8 ноября стартовала международная междисциплинарная конференция «Менталитетная составляющая человека». О целях и задачах конференции читайте здесь. В первый день обсуждалось само понятие «менталитет» и с чего эффективнее начать его изучать, а также эксперты рассмотрели, как связаны явление менталитета и искажение истории человечества.
Открыл конференцию президент Европейской академии наук Украины Dr. Джером Крейс (США) — заслуженный профессор социологии, профессор Школы гуманитарных и социальных наук Murray Koppelman, эксперт в области социологии и джентрификации, общественный активист и консультант государственных и частных агентств по вопросам городского сообщества, а также соредактор журнала Urbanities и член редсовета журналов Visual Studies и CIDADES.
-Тема, которую мы вынесли на эту конференцию ЕАНУ, важна по многим причинам, одна из которых состоит в том, что знание менталитета позволяет предотвращать войны. Я изучал расовые и этнические отношения в аспирантуре университете Индианы, и ещё тогда сделал для себя удивительное открытие. «Нам все равно, что люди думают о нас – главное, как они себя ведут по отношению к нам!» — это признание одного человека из сообщества, которое я в то время исследовал, я запомнил на всю жизнь.
Это приводит нас к связанному вопросу о так называемом «иррациональном» компоненте. То, что кажется нам иррациональным в проявлениях непохожих на нас людей, для них может быть совершенно рациональным, и наоборот.
Как собрать людей вместе? Вот главная проблема сегодня. Что такое солидарность в наши дни? Личные или групповые жертвы – у нас больше нет таких ситуаций, чтобы люди на них шли. Пользуясь термином Эмиля Дюркгейма, мы существуем во время аномии: в состоянии нормативно-ценностного вакуума в обществе, при котором старые нормы и ценности ослабили своё влияние, а новые ещё не сформировались или не получили должного распространения в обществе. Каковы наши цели? И как мы должны их достичь?
Это состояние в постмодерном обществе постоянно. Выделить доминирующий дискурс невозможно. Но мы ведь всё еще социальные существа, и мы должны к чему-то принадлежать и быть связанными с другими. Эту потребность решают авторитарные личности – главные субъекты искажения истории и пропаганды.
В реальной жизни люди не очень-то прислушиваются в нашим учёным выкладкам, дидактическому разумному обоснованию. Обратите внимание, почему американцам не нравится их новый президент Байден? Потому что он не авторитарный.
Человечество всё больше живёт в мире алгоритмов. У нас, учёных, есть доступ к более точной информации, и наш долг, и задача ЕАНУ, дать людям альтернативу.
Европейский ученый с мировым именем Dr. Олег Мальцев (Украина), глава научно-исследовательского Института памяти имени Г.С. Попова продолжил доклады первого дня. Напомним, автор культовых научных работ в области криминологии, психологии, социологии, философии, член Президиума и академик Европейской академии наук Украины, Dr. Мальцев является основателем и руководителем элитного подразделения Института Памяти — “Экспедиционного корпуса”, который проводит научные исследования во многих странах мира более 8 лет. Целью научных экспедиций является изучение технологий и механизмов, которые позволяли добиваться власти в разные исторические периоды.
— Мне, наверное, сложнее всех говорить о менталитетах, поскольку я жил во многих очень разных странах, и десяти минут выразить все свои соображения по теме мне явно недостаточно. Когда я в прошлом году в Хорватии писал свою монографию об исследовании менталитета, то поднял в ней материал за 30 лет своих полевых исследований в разных странах мира.
Взгляда одной науки на менталитет надостаточно – только исследование на стыке наук даёт полную картину. Вопрос всегда будет стоять так: что мы с ним собираемся делать, с менталитетом? Предположим, мы просто хотим послушать об этом явлении. Тогда, в принципе, подойдёт любой спикер, лишь бы он вам нравился. Если вы ничего дальше делать с предметом интереса не собираетесь, тогда всё равно, представитель какой науки будет говорить о менталитете. А вот если вам что-то придется с этим делать, если у вас будут стоять прикладные задачи – у вас возникнут трудности.
