советскими гражданами, а как – не знал никто. Лев Выготский особое внимание уделял детям с так называемыми «ограниченными возможностями». Официально он состоял заведующим подотделом воспитания физически дефективных и умственно отсталых детей Отдела социально-правовой охраны несовершеннолетних Главсоцвоса при Наркомпросе РСФСР. Должен быть способ победить дефект, вернуть человека к полноценной жизни, считал учёный. Он апеллировал к тому, что как глухой, например, развивает некую «надстройку», чтобы преодолеть изолированность глухоты, так же и во всех других случаях человек способен преодолеть свою болезнь. И поможет ему в этом воля к здоровью, социальной полноценности. 

Дефект не только психическая бедность, но и источник силы, утверждал Выготский. Вероятно, что человечество победит болезни, говорил он, «но гораздо раньше – в социально-психологическом плане…». Поскольку не физиология, не биология управляет нами, а всё-таки есть Человек со своими возможностями, который может преодолевать даже физические недуги. 

Вот несколько других афоризмов учёного, которые дают некоторое представление о его взглядах:  «Небывальщина нужна ребенку лишь тогда, когда он хорошо утвердится в бывальщине»; «Трагедия есть буйство максимальной человеческой силы, поэтому она мажорна»; «Человек всякую минуту полон неосуществившихся возможностей»; «Исполнение автоматического акта не задает нашему уму никакой задачи. Нет затруднения, значит, нет потребности, а следовательно, нет и сознания»; «Имея конец пути, можно легче всего понять и весь путь в целом, и смысл отдельных этапов».

В мае 1925 года у Выготского и его супруги Розы Ноевны Смеховой рождается первая дочь, Гита. Но уже через месяц учёный получает письмо, подписанное министром Луначарским, в котором содержалось сообщение о том, что ему надлежит представлять СССР на Восьмой международной конференции по просвещению глухонемых детей в Лондоне, а также были приведены инструкции относительно того, как вести себя в Лондоне и какие позиции отстаивать. 

Конференция была очень представительная, пригласили 500 делегатов из разных стран, их встречали их в Каунти-холл, то есть, фактически, в британском Парламенте. Главным лицом конференции был лорд Чарнвуд, президент национальной коллегии сурдопедагогов, который вместе с другими британскими аристократами, такими как лорд Перси, леди Лоуренс, герцогиня Атолл, вёл научное заседание. Все эти люди не были учёными, просто они занимались благотворительностью. Делегатам подавали моторизованные экипажи, на которых они посещали специальные школы и самые разные занятия, начиная от кружевоплетения и столярного дела до строевой подготовки и танцев. По вечерам были рауты и приемы, а закончилось всё грандиозным балом в гостинице «Виктория» на Нортумберленд-авеню. 

Новоиспечённый марксист Лев Семёнович Выготский знал, конечно, шесть языков плюс эсперанто и даже умел носить смокинг, но всё же чувствовал себя не в своей тарелке, что отражено в его дневниковых записях, опубликованных недавно. В записи от 21 июля проскакивает его раздражение: «В этом зале только один человек знает секрет истинного воспитания глухонемых, и этот человек — я. Не потому, что я образованнее других, но меня послала Россия, и я говорю от Революции». 

Что же знал Выготский? Именно то, что внедряется сейчас в наших школах под названием «инклюзивное образование». Есть у ребёнка такой дефект развития, например, как слепоглухота, говорил Лев Семёнович. Оказывается, что вторичные социальные последствия слепоглухоты гораздо более важны для психологии и, что самое важное, гораздо более податливы для обучения, чем первичные биологические причины. Поэтому, чтобы ребенка реабилитировать, его нужно вовлекать в значимую социальную активность, вместо того, чтобы пытаться компенсировать биологический дефект биологическими же средствами, например, развивая чувство вибрации у слепого ребенка (что педалируется в разных изолирующих спецучреждениях).

