Доклады ученых. Символизм городов, фотография, экспедиционная научная деятельность и другие методы исследования городов

24 августа, во время второго дня международной Zoom-конференции «Город как учебная аудитория», на обсуждение были вынесены следующие вопросы:

1) Методы исследования городов, в том числе посредством технических средств. Фотография, визуальная социология, технические средства регистрации информации и другие инструменты исследования.

2) Природа и причина существования символики в городах. Как символика влияет на развитие личности.

• 

• 

• 

• 

• 

• 

Ниже вы можете ознакомиться с докладами спикеров по первому вопросу

Тема сегодняшнего обсуждения является для меня крайне интересной, потому что я занимаюсь визуальной социологией ещё с конца 1960-х годов. Впрочем, в то время ещё не существовало того, что можно было бы назвать действительно визуальной социологией.

Что меня интересовало, так это те проблемы, которые встречались в моей практической организационной работе: я преподавал в обществах, куда входили люди рабочих классов и средних классов преимущественно афро-американского и афро-карибского сообществ. Они привыкли использовать талисманы и разные словечки, которые описывали опасности окружающей их среды. На самом деле, онипридумывали визуальные смыслы тех мест, которые я исследовал и где я жил, и смыслы эти были совершенно не сравнимы с тем, что я сам видел вокруг себя.

Поэтому я поднял этот вопрос: что они видели? Они видели что-то в их уме, чего я не видел. Я начал искатьсоциологические теории, которые могли бы помочь мне понять моих соседей. Несомненно, меня привлекла работа Ирвина Гофмана, в которой он говорил о стигме. Большая часть стигм, которые меня интересовали, были визуальными. Одному внешнему студенту я дал задание пойти в наш район понаблюдать и пофотографировать, ведь фотокамера – это хороший способ «поймать» визуальные данные. Он не дал мне ни одной фотографии, он лишь описал район на словах (сказал, что там разбитое стекло, разбитые машины и всё в таком роде). Я знал, о чем он говорил, но он выдал мне просто стереотип того, что мы сейчас называем «чёрный квартал». И я решил, что мне нужно писать об этом, нужно провести глубокоеисследование о том, как район выглядит на самом деле – по крайней мере, зафиксированный на мою камеру. Я не фотограф, но я «ловлю» в фотокамеру факты, чтобы обратить внимание внешнего мира на то, как выглядят такие районы. Ведь чаще всего то, что мы видим в таких местах, сразу воспринимается негативно и вовсе не пользуется уважением – соответственно, не получает надлежащих ему общественных услуг. Люди не могут получить ипотеку, страхование и т.д. Это то, что заставило меня осознать важность камеры как способа и возможности показать иное.

Если ты честный человек и используешь камеру, чтобы словить определенные вещи, то ты можешь использовать эти фотографии для того, чтобы изменить ситуацию. Я думаю, что это мое лучшее объяснение, что также относится к символике, о чем я буду говорить немного позже.

В моей визуальной социологии изображение, то, что находится прямо перед вами – это наиболее важная вещь. Несомненно, фотосвидетельства необходимо сопоставлять с другими данными для анализа, но всё-таки главное — они.

Я ученый и использую фотоаппарат для научной фотографии, для работы в криминологии и криминалистике. В своё время я читал интересную книгу, которая называется «Золотая книга Роллейфлекс», и был удивлен огромным количеством ученых – среди которых профессора из Гарвардского и Гейдельбергского университетов, — которые используют фотоаппарат в научных целях и готовы делиться рекомендациями, как это делать наилучшим образом. 

И я стал изучать этот вопрос более глубоко. Однажды я был участником конференции в Гейдельберге, где присутствовали множество ученых, профессоров, которые установили, что научная фотография требует определенных параметров. И особенно аналоговая фотография имеет бесспорный аспект доказательств в науке. Я к тому времени достаточно длительный промежуток времени использовал фотоаппарат для исследований городов по всему миру: в плане психологии, социологии, криминологии и криминалистики. Когда мы вышли на определенный исследовательский уровень, я написал книгу «Тень европейского континента», где описал методологию использования фотоаппарата для получения научных данных при исследовании городов.

