«Главная нестандартная знаменитость западной философии». Основные понятия Жака Деррида

9 октября 2004 года из жизни ушел Жак Деррида́ — «главная нестандартная знаменитость», один из самых влиятельных французских философов, создатель концепции деконструкции. В англо-американской традиции аналитической философии Дерриду предпочитают игнорировать, что и неудивительно: этот преподаватель Йельского университета, философ языка, еврей, проживший до 19 лет в Алжире, объявил войну сложившейся традиции с целью «обновить понимание места человека в мире». Отчетливо данное намерение впервые прозвучало в программной работе Дерриды 1967 года «О грамматологии» (на фото обложки). Публикуем выдержки из предисловия переводчика и философа Наталии Сергеевны Автономовой (издательство Ad Marginem, 2000 г.).

Самому Деррида очень не хочется, чтобы его описывали как объект. Поэтому сам он никогда не даст разрешения на какое бы то ни было описание собственной концепции в форме констатации и в третьем лице единственного числа. Каждое слово, термин, понятие он обставляет бесконечными оговорками запретительного свойства: это не понятие, не термин, не метод, не операция, не акт… Применительно к каждому слову-понятию Деррида фактически строит запрещение его абстрактного использования: так, скажет он нам, метафизики / философии / деконструкции «как таковой» не бывает…

Многие понятия «О грамматологии» возникли под влиянием Гуссерля, Гегеля и Хайдеггера, а кроме того, Фрейда, Ницше и авангардной литературы. Но самое важное влияние – это, конечно, Гуссерль, прежде всего – как исследователь проблемы внутреннего чувства времени. Из того, что настоящее не является в самом себе неделимым ощущением, но расчленяется на «уже не» и «еще не», вытекает весь человеческий опыт, немыслимый без переживания времени с его расщепленностью, различенностью, промедлением прошлого и запаздыванием будущего. Добавим к этому ряд понятий Фрейда, фиксирующих неосознанное сбережение впечатлений (непонятных, неприятных или просто невыносимых для человека) в виде «следов».

Отдельный вопрос – о влиянии иудаизма на Деррида. Прежде всего, тут можно и нужно было бы говорить о влиянии Левинаса, который ярко сопрягает две мощные мыслительные традиции: иудейскую и христианскую, греческую. Левинас был одновременно толкователем священных еврейских книг, и учеником Гуссерля и Хайдеггера, причем эти источники проблемных влияний напряженно, но гармонично в нем сосуществовали. Иудаизм был для него некоей трансисторической стихией, а Греция – непреходяще живым элементом любой европейской мыслительной традиции. В частности, его учение о смерти и, шире, тема бесконечного в конечном не только подхватывали традиционные западные подходы, но и шли против них путями Торы, откровения – и одновременно Талмуда как искусства бесконечной экзегетики и повторения одного и того же в бесконечно варьирующихся контекстах.

Если мы к тому же настроим себя на такое обращение со словом, которое было характерно для европейского литературного авангарда от Малларме до Бланшо (с игрою слов: синонимов, омонимов, метафор, метонимий, других тропов и фигур, различных звуковых ассоциаций), то в результате мы получим некоторое представление о внешних параметрах стиля Деррида…

Деконструкция – это латинский перевод греческого слова «анализ». Деконструируемые понятия – это те, которые Деррида находит в философской традиции западной мысли: сущность, явление, цель, онтология, метафизика, наличие… Деконструирующие понятия – различного происхождения, и главное среди них – «знак». Один из лучших путеводителей по программе деконструкции – «Письмо японскому другу»: тут говорится, что по сути главный вопрос деконструкции – это вопрос о переводе.

Деррида очень любит путать и озадачивать читателя. Вместе с изменением угла зрения меняется и вид концепции. Прежде чем перейти к обсуждению основных понятий, попробуем зафиксировать то состояние сознания, для которого эти понятия значимы, и наметить некоторые связки между ними. 

Наличие – для Деррида это опорное понятие всей западной метафизической традиции; сверхмощная абстракция, предполагающая такие характеристики, как полнота, простота, самотождественность, самодостаточность, сосредоточенность на том, что в своременном философском языке называется «здесь и теперь» (т.е., на настоящем как вечно присутствующем), нередко – данность сознанию.

Наличие и наличность (иногда речь идет о накапливаемых количествах) могут быть представлены в разных формах: как нечто просто наличное (аристотелевский «стол»), наличное перед самим собой (тут Деррида фиксирует некую несамотождественность, выход за пределы самодостаточности), со-наличное (Я и другой).

Логоцентризм – способ данности, предъявленности наличия в рамках западной философской традиции в целом. Подобно «наличию», «логоцентризм» — это не реально употреблявшееся в классической философии понятие, но ретроспективно построенный образ умопостигаемости, преобладающий в западной философской традиции.

Рассмотрим оба корневых элемента этого составного слова. «Логос» по-гречески это разум, слово и, реже, пропорция. Преобладающим является первое значение, но для Деррида явно важнее второе – тут он следует одновременно и Евангелию от Иоанна, и современному структурализму. «Центризм» предполагает иерархию: для Деррида наличие центра – это помеха беспрепятственной игре взаимозамен между элементами внутри структуры. Центрация – это такой способ (само)идентификации чего бы то ни было, при котором выделенный фрагмент вещи рассматривается как ее средоточие, и все стягивается к нему как к ядру, основе.