Менталитет прямо связан с двумя ключевыми вещами: условия, в которых он формируется, и сознание человека. По поводу сознания у современной академической науки огромные проблемы. Я как-то смотрел лекцию профессора МГУ на тему сознания. Лекция длилась 4 часа, после этого студент тянет руку и говорит: профессор, у меня вопрос: так что же, всё-таки, такое сознание? Он разозлился: «Вы что, не слушали 4 часа, что я говорил?!» Но дело в том, что и я слушал 4 часа — с интеллектом у меня всё в порядке, но я тоже не понял, что с его точки зрения такое сознание. Возьмите любого философа, посадите его перед собой и спросите: что такое сознание? И вы поймёте, что он не способен ответить. Может, нужно посадить перед собой психолога? Они тоже будут делать странное лицо…
Сама проблема неисследованности сознания человека не даёт полноценно, на академическом уровне, исследовать менталитет. Мне пришлось объяснять в своей монографии сначала, что такое сознание, а потом уже исследовать условия, которые влияют на менталитет. Если объяснять просто, то сознание тоже формируется под воздействием определённой процедуры, в определённых условиях, и это ответ на вопрос, с чего начинать исследовать менталитет.
Факторов, которые влияют на формирование менталитета – исчерпывающее количество: семья, в которой человек родился (ребёнок, пока маленький, кроме этих людей никого не видит), определённый исторический период, в который он родился (в средние века и в 21 столетии люди кардинально отличаются друг от друга), также важно место рождения, в том числе, село это или город. Данный очень важный движущий фактор определяет, стремится человек стать символом своей семьи (при рождении в селе) – или он стремится стать символом города!
Я предлагаю смотреть на менталитет как на пассивную систему обеспечения безопасности жизнедеятельности человека на определённой территории. Не на любой территории, подчёркиваю. Менталитет бессознателен; он крайне редко осмысляется самим человеком – хотя мы, как учёные, можем его анализировать. Он определяется структурой сознания как безопасное стремление к власти, счастью и благополучию.
Менталитет – это, по сути, последствие взаимоотношений человека с жизнью. Но самая большая проблема в понимании менталитета заключается в том, что он одновременно и причина, и видимые последствия. Вот этого никто не может понять. Это не только причина! Это не только последствия! Это одновременно и то, и другое.
Вот, в общих чертах, те предпосылки, которые нам нужны для исследования менталитетной составляющей, и чтобы на основании этого исследования разработать методы управления менталитетом и его изменения.
В завершение своего выступления я хотел бы отметить, что есть учёные, которые очень хорошо делают свою работу, а есть такие, которые могут создать среду для того, чтобы задумались другие. Именно такой президент нашей академии Джером Крейс: он может заставить задуматься большое количество людей, не только ученых. Мало ответить на вопрос – надо ответить так, чтобы коллеги задумались. Создать некую среду, чтобы у каждого запустился собственный продуктивный мыслительный процесс – это на конференции (где мы ограничены десятью минутами доклада) намного важнее, чем прямой ответ на вопрос.
Следующим докладчиком выступил Prof. Патрик Хаттон (США) — почетный профессор истории Университета Вермонта, в котором он преподавал интеллектуальную историю и историографию Европы. Его книги посвящены исследованиям менталитета и памяти, включая такие работы как “Культ революционной традиции” (1981), “История как искусство памяти” (1993), «Филипп Арьес и политика французской истории культуры” (2004), “Феномен памяти в современной истории” (2016 г.) и “Культурная история памяти в XVIII в.” (2020 г.). Области преподавания Хаттона касаются интеллектуальной истории Европы, истории коллективного менталитета, истории частной жизни, культурных контекстов памяти, историографии, философии истории и др.
С середины ХХ века к его концу я отмечаю широкий сдвиг интереса от социально-экономической истории к социокультурной. Центральным в этой переориентации был интерес к исторической психологии. История коллективных менталитетов возникла — в результате этого интеллектуального брожения — во французской науке 1960-х годов, особенно в работе Школы Анналов, посвященной историческим исследованиям и литературе.
Использование термина «менталитеты» как исторической концепции впервые появилось во французской науке в конце 1950-х годов. В широком смысле история менталитетов касается изменений в отношении обычных людей к своей повседневной жизни в течение длительных периодов времени. В своих первоначальных формулировках исследования по данной теме означали отход от сосредоточения на достижениях культурных элит: писателей, авторов, философов и художников — исторического материала до этих пор.