Достаточно недавно вместе с моими друзьями и коллегами профессором М.А. Лепским и членом президиума старейшего Одесского фотографического общества. член-корреспондентом УАН А.В. Самсоновым мы создали научную монографию «Фотография как источник научной информации». У нас также стояла задача использовать журналистские средства и прочие методы и системы для регистрации данных, что я изложил в книге «Компас судьбы», написанной на стыке журналистики, криминальных  расследований и научного подхода; это некий гибрид научного и журналистского подхода к исследованию городов. 

В материалах научного симпозиума в Палермо мною был представлен анализ деятельности мирового фотографического агентства «Магнум» за 70 лет его работы. И там были продемонстрированы методы применения психограммы академика Г.С. Попова (множество фотографий городов в разное время) с целью получения научной информации.

Особое внимание я хотел бы сосредоточить на деятельности мировых фотографических сообществ. Я являюсь председателем Одесского фотографического общества, одного из старейших в Европе. В этом году ОФО празднует 129 лет со дня основания. Также у нас есть дружественные общества в Италии, Германии. Фотоархивы этих обществ для учёного просто бесценны в качестве источника научной информации.

Безусловно, на сегодня фотоаппарат является основным научным исследовательским инструментом. Я использую фотоаппарат более 30 лет, и только на моем телефоне более 52 000 фотографий из разных точек мира во время различных научных исследованиях. И надо отметить, что сегодня существует огромные проблемы с научной методологией при использовании технических средств, таких как фотоаппарат. В академической науке этому уделялось слишком мало внимания, несмотря на бурное развитие фотографии на протяжении последних 50-70 лет. Поэтому сейчас приходится проводить дополнительные научные исследования с целью построения новых методик решения научных задач в городах. Благодарю за внимание. 

40 лет назад у меня возникла идея сделать пожертвование в Библиотеку Конгресса – фотоисследование всей территории Америки. И это было сделано. В своём докладе я сперва расскажу о самой Библиотеке Конгресса, коллекция исторических фотографий которой обширна. Первый портрет, сделанный в Америке, тоже принадлежит этой коллекции.

Я снимаю на самую высокотехнологичную камеру в мире – PHASE ONE 151-megapixels. Я делаю снимки с воздуха, снимаю людей, фотографирую архитектуру – по сути, все типы объектов. Нет ничего, что бы я не фотографировала. Я иду по стопам некоторых фотографов, которые сделали потрясающие исторические работы. И сейчас, когда мы смотрим назад – они столько нам говорят об Америке. Как например, работы Дороти Лейн (Dorothea Lange). Она фотографировала Великую депрессию. Ее работы говорят о том, что в тот период ситуация в Америке была очень жесткой.

Другой пример — фотографы, которые сняли пандемию в 1980-х годах или эпидемию испанского гриппа. Ихработы крайне важны. Работы Мэтью Брейди (Mathew Brady) находятся в той же коллекции, что и мои. Он создал камеру, которая была невероятно огромной по своему размеру, и фотографировал гражданскую войну – американскую Гражданскую войну. До того у него была крайне блистательная карьера в общественной фотографии: он фотографировал Авраама Линкольна и человека, который его убил, например. Проблема была в том, что когда Брейди закончил сьемку, никому не была интересна гражданская война: люди потеряли родственников, ноги и или что-то другое, и они не могли ничего поделать с этим. Поэтому он стал обездоленным, он все потерял. И тогда его негативы взяли и просто раздали направо и налево. Люди использовали их для оборудования теплиц, представляете? И в один прекрасный день кто-то обнаружил их и подумал, что они, наверное важны для истории. Поэтому многие из фотографий Брейди были возвращены. Я видела его работы. Сами изображения содержат царапины, но они — потрясающие и невероятные.