Метафизика – дисциплина, оформляющая проблематику наличия и логоцентризма в единое целое. В философский словарь нам лучше не смотреть: в данном случае она не означает ни учения о бытии в противоположность учению о познании, ни метода познания, противоположного диалектическому учению о противоречиях. Метафизика предстает здесь прежде всего в своем этимологическом смысле – как после-физика. Общая форма оппозиции, которую утверждает западная метафизика – это оппозиция чувственного и умопостигаемого. Понятия метафизики для Деррида – это основной объект расчленения, деконструкции.

Самое главное – неуместность «революционных» порывов: никакими наскоками нам не удастся разрушить западноевропейскую метафизику, если у нас ничего, кроме нее, нет, и неясно, может ли еще быть. И все равно Деррида строит свою программу на «борьбе» с метафизикой, на выявлении генеалогии метафизических понятий – и обобщает эту работу-борьбу словом «деконструкция».

След (тем более самостирающийся) – общая форма неналичия, находящая свое выражение в такого рода множественной соотнесенности всего со всем, при которой задача определения того, что именно с чем соотнесено, становится неразрешимой. Устранение, редукция следа – общая тема метафизики. В рамках той картины мира, которую предлагает нам Деррида, нет ничего наличного – простого, полного, «здесь и теперь» доступного, самотождественного и самодостаточного. Деррида нагружает след полным набором взаимно противоречивых предикатов: след не наличествует и не отсутствует; он и наличествует, и отсутствует; он столь же наличествует, сколь и отсутствует. След равно относится и к природе, и к культуре. Но по сути след есть удержание другого внутри тождественного, и потому нам необходимо вырвать след из классической схемы мысли.

Помочь нам разобраться со следом может знак – эта пятая колонна в метафизика: то, что, всецело принадлежа метафизике, позволяет нам ее деконструировать. В каком-то смысле след – это знак в динамике.

Различие, различание – это противоположность наличию как тождеству и самодостаточности. Можно полагать, что изначальность его – следствие антропологической конечности человека, несовпадения бесконечного и конечного, de jure и de facto, вещи и смысла. Человек занимает промежуточное место в общей структуре бытия. От животного его отличает нереактивность, сдерживание непосредственных побуждений, превращение физиологических потребностей во влечения, которые не могут удовлетворяться тут же на месте, а могут и вообще не удовлетворяться. От Бога его отличает неспособность к непосредственно интуитивному, прямому усмотрению смысла бытия вообще и собственной жизни – событий, поступков, текстов – в частности. Творец Вселенной не «имеет» различия между творимым бытием и смыслом бытия, они для него едины. Человек, и даже самый творческий, в этом смысле – не творец, а постигатель Вселенной. Тем самым различенность дважды, с двух разных концов выходит на первый план: как промедленность в сравнении с животными реакциями и как отсроченность смыслов в общем – сложном и опосредованном – процессе означения.

Письмо – общая артикулированность, членораздельность в работе психики, сознания, культуры. Если след был прежде всего опровержением самодостаточности наличия, а различение – опровержением его самотождественности, то письмо – это в первую очередь опровержение логоцентризма как тождества логоса и голоса в западной культуре. Собственно говоря, это преодоление наличия следом и различием уже создает возможность письма. Вся западная культура трактуется Деррида как отображение того или иного состояния письменности, а появление науки, философии, познания вообще – как следствие распространения фонетического письма. Характернейшая черта западной метафизики – это забвение или уничтожение письма по причинам познавательного (несущественное, вторичное), морального (подмена, маска), политического (замена личного участия представительством) свойства.

Если устный, речевой знак – это знак вещи, то письмо – это «знак знака»: графический знак замещает устный знак в его отсутствие. Для Деррида письмо объемлет любую «графию» (хорео-, спектро-, рентгено-) или даже просто любую про-грамму (по-гречески «пред-писание»). Важнее письма оказывается уже не сама запись, а лишь ее возможность: условие любой дискурсивности, любой расчлененности, любой артикулированности – как речи, так и письма, а также любого движения.

Восполнение, восполнительность обозначает у Деррида особую логику, отличную от логики тождества. Взятое из Руссо, где опиралось на конкретные и даже интимные смыслы жизни героя его «Исповеди», это понятие становится у Деррида логическим оператором уникальной и почти беспредельной мощности. Если имеется восполнение, значит, целое уже не есть целое, а нечто, пронизанное нехваткой, внутренним изъяном. Восполнение у Деррида выступает в разных контекстах как структурное правило, игра, порядок, цепь, структура, система, закон, правило, логика, структурная необходимость, графика, механизм, странный способ бытия (предполагающий одновременно и избыток, и нехватку), и даже целая «эпоха».

«О грамматологии» — целая энциклопедия конкретных форм восполнения и самого механизма восполнительности. Восполнение необходимо на всех этапах человеческом жизни, поскольку человек и все его объекты по разным причинам дефектны. Психика, сознание, воображение строятся не только как механизмы постижения существующего, но и как схемы компенсации недоступного, построения программ будущих действий. Так, человек, который боится людей, восполнит нехватку общения наукой, составлением гербария, прогулками на природе, уйдет с головой в писательство. Для Деррида это понятие стало ведущим в ряду орудий деконструкции.