Поселили Выготского в Лондоне в гостинице «Осборн-отель», возле Британского музея. По окончании конференции у него было ещё 8 свободных дней, чтобы гулять по городу и посещать и осматривать его достопримечательности. Вот какую дневниковую запись он делает после посещения Национальной галереи: «Не Рафаэль, Винчи и Микеланджело, не французы и голландцы, даже не Дюрер — испанцы: Greco, Goya, Velaskes. Сижу перед портретом Гойи и розово-черным Христом Греко. Душа полна вспышками перегоревших страстей. В уме пусто — или оценка. Ищу подтверждения теории на портрете и преодоления тела». Учёный есть учёный, он смотрит на шедевры с позиции своей теории искусства, которая впоследствии его прославит в виде книги «Психология искусства». 

Впечатления от находок Древнего Египта в Британском музее не менее острые. Выготский пишет: «Кто раз увидел в простом дощатом ящике с цементом египетские скелеты и мумии, тот уже иначе видит мир». 

Через день, сидя на Пикадилли в кафе «Lion’s tea», учёный записывает: «Ах, как надо вместе и презирать жизнь и уважать ее, чтоб жить. Главное — быть над ней, третировать ее чуть-чуть свысока (Чехов) и быть свободным от нее. Я — индепендент»(кириллицей). Похоже, что Выготский именно в Лондоне обретает для себя что-то самое важное, а именно внутреннюю свободу. Он пишет, что путешествие «открывает для него доступ к основным подводным течениям жизни». 

Однако лондонский климат оказал губительное влияние на здоровье Льва Семёновича. По возвращении в Москву, он попадает в больницу с рецидивом, тяжёлой формой туберкулёза лёгкого. Он задыхается в общей палате, ему 29 лет и, как говорит врач, осталось жить месяца три. В Институте принимают к защите его диссертацию и заочно зачитывают как защищённую, таким образом, автор на больничной койке становится старшим научным сотрудником, что равнозначно современной степени кандидата наук.

«Я изучал не басни, не трагедии и ещё меньше данную басню и данную трагедию, — писал Выготский в диссертации. – Я изучал в них то, что составляет основу всего искусства, — природу и механизм эстетической реакции». Он разделяет искусство как познание, искусство как приём и искусство как катарсис. Анализируя особенности структуры произведения, учёный ставит своей задачей воссоздать структуру реакции, той внутренней деятельности, которую оно вызывает. В этом путь, позволяющий проникнуть в тайну непреходящего значения великих произведений. Он выступает против как теории «заражения чувствами», и чисто гедонистического понимания функции искусства. Смысл метаморфозы чувств, которая может быть достигнута только ценой великой работы художника, состоит в том, что они возвышаются над индивидуальными чувствами и становятся общественными.

Выготский находится в больнице целый год. За это время он делает заметки, позже изданные как «Исторический смысл психологического кризиса». Лев Семёнович в пух и прах раскритиковал попытки анализа человеческого поведения с помощью элементарных понятий. На основе детской психиатрии и дефектологии он дал определение сознанию, которое, с его точки зрения, имело отношение к понятию «аффективных и интеллектуальных действий, имевших системный динамический смысл». Вероятно, под впечатлением от лондонских музеев, Лев Выготский выдвинул принципиально новую психологическую концепцию, которую позже исследователи назвали культурно-исторической. Он считал, что внутренний мир человека создаётся средствами культуры, главное из которых речь. По мере того, как человек осваивает речь, у него формируется речевое мышление, он становится личностью, способной к свободному выбору. При этом человек культурный – это тот, который умеет управлять своими поступками. Чтобы пробиться из биологического пленения психологии в область исторической, человеческой психологии, Выготскому понадобится не один год, в том числе уже после смерти…