Сколько можно узнать великолепных вещей из Библиотеке Конгресса! Всё это касается сохранения памяти. К примеру, я все еще жива. Моя страна также жива, но многие фотографии, которые содержатся в этой библиотеке, отображают другой период времени и их авторов уже давно нет в живых. Поэтому так важно, чтобы у нас была возможность видеть прошлое, смотреть назад. Я иду по стопам женщины-фотографаФрэнсис Бенджамин Джонстон: я возвращаюсь назад к её работам, чтобы посмотреть, как они выглядят, какая сфотографирована тогда ситуация. Мне потребовалось немало времени, чтобы найти их, потому что многие из них – исчезли.

У американцев есть одна нехорошая привычка: плохо разбираться в своей истории (разного рода изменениях). Много чего мы просто выкинули. Я начала свою карьеру фотографа на проспекте Пенсильвания (в Вашингтоне) – главной улице Америки. Тогда она выглядела ужасно. И никто не хотел быть в центре Вашингтона, потому что тогда это было очень опасное место. Но затем мы, скажем так, очнулись и восстановили то, как это было раньше, поэтому сейчас это выглядит роскошно. Я фотографировала весь процесс восстановления проспекта Пенсильвания с воздуха и с земли. Это заняло в общей сложности 17 лет. Но как это сейчас очаровательно выглядит! Так выглядит Америка сейчас. Но еще так много уроков, которые необходимо выучить, делая фотографии.

Например, в самой большой исторической коллекция фотографий на Земле – Библиотеке Конгресса — сейчас содержится более 50 млн фотографий. Как можно уместить это все? И моя коллекция также включена туда. Я единственный живой человек с цифровой коллекцией, которого они также включили в это собрание, а ведь многих авторов уже давно нет в живых. Работа, которую они делали, просто потрясающая.Камеры, которые они использовали, такие особенные! Исключительно важные механизмы для сьемки, включая специальные плёнки. Я понимаю важность каждой фотографии, даже если мы не можем разобрать, какое именно время, какая эпоха изображены ни ней. Эти фотографии будут несомненно ценны ичерез сто лет.

Методы исследования делятся на несколько составляющих. Во-первых, то, что было связано с экспедиционной деятельностью. Когда первоначально начали работать с фотографией — это была работа с первоисточниками. Нас интересовала фиксация отношений людей в прошлом. Во время проведения социологической мастерской вместе со студентами мы исследовали социологическое пространство вокруг школ, а потом предложили методы совершенствования социальной среды города вокруг школ. В 1996 году у нас был проект по изучению криминального пространства для несовершеннолетних. Мы вместе с криминальной милицией зафиксировали криминальные места и отфотографировали их.

Следующим шагом было исследование в экспедиции.  Я впервые столкнулся с профессиональной работой команды ученых. Представьте 8 человек, которые разворачиваются с фотоаппаратами в руках и успевают отснять всю территорию за очень короткий промежуток времени. Мне часто говорили, чтобы я отошел с «линии огня», не закрывал обзор фотографирования. Мне очень помогло обучение фотографии в Экспедиционном корпусе НИИ Памяти. 

Пространства города находятся в определенных рамках, под определенными углами. Интересно, как формируются интеракции людей в микрогруппах или в случайной группе. Если во Флоренции мы видели, как люди просто садятся и наблюдают друг за другом, то в Мюнхене люди внимательно и корректно смотрят друг на друга и взаимодействуют. Интересные моменты ориентирования в годе Сиена, где узкие улицы и люди не мешают друг другу. Во время экспедиционной деятельности сам фотоаппарат является тренировочным объектом совершенствования собственной памяти и восприятия.

Добрый вечер, уважаемые коллеги! Я могу сказать, что моя профессиональная деятельность после нескольких выездов с Экспедиционным корпусом под руководством Олега Викторовича Мальцева приобрела некое видение профессионального исследования. Оказалось, что фотографирование — это один из наиболее серьезных методов исследования в культурной и исторической психологии. Я был удивлен такому понятию в психоанализе и психотерапии, как психотерапевтическая рамка: она возникает от понимания рамки, которая создает камера, в прямом смысле этого слова. 

Собственно, фотография или камера — это не просто срез какой-то реальности, а один из способов, каким реальность создается: не замечаемое становится очевидным на конкретном поле. 

Такие категории, как рамка реальности и поле реальности, непосредственно упираются в фотографию как таковую. В одной из экспедиции в Мексику наглядно было продемонстрированы наиболее успешные города, где семантика языка и культуры совпадают и не меняются на протяжении столетий. И вот камера все это хорошо показывает, позволяя сравнить образцы явления. 

Говоря о методах изучения города или городской среды, я бы выделил несколько подходов. Первый: регистрация семантического поля. Так мы видим соотношение поля языкового и архитектурного. 

Второй: используя фотокамеру, мы всегда ориентируемся на ту или иную модель психики человека. Например, если мы возьмем самую простую типологию, предложенную Фрейдом, то в городе можем зарегистрировать проявление суперэго в виде различных церквей и других организаций, которое учит морали, строгости, наказанию. Есть ли они в городе или нет? Также мы можем наблюдать в городе нечто вытесненное, что Фрейд называл условно «оно»: насколько его много? Фотография покажет нам детские приюты, клиники, дома престарелых — то, что с чем невозможно распрощаться вообще, но это где-то спрятано в городе. Мы также увидим эго: это то, что может быть обычной профессиональной деятельностью людей, горожан. У меня есть фотография из Одессы, о ней говорят так: «там лежат, сидят и едут», имея в виду кладбище, тюрьму и дорогу – в этом фото может быть сказано очень много. 

И ещё об одной методологии, которая показала свою блестящую эвристическую работу из Экспедиционного корпуса — изучение городского пространства при помощи подхода Роршаха. Прошедшая экспедиция в Мексику — это не клиническое использование его теории, но она интересна для изучения, потому что обращает внимание на то, что создает прототип. В ней обращается внимание на цвет, фон, оттенок, движение, статичность, фигуры и на массу других показателей — собственно то, что позволяет, ориентируясь на эти критерии, определить базовый прототип города: чем он жил, живет или должен жить. 

Отвечая на второй вопрос второго дня масштабной конференции «Город как учебная аудитория» (природа и причина существования символизма в городах и как он влияет на развитие личности), спикеры в своих докладах рассказали следующее.

Джером Крейз:

Я действительно наслаждаюсь, слушая всех спикеров, и многому учусь в процессе. В первую очередь, я хочу сказать, что моя теория и мой метод лучше всего характеризует книга, которую я написал, под названием «Видя изменения в городах: местная культура и класс». Я фотографировал весь мир. Если говорить точнее, мною сделано много тысяч фотографий, но не как фотографа, а как исследователя. И первый момент, о котором я бы хотел поговорить – это важность символики и различие между социальнымипроцессами и социальным поведением.

Здесь мы будем говорить о том, как использовать камеру и видео-камеру, чтобы они позволили увидеть, как социальные процессы и институты представлены визуально, в визуальных медиа. Порой мы забываем об этом, но правда заключается в том, что на протяжении всей истории мир и история были представлены через призму визуальных медиа, чтоб люди могли это увидеть.

Первый вопрос — как вещи выглядят? Как «поймать» кадр, используя разного рода технологии?

Второй вопрос — что эти вещи значат для людей, которые их видят? Это совсем другой вопрос. Так, люди смотрят на одну и ту же самую вещь, но для каждого она будет значить разное. И нам это важно понимать, как и важность социологии и социальной психологии, потому что смысл и мнения исходят из ума.

Как социолог и социальный психолог, я понимаю, что значение в уме – это не что-то простое, что исходит от одного человека, но гораздо более сложный механизм. Это происходит от социальных взаимоотношений, отисследования общества, от того, что это понятие действительно значит.

Третий важный вопрос – что это значит для нас? В этом плане полезно перефотографировать места, которые ты уже видел ранее. Я обращаю внимание на народные пейзажи в городах по всему миру. Существует значимость, которая действительно происходит от обычных людей. И тогда эти вещи имеют на них огромное влияние, потому что они их создали. Мы проходим сквозь такие города как Вена, Венеция и другие, и начинаем их интерпретировать. Даем им название, и так возникает значение чего-то. Очень интересно, когда мы все собираемся воедино и показываем наши фотографии этих мест. И выясняется, что даже у двух людей существует совершенно разное мнение об одном и том же месте. Поэтому как социолог я могу сказать, что у нас есть подобные явления в городе, но как фотограф должен отметить, что их значения – разные.

Социальные процессы, которые я исследую постоянно, могут быть представлены этническими группами в исследуемом районе, миграцией, джентрификацией, индустриализацией и глобализацией. Все эти процессы происходят по всему миру: в Африке. Австралии, США, Южной Африке и других местах.

Я обычно не интересуюсь архитектурой, так как, по моему мнению, архитектура – это разрушение, происходящее от власти. Я исследую обычных людей и как они взаимодействуют между собой, как они живут своими жизнями. Основная суть в том, что все значение, все отношение к чему-либо происходит из моей головы. А откуда происходит знание того, как я могу социализироваться? Через мою семью, через общество, через место, в котором живу, а также через мои личные исследования. Поэтому что обычно делают обычные люди? Они представляют себя. Итого у нас существует 3 уровня значений: что эти люди имеют в виду, как их значение преподносят СМИ и фотографии, а также что вызвало «чудесные изменения»

Мальцев О.В.:

Тема символизма в городах – это, наверное, та тема, на которую я мог бы говорить часами без остановки, так как я занимаюсь этой темой более 30 лет. Символы — это язык, и кто знает его и умеет читать, тот может понять, что вам хотели донести. Сегодня, когда мы видим города и архитектуру, мы видим исключительно психологическую составляющую архитектуры, символов в ней нет. А если и есть какие-то символы городов, то они носят психологический характер, но не истинно символический. 

И мы могли бы сказать, что эта бессимвольность сегодняшних городов говорит о том, что современная наука практически утратила знания. А ведь еще совсем недавно, с 16 по 19 век, архитектура городов была совершенно иная. Архитектура, которая содержит символизм, была создана 200-300-400 лет назад. И именно символика делает город учебной аудиторией. Если вспомните то, что я говорил вчера о построении уровней методологии городов: когда вы понимаете символический уровень, то вам легко изучать все остальные уровни, расположенные внизу, они вам понятны. Несомненно, сокровищницей символизма является Западная Европа: Германия, Австрия, Испания и др. Все, что связано с европейским континентом. Причина возникновения символики в городах — необходимость передавать дальше знания тем людям, которые понимают, что здесь написано, символьным языком. Если вы поедете в Латинскую Америку, то там научиться этому невозможно. После работы в Западной Европе, Германии, на юге Италии, на севере Венеции, когда вы едете в другое место, очень сложно работать с той символикой, которая существует. И поэтому, когда в Экспедиционном корпусе появляются новые молодые ученые, мы стараемся, чтобы они начинали исследование с Европы. Иначе этого всего не понять. 

Меня спрашивают: почему раньше знания были изложены в храмах, зданиях, а потом все это переместилось в книги? Вся причина во власти, в степени влияния. Если вам нужно влияние в определенном городе — вам не нужны книги. Здания долговечнее книг, они не горят, могут передавать знания во многие поколения вперед. Если вам нужно куда-то ехать передавать знания в те города, где этого всего нет, то строить для этого новое  здание проблематично, вам лучше написать книгу и передать данные через неё. 

Если вы обратите внимание, то в Европе все города делятся на две части: старый и новый город. Я, как фотограф, стараюсь фотографировать старый город, изначально не уделяя внимание новому городу.  Потому что из старого города мы получим символическую информацию. А из нового города — нет. Но зато у вас будет возможность сравнить одно с другим. 

Когда я готовил доклад по конференции, то думал, что он у меня займет десять минут, но получилось 1,5 часа. Потому что за 10 минут это объяснить невозможно. Я не знаю, как 30 лет работы вложить в 10 минут, мы над этим работаем. 

Например, в Мюнхене есть фасад здания, где нарисован целый мистический, символический учебник напротив бара. Представьте: люди, которые сидели в баре, обращали свой взор на фасад здания. И таких примеров я могу привести множество. Вот так выглядит город как учебная аудитория, когда город тебя обучает и тренирует на всех уровнях одновременно. И если ты это понимаешь, то можешь сделать этот процесс управляемым.

Я очень длительный промежуток времени занимаюсь фехтованием. И когда говорят, что фехтованию можно учиться где угодно – поверьте, это не так. Одно дело в Испании заниматься фехтованием, на Канарских островах, а другое дело в Одессе у себя дома. Кто этого не пробовал, он разницы не поймет. Это совершенно два разных фехтования. На Канарских островах мы занимались фехтованием по 12 часов. Именно на Канарских островах были написаны трактаты по фехтованию. Сначала ты задаешься вопросом, почему они выбрали именно это место, но когда сюда приезжаешь, то сам отвечаешь на этот вопрос. Повторюсь: именно символическая составляющая города делает его учебной аудиторией. 

Кэрол Хайсмит:

Я хотела бы сказать, что занимаюсь исследованием Америки более 40 лет. Но также я посещала Китай (все основные места), была в России во многих городах и много раз ездила в Европу. Я согласна с тем, что нет ничего уникальнее, чем Европа, Россия и даже Китай, если посмотреть некоторые его города. Конечно мы учимся из тех мест.

Я хотела бы привести пример относительно проспекта Пенсильвания в Вашингтоне: когда я начинала быть фотографом, это проспект был ужасным (дома, разные административные здания и многое другое выглядели просто как мусор). Там, кажется, была даже местная индустриальная фабрика. При том, что на этой улице находится Белый дом и всего лишь через пару кварталов – Капитолий. Именно эти объектыпозволили улице выглядеть немного лучше. Значение архитектуры заключается в том, что она фиксирует важные вещи для людей. На проспекте происходили разные парады, разные мероприятия, но затем пришли 1970-е годы, и архитектура там пришла в непригодность, начала ужасно разваливаться. Здание Уиллард-отеля выглядело там, будто там взорвалась бомба, и его все забыли, перестали посещать. Важно напомнить, что это улица считается центральной улицей Америки – а туда нельзя было поехать, посетить, прогуляться. Там все было просто ужасно. Сложно представить, как такое состояние можно было допустить на центральной улице. Сейчас это уже все отремонтировано. Я была там и фотографировала весь процесс ремонта и возвращения улице ее нормального вида, который занял аж 17 лет.  

Безусловно, старые здания в Европе сохраняют свою историю, они стоят нерушимо сотни лет и не падают. А американцы стоили так, что эти сооружения рушатся через 20-30 лет. У американцев есть одна проблема – при жизни в Америке они забыли о своей истории. Возможно, поэтому европейские города выглядят так успешно: архитектура Европы сохраняется и стоит уже на протяжении многих столетий. Ее символическое значение имеет огромную силу, которую она оказывает влияние на людей, меняя их и заставляя гордиться тем, где они живут. 

В Америке также наступили перемены. Это огромная большая страна, которая представляет из себя отличное место. Я прожила тут всю свою жизнь, поэтому логично, что для меня это будет замечательным местом. Но у нас до сих пор осталось много неразрешенных вопросов, над которыми мы работаем. Мы понемногу исправляемся. Важно то, что мы делаем, как мы действуем сообща и как себя чувствуем, кто мы есть на самом деле. Я горжусь Америкой, горжусь тем, что мы смогли восстановить ее архитектуру, восстановить много городов из того ужасного состояния, в котором они находились (в Америке 90 000 маленьких городов, какое потрясающее место!). Я люблю ее и при этом понимаю все то, что тут происходит. Горжусь своей страной и буду рада снова путешествовать по Америке, когда ситуация с пандемией нормализуется.

Лепский М.А:

Изначальные мои исследования городов были связаны с историей и социологией: мне было интересно смотреть территории, где происходили церемонии. Например, в Праге есть целая улица, где проходила королевская процессия, и одновременно есть улица, в которой проходили протестные события против введения советских войск. А в Сиенне мы видели, что церемонии происходили наверху, а зрители находились внизу. Эти процессы были интересны с точки зрения символики и имагологии. 