Историки менталитетов, напротив, затронули такие темы, как изменение повседневных представлений о жизненных этапах, динамика семейной жизни, ожидания нормального и ненормального поведения, личная жизнь и общественная жизнь, дисциплинирование эмоций, праздники и популярные религиозные обряды, отношение к женитьбе, отношение к смерти и жизни.
Ранние исследования в этой области, как правило, подчеркивали важность прошлого в образе мышления и культурных обычаях в эпоху раннего Нового времени (17-18 века), уделяя особое внимание инерции прошлого, сопротивлению инновациям и рискам и всем разнокалиберным изменениям, которые к тому времени ассоциировались с наукой, рациональной критикой и квестом в поисках индивидуальной автономии.
На мою работу во многом повлиял Ключевой и неоднозначной фигурой в популяризации изучения менталитета был французский историк Филипп Арьес (я написал его биографию), который написал историю об изменении отношения к детству в семейной жизни на протяжении нескольких столетий. Как они с периферии сместились на центр. Обычно считают, что Арьес был старомодным консерватором, ценившим традиционные ценности общества старого режима. Но в его истории на самом деле прослеживается изменение представлений о стадиях жизни, которые разрабатывались в течение нескольких столетий как процесс развития. Этот меняющийся менталитет имел решающее значение для появления самостоятельной индивидуальной автономии, отличительной черты современной идентичности.
Параллельно с историческим направлением развивалась школа эгопсихологии Эрика Эриксона. К 1980-м годам работа над ментальностями была синтезирована в широкую задумку «Истории частной жизни» от греко-римской античности до европейской современности, кульминацией которой стало всестороннее 5-томное (1984-1990) исследование этой области с участием нескольких авторов, редактировавшееся Арьесом и его коллегой Жоржем Дюби и опубликованное одновременно на французском и английском языках. Данное исследование отразило смещение общественного интереса к спектру возможностей частной жизни.
Другим базисом изучения менталитета является матрица исследований коллективной памяти, которая объединилась в 1989-е годы и к началу 21-го века превратилась в междисциплинарное предприятие по изучению памяти. Его исследовательские центры находились в Европе; новаторской концепцией стали «Места памяти» Пьера Норы (1984–1992), совместное исследование французской национальной памяти.
Тема памяти стала междисциплинарной, пройдя по трем направлениям:
1) Исследования эпистемологических и культурных последствий развития новых технологий коммуникации от античности до наших дней, возникших в результате перехода от устной речи к грамотности в древние времена. Исследования Маршалла Маклюэна и Уолтера Онга были важными обобщающими работами. Интерес к этой теме, безусловно, был вызван переходом нашего времени от типографики к культуре цифровой эпохи.
2) Исследования в области политики памяти, возрождающие работы социолога Мориса Хальбвакса начала 20-го века о социальной власти как основе коллективной памяти. Самым известным исследованием в этом направлении было очень влиятельное исследование Эрика Хобсбаума и Терренса Рейнджера «Изобретение традиции» (1984), в котором довольно провокативно утверждалось, что традиция обычно представляет собой конструкцию, ориентированную на настоящее, рассчитанную на служение политическим целям.
3) Исследования по истории ностальгии – история эмоций – с её последствиями для развала великого исторического повествования, ослабевающей привлекательности идеи прогресса и нашего современного понимания исторического времени. Ностальгия как изнанка идеи прогресса способствовала развитию современного и ретроспективного понимания истории. Немецкий литературный критик Вальтер Беньямин до своей смерти в 1940 году предсказал это. Также хочу выделить оригинальную работу русского литературоведа Светланы Бойм «Будущее ностальгии», которая представила концепцию рефлексивной ностальгии — тоски по тому, что могло бы быть.
Историю как научную дисциплину, конечно, можно рассматривать как часть коллективной памяти. Хотя они разделяют общие взгляды в стремлении понять прошлое для настоящего, история стремится быть рациональной и аналитической, в то время как память процветает на эмоциональном и вдохновляющем.