После окончательного выздоровления, в 1927 году, Выготский занял пост начальника московской Медико-педагогической станции. Это не самая положительная страница в его биографии. Учреждение было основано в 1908 на частные средства и называлось Школа-санаторий для дефективных детей доктора Всеволода Кащенко. После 1917 года санаторий был национализирован, подчинён Наркомпросу и переименован в Дом изучения ребёнка. В 1926 году  началось массовое давление на старых специалистов дореволюционного образца, и Кащенко освободили от занимаемой должности. Пришёл Выготский, «довольно молодой человек, достаточно самонадеянный и высокомерный», как вспоминал коллега Кащенко, детский психиатр и ученик Владимира Бехтерева профессор А.С. Грибоедов. Поработав на Медико-педагогической станции около года, Лев Семёнович уволился по собственному желанию. В 1929 году на её базе учредили Экспериментальный дефектологический институт, и Выготский работал в нём на внештатной должности консультанта и научного руководителя психологических лабораторий. На занятия Льва Семёновича с детьми с ограниченными возможностями людей собиралось столько, что все желающие не вмещались в Институт дефектологии и слушали на улице через открытые окна. Сейчас это Институт коррекционной педагогики Российской академии наук на Погодинской улице в Москве.

Представление о работе Выготского с детьми даёт милое воспоминание его дочери Гиты, на которой он первым делом и отрабатывал свой «проектирующий метод», который позволял, по задумке учёного, моделировать процессы развития в экспериментальных условиях. К тому времени у Выготских было уже две дочери, и обычно, чтобы младшая Ася не мешала, Лев Семёнович предлагал Гите: «Давай ей наловим жуков и она будет заниматься», а потом начинал создавать старшей разные «экспериментальные ситуации». Однажды он получил от Гиты честнейшую реакцию на свои исследования: «Мама таких дурацких вопросов никогда не задаёт, мама всё сама знает – такие дурацкие вопросы задаёшь только ты».

Свои научные труды Выготский писал по ночам, за угловым столом. Писал он всегда по нескольку книг одновременно. Как жаль, что многие из этих рукописях погорели в войну в соседских буржуйках… Просто оставшиеся его домочадцы не могли взять с собой в эвакуационный эшелон огромный сундук с ворохом бумаг Выготского… Такова жизнь.

Умер Лев Семёнович в 1934 году от очередного рецидива туберкулёза, причём сразу в больницу не лёг, «слишком можно неотложных дел». Позже пришлось поехать в санаторий в Серебряном Бору. Там он и скончался скоропостижно: горлом хлынула кровь, он вытянулся на кровати и процитировал Гамлета: «Я готов». Это были его последние слова. В гроб жена Роза Ноевна положила  ему единственное своё серебряное колечко, доставшееся от матери, которое Выготский всегда брал с собой в командировки. Так и в смерть он отправился, как в последнюю свою командировку… 

После смерти дело учёного продолжал так называемый «Круг Выготского», созданный несколько лет назад по принципу групповой динамики коллектив, группа единомышленников для решения общих проблем и принятия коллективных решений. Конструктивный диалог между участниками оказывал влияние на формирование конкретных суждений и системы знаний (похожими группами являются, например, Московский, Пражский и Копенгагенский лингвистические кружки или так называемый «Круг Бахтина»). 

В 1931 году группа московских психологов «круга» временно перебрались в Харьков для содействия в организации научной работы в психологическом секторе Украинской психоневрологической академии (УПНА): изначально предполагалось, что на базе Сектора психологии УПНА будет вскоре создан Институт психологии при Академии, но этим планам так и не суждено было реализоваться. Московское ядро составили А. Р. Лурия (официальный руководитель всего проекта в качестве директора Сектора психологии), М. С. Лебединский (заведующий Отделом клинической психологии) и А. Н. Леонтьев (заведующий Отделом генетической психологии). Также из Москвы в Харьков переехали А. В. Запорожец и Л. И. Божович. Харьков представлял П. Я. Гальперин (заведующий Отделом общей психологии), Ф. В. Бассин и другие учёные. В историю данное сотрудничество вошло под названием «Харьковская группа». Работа группы касалась теории социальных и межличностных отношений, практики эмпирических научных исследований. Именно они развивали направление культурно-исторической психологии Выготского. С началом войны группа распалась. 

Вот так время может обмануть даже учёного, который всю свою жизнь изучал обман искусства.