Когда начались экспедиционные исследования, то как социологу мне были интересны следующие процессы. Например, Запорожье строился как город-сад послереволюционных событий. Всем был известен Днепрогэс и промышленная площадка. Когда мы начинали исследование, мы увидели, что в Запорожье есть несколько слоев: город меннонитов, казацкая Вознесенка и индустриальный и социалистический город.  Хотя в Запорожье в целом больше 100 национальностей и народностей. Когда мы выехали в экспедицию, появились очень серьезные изменения в восприятии. 

В старых городах Европы мы увидели ядро символического языка. Символическая генетика менялась поэтапно и значительно упрощалась. Мы увидели, что в тех городах, где были разрывы истории, происходил новый язык и новые архитектурные формы с упрощением. В экспедиции у нас появилась несколько другая задача, мы увидели первоисточники, которые последовательно эволюционировали либо успешно затирались и забывались. 

Серьезные изменения были замечены в Испании, Италии, когда реконструкция означала зачастую упрощение предыдущей символики.  И особенно это ярко было видно в местах паломничества туристов. Если до этого в городе мне интересна была стигматизации и сегрегация, столкновение различных культур на территории одного и того же города, то здесь было интересно временное наслоение и исчезновение значимой символики при сохранении прототипологии и персонажей. Здесь была чрезвычайно заметна корреляция: чем выше технологическая часть, тем более снижается символическая нагрузка города. 

Формирование социальных отношений после серьезных политический изменений всегда показывало вторую часть, криминологическую: как социальные отношения перемещались в криминальные отношения. Так, например, в Палермо член экспедиционного корпуса Дмитрий Паустовский повел меня вечером посмотреть на территорию не для туристов. Мы посмотрели, как палермитанская молодежь общается, какая динамика, энергетика и эмоциональная часть формирует эту молодежь в зонах. То было наблюдение без наслоения презентации своего города туристам.

И здесь интересно соединение фреймов поведения молодежи и старого символизма города, наложения двух процессов. На мой взгляд, возможности экспедиционных исследований позволяют изучить палимпсестность, многослойность города. Ведь символика в конечном итоге показывает сборку социальных отношений в городе, которые мы можем отфиксировать фотоаппаратом и камерой наблюдения.

Мои друзья и коллеги написали монографию «Философию юга Италии», и когда в экспедиции мы оказались в ситуации коронавируса, методы исследования символики, поведения и психологии европейцев позволили спрогнозировать происходящие процессы с коронавирусом в динамике. Поскольку этот символический процесс становился фреймами Гофмана, Малиновского (это разные углы сведения на поведение), вектор был перевернут с прошлого в будущее. 

Лунев В.Е.: 

Если говорить о причинах наличия символизма в городе, то, вероятно, она одна: это ограниченность в языке. Невозможно сказать все, что необходимо, поэтому нужен символ. Он становится средством для медиации, обмена и средством согласия или несогласия. Также мы всегда учитываем, что психика человека имеет архаичный язык: это язык символа, сновидения, древнейшей символьной архитектуры. 

У символов всегда есть постоянный смысл и нет ничего индивидуального. Смысл категоричный, однозначный, при всем при том, что его понимать сложно. И поскольку символизируемое всегда бессознательно, а вот символ в этом случае является вторичным, то в структурном психоанализе мы говорим о том, что символическое это язык некого Большого Другого.

И это такой принципиальный момент, почему город был возможен благодаря символизму: символизм — это закон, нет закона –нет символа –нет города. Символ дает возможность увековечить героя, личность, легенду: того, кто там на символе был, уже нет, а говорит он вечно.

Если сравнивать древние города с современными, то в основе старинных городов часто лежит легенда, это быстрый выход того Большого Другого, который говорит. А если мы говорим о современных городах, там изначально нет символа, там может быть завод, шахта, рынок или просто необходимость перевезти людей из одного региона  в другой — и так появился город, но без символа, просто с метафорой. 

В заключение я процитирую Жака Лакана, который говорил о том, что символ сделал человека человеком, накладывая царство культуры на царство природы. 

Отчёт о первом дне конференции читайте по ссылке.