Часть II. Интервью с кандидатом в президенты НАН академиком Гончаруком

Продолжаем знакомиться с Владиславом Владимировичем Гончаруком – одним из пяти кандидатов на пост президента Национальной академии наук, директором Института коллоидной химии и химии воды им. А.В. Дунаевского. О своём научном взаимодействии с нобелевским лауреатом Ильёй Пригожиным (автором знаменитого труда «Порядок из хаоса»), о том, зачем избирается на пост президента НАН, почему никогда не кончатся нефть и вода, как растёт Земля и почему «член-коры» это рудимент, академик рассказал во второй части интервью «Граниту науки». 

— …Владислав Владимирович, я очень рада, что застала Вас в таком возвышенном состоянии! Только скажите на милость: для чего вы баллотируетесь в президенты НАН? Зачем вам вся эта муторная административная работа? Бюрократическая стихия недостойна полётов вашей мысли. Что вас угораздило выдвигаться?

— Я в первый раз слышу такой комплимент: «угораздило»… Знаете, есть одно преимущественное сочетание: будучи президентом НАН, ты остаёшься и директором института на весь этот период, то есть, сохраняешь за собой коллектив и научное направление. 

Я впервые сопоставил открытие Менделеева и устройство Вселенной. Я хочу, чтоб меня услышала страна, руководство страны. Вот так просто пойти к ним – там практически нету интеллектуальных людей. Мне не надо, чтоб меня избирали. Мне нужна сейчас публичная кафедра. Ведь если бы я не участвовал в выборах, вы ж бы ко мне не пришли?

Яцкив спрашивает на заседании: «Владик, вот мы тебя избираем – с чего ты начнешь?» С реструктуризации академий. Академия была создана Ломоносовым, и страна процветала благодаря науке, с тех пор Российская империя не проиграла ни одной войны. Революция поменяла всю власть, отвергла все наработки, и тогда победила Япония. Но та страна, которая владеет наукой, она непобедима. Не важно, что в нобелевские лауреаты попадают другие. Они сами назначают себе лидера. Ломоносов наш гений, Менделеев наш гений – его трижды не пропускали в конкурсы только потому, что он из России.

Я бы из всех наших шести академий в Украине сделал одну. В России было 3 академии, так Путин пошёл на очень непопулярный ход, их объединил. А всех чиновников из окружения, кто прошёл в член-коры, он уволил из своего аппарата. Ему не нужны звания, ему нужен результат. А у нас получается так: правительство работает само по себе, академии сами по себе – аграрная, медицинская, педагогическая… Мы же не можем диктовать им, что делать. Зарплату все получают как академики или член-коры. 

Я, кстати, вообще считаю, что не надо делить учёных на два сорта, высший и низший. У Ломоносова все были академиками, а член-корреспондировали только те, кто работает за Уралом, далеко, кому полгода ехать до столицы родины. Поэтому они участвовали письменно. Вот зачем мы сейчас сеем рознь, зачем это нужно? И платить всем нужно одинаково. Не хватает денег на всех платить как академикам – давайте будем платить как член-корреспондентам, но всем одинаково. 

Вы только вдумайтесь: у нас 11 химических институтов, институтов по физической химии 3, есть по органической химии, биоорганической…

— Да, я делала интервью с Гербертом Камаловым из Физико-химического института НАНУ им. А.В. Богатского в Одессе.

—   Ну вот он отдельно только потому, что находится в Одессе? Какая разница, живи в Одессе, но делай общую работу – а не в разных институтах с разными директорами! Да у нас, в нашем же здании расположен Институт биоколлоидной химии, мы коллоидной, а они биоколлоидной. 2 разных коллектива на одной общей территории. А всё почему? Был академик Овчаренко членом Политбюро, захотел отделиться, создал свой институт. Это в ущерб всей науке идёт. Медики решили, что создают свою академию, аграрии свою… Давайте соберёмся! Мы тогда концентрируем лучших учёных и деньги в одну корзину, а главное – мы вместе вырабатываем приоритетные направления!

Те, другие академии находятся в ещё более разрушенном состоянии, чем НАНУ. Их реанимировать надо, но в рамках одной академии. Вы думаете, зачем я это говорю, чтобы меня избрали? Нет, чтобы меня услышали – тот же Семиноженко, Комисаренко. Они разделяют мой подход, но у них недостаточно, будем говорить, возможности вслух сказать об этом. А у меня достаточно и силы, и влияния, и возможности. Я не стесняюсь говорить вслух о том, что это не нужно. Только Путин мог пойти на то, чтобы ликвидировать «дубли» и оставить одну академию. Тяжелый был процесс, для этого нужна была воля высшего лица государства. Зеленскому это не интересно, а реальной власти нет.