Предвзятость неизбежна в исторической интерпретации, но тем более в коллективной памяти, которая чрезвычайно разнообразна и подвержена искажениям. Долгосрочная тенденция коллективной памяти в восприятии событий и личностей из прошлого направлена на идеализацию. Искажения присущи человеческому способу запоминания; историческая же интерпретация стремится минимизировать их в своем стремлении к фактической точности и разумной интерпретации.
Традиционные историки гордятся тем, что разрушают мифы о прошлом. Но мифы и легенды — это реальности, которые формируют нашу культуру, и мнемоисторики утверждают, что жизнь коллективной памяти имеет собственную логику, поскольку она разыгрывается с течением времени, и что ее записи могут быть точно извлечены и интерпретированы. Перестройка памяти проходит несколько этапов в течение десятилетий и даже дольше, прежде чем уйти в небытие.
Эти этапы можно изобразить последовательно следующим образом:
Живое свидетельство свидетеля —-> следующие рассказы о человеке / событии —> историческая демифологизация -> художественная ре-мифологизация, в которой человек / событие переосмысливаются в поисках большего эстетического значения, или поиски бесконечного воспоминания. Среди прочих, отмечу несколько новаторских исследований – например, о том, как бессистемные шутки и упреки Сократа в его диалогах со студентами в древних Афинах были преобразованы Платоном в последовательную диалектическую философию, или работу Жан-Марка Ларджо о битве при Ватерлоо и как последняя капитуляция Наполеона в течение XIX века превратилась в коллективной памяти в «славное поражение». Моё собственное исследование касалось развивающейся легенды французского революционера 19 века Огюста Бланка, превратившегося из опасного повстанца в степенного государственного деятеля европейской революционной традиции.
Вся эта работа по изучению памяти позволяет нам отличить коллективную память от задокументированной истории. Философ Поль Рикёр предполагает, что соответствующие ресурсы памяти и истории позволяют нам различать их, поскольку они служат различным культурным потребностям, когда мы исследуем прошлое, чтобы прояснить его значение для настоящего.
Почетный профессор Массачусеттского университета Амхёрст Донал Карбо (Carbaugh), который посвятил свою жизнь этнографии коммуникации, кодексам общения и анализу культурного дискурса, продолжил дисскуссию своим докладом. Спикер является лауреатом нескольких премий Фулбрайта, включая звание Bicentennial Chair и заслуженного профессора Фулбрайта в Хельсинкском университете, Финляндия. Он читал лекции по всему миру в национальных академиях наук, работал в Управлении оценки технологий Конгресса США и в течение десятилетия оказывал поддержку в исследованиях компании General Motors. В рамках подготовки к конференции «Менталитетная составляющая человека» профессор Карбо дал интервью о взаимовлиянии культуры и общества, которое опубликовано в «Граните науки».
— Зачем нам вообще нужна эта концепция, что даёт нам понятие менталитета? Кратко я бы обозначил причину так: мы живём во множественных мирах с разноплановыми людьми, у каждого из которых свой характерный способ мышления и различные когнитивные рамки. Например, в своё время я занимался изучением индейцев конфедерации Блэкфут, и получил бесконечное количество свидетельств того, насколько люди разные и как сложно бывает понять друг друга!
Наученный этим и другими опытами, я всегда начинаю с ключевых ограничений, с которыми вступаю в общение . Мы не должны у них забывать, потому что у наших собеседников, в свою очередь, имеются свои предположения или даже убеждённости, как что должно быть.
Отмечу, что когда мы говорим о «характерном способе мышления» – то речь идет даже не о всех людях сообщества во все время, а о некоторых людях в какое-то определённое время! Нужно быть очень осторожным с этим.
Менталитет определяется социальными обстоятельствами и определяет лингвистические привычки. В Оксфорде мне посчастливилось с группой философов, лингвистов и социальных психологов изучать эти факторы. Мы «боролись» с идеей ума и идентичности. В наших воспитанных Западом умах всё складывалось «со скрипом», но всё же мы прорвались к динамике дискуссии между внутренним миром, к которому нас приводит западная традиция, и миром, основанном на социальных взаимодействиях, которому абсолютно не нужен концепт «внутреннего». Как не уставал напоминать мозговой хирург, также оказавшейся в нашей группе – «я провожу вскрытие мозга регулярно, и знаю, что внутри, но менталитета там никогда не видел».
Менталитет – это не просто отсылка к способам действий, думаний, чувствований, а и к нормативным условиям, социальным обстоятельствам, институциям. К невысказанному консенсусу, который разный для каждого их нас, давая нам собственный бэкграунд и лингвистические привычки.
«Менталитет», «когнитивистика» — сами эти слова могут озадачить не-западного человека. Да, для европейцев существует грубое значение: литовский, латвийский, финский, болгарский менталитет… Но множественность и разнообразие опыта людей на планете Земля необозримы и не сводятся к «разрекламированным» определённой группой людей понятиям. Мой опыт с коренными американцами показывают, насколько навязывание подобных категорий мышления лишает таких людей их преимуществ, заставляя чувствовать себя менее ценными, «не принятыми». Для того, чтобы быть хорошим преподавателем и использовать различия во благо, конструктивным образом – мне пришлось особенно усердно изучить обсуждаемую сегодня на конференции тему.
Существует ли такая вещь, как неискажённый взгляд на историю? И если да, то кто кандидат на эту позицию? Привету пример такого праздника, как День благодарения в сезон урожая. По легенде, индейцы поделились пищей – индюшкой – с измученными долгим плаванием пуританами, которые прибыли к берегам Америки. Идеализация в этой истории служит важным целям, согласен. Но это на самом деле история оккупации, смерти не только людей, но и целой культурной традиции!
Любая история – это нарратив, в котором есть участники события, драматические перипетии и их разрешение. Процесс селекции – вот что такое производство истории. Он не будет справедливым для каждого участника. Какие точки зрения стоят того, чтобы о них рассказали? Слышимые истории зависят от приоритетов нынешней политики.
Ещё одним спикером из Украины стал Prof. Виталий Лунев — ассоциированный профессор Национального медицинского университета им. А. Богомольца, академик ЕАНУ, член Американской психологической ассоциации, Американской академии клинической психологии, Всемирной федерации психического здоровья (США), Европейской академии естественных наук (Ганновер, Германия):
-Выскажу несколько своих теоретизирований, соображений вокруг столь значимого понятия, как менталитет. Прежде всего, на мой взгляд, есть смысл рассматривать его в контексте ментального пространства. Под ним мы подразумеваем постоянно модифицируемые когнитивные конструкты, которые строятся в режиме реального времени в ходе дискурсивной деятельности и хранятся в памяти говорящих. Поэтому говоря о менталитете, мы упоминаем такие понятия, как когнитивные конструкты, время, дискурс и память.
В этом ключе, следуя концепции судьбы и родового бессознательного Липота Сонди, мы можем предположить, что менталитет является формой навязанной глобальной судьбы, которая безусловно принимается той или иной группой, которая чувствуют свою инаковость, отдельность от других групп . Это как бы призыв от большого символического Другого, который даёт оценку того, что собой представляет группа. И это дает основание выражениям наподобие «у нас это принято / не принято».
Менталитет позволяет группе понимать свое место в историческом процессе. Если мы обратимся к некоторым принципам клинической психологии и культурального психоанализа, то можем увидеть очень интересную особенность, которая заключается в следующем:
Чтобы адаптироваться в обществе, нормальный человек должен согласиться на то тили иной невроз. Соответственно, чтобы заявить о себе как о группе, группа должна приобрести своего рода коллективный невроз. Который достигается своего рода искажением. И так появляется менталитет.
Поэтому мы можем говорить о менталитете, что это невротический сценарий большой группы, в котором отражается ее коллективная судьба. Наиболее важным в изучении менталитета, на мой взгляд, является дискурсивный подход. Сам по себе менталитет это некая форма дискурса, форма судьбы, в котором больше умалчивается, чем говорится. И именно эти вещи и представляют наиболее значимую ценность для исследования культурологов, философов, психологов.
Говоря о связи менталитетной составляющей и искажения истории, я хотел бы обратить внимание на то, что эти понятия — искажение и менталитет — настолько переплетены, что как бы автоматически подразумевают друг друга. Сама идея ментализации состоит в том, чтобы в какой-то степени противостоять реальности, или искажать её. И поэтому мы можем предположить, что сам менталитет является способом принятия конкретной версии истории — или сопротивления ей.
Видеозапись онлайн-панели доступна здесь