В каждом институте сейчас половина площадей пустует. А мы платим и за их содержание, и за тепло. Офисы почти не сдаются – сейчас и частный бизнес обвалился. Да и вообще, лучше как можно меньше помещения академии сдавать в аренду. Не надо чтобы в нашей среде работали частные предприниматели, которые бы подкупали учёных и за копейки перекупали их результаты на частный бизнес. Я считаю, что частной наука не должна быть, она должна быть только государственной. Я сторонник государственности. Да, на Западе вся наука делается в частных крупных фирмах, но они сродни нашей академии и носят мировой характер, там в каждой прокручиваются деньги большие, чем бюджет какой-нибудь страны. Мощно оснащённые, и платят хорошо, и формулируют чётко задачу: мы делаем эту разработку, и она сразу идёт в жизнь. Совсем недавно я был членом 5 министерств, в том числе экологии, жилищно-коммунального хозяйства, водхоза… Бесплатно работал, участвовал в коллегиях на обсуждении проблем. И везде говорил: финансы в академию должны идти через заинтересованное министерство, половину бюджета академия должна получать по заказам министерств. Угольного хозяйства, например. Вот нужно им решить какую-то задачу – заключайте договор с НАНУ, но не хозяйственные договора, а государственные! Такой опыт уже был, когда наука работает на отрасль, но его с блеском забыли. А ведь как удобно, не надо никуда бегать: «вот мы разработали, и куда бы нам всунуть эту разработку». И выгодно: деньги от применения разработки потекли бы в доход государства.

Я мог бы быть очень богатым человеком. Мне 5 миллиардов предлагал Звягильский – будешь, говорит, выпускать установки. Я ставлю вопрос так: «Сделайте мне заказ в институт, я вам буду делать». – «Нет, я хочу, чтобы ты работал для моей компании». Вот когда металлургические заводы разграбили, разворовали… А потом эти технологии непонятно куда уплывают, они не в стране. Ну я же на научные разработки получаю бюджетное финансирование – а трачу его, получается, на частные фирмы.

У нас в стране почти разрушена наука – слово «почти», может быть, даже не уместно. Когда-то у нас была очень мощная, дееспособная Академия наук. Она была востребованная, а сегодня наша наука никому не нужна. У меня совсем недавно было около 20 аспирантов в год, хотя по закону положено иметь не больше трёх. Но сейчас это не студенты, а великовозрастные инженеры. Мне нужны молодые. 

Расскажу вам, как я учился. У нас была квантовая химия на химическом факультете и квантовая физика — на физическом. На физфаке преподавал величайший учёный академик Соломон Пекарь, а на химфаке — академик Яцимирский Константин Борисович. А ректором был академик Швец. Так он меня чуть из университета не выгнал, когда я пришёл к нему просить официального разрешения посещать лекции и там, и там. «У тебя, — говорит, — один костюм? А у кого-то и его нет. Ты чьё-то место занимаешь!». Ну ничего, я всё равно ходил и к Пекарю, и к Яцимирскому – Яцимирский был отец моего друга, и родился, как и я, в Ташкенте. Он говорил, что электрон — это частичка, которая вокруг ядра крутится, а Соломон Пекарь говорил, что электрон это волна. Ну, я был без особых комплексов, и заявил дерзко Пекарю: «Не может такого быть, чтобы и вы правы, я Яцемирский». А мудрый Соломон мне ответил: «Это по необразованию своему ты не понимаешь, что одно явление может рассматриваться по-разному». Я не унимаюсь: а что из этого следует? «А их этого следует, — говорит он, — всё многообразие мира вокруг, который мы пытаемся познавать. Моя задача – чтобы вы не воспринимали рельсу как рельсу прямую. Она кривая, и если ты ее долго будешь вести, то она вернётся, обогнув весь земной шар. А на отрезке трамвая, на котором ты едешь, она прямая!»

Ну, тот же вопрос я адресовал и Константину Борисовичу. Он сказал: «Владик, это наука. Её надо научиться понимать по-разному». 

Потом я стал заниматься термодинамикой, которой занимался только один человек в мире – Илья Романович Пригожин, нобелевский лауреат. И я с ним не просто познакомился во Франции, а в переходный период, когда нас агитировали за не-советскую власть, даже, будучи со-директором НАТОвской научной школы в Чехословакии, в Есениках, провёл с ним, не расставаясь, целую неделю. У них были свои задачи, агитировать нас к западному образу жизни. Меня это мало волновало, я делал то, что считал нужным. У меня было право приглашать любых учёных мира за НАТОвские деньги. Я пригласил его. Он сказал: я читал твою диссертацию, ты изучаешь термодинамикой химические динамичные процессы, к которым термодинамика неприемлема. А почему ты используешь равновесную термодинамику Гиббса к неравновесным процессам? Отвечаю: «Я не осилил вашу математику. У вас она настолько сложна, почему и была моя инициатива пригласить Вас почитать лекцию…» На что Пригожин ответил: «Ты не первый и не последний, кто меня не понимает, но я смог описать всю Вселенную». 

На школе было человек сто со всего мира, но 10 дней мы с ним ходили рука об руку. Он спросил меня: «Как ты, изучая кинетику химических процессов, использовал теорему Гиббса, которую можно использовать только для очень равновесных процессов?» Я говорю: но я получил правильный результат? Пригожин подтвердил: «Меня это и удивило. Ты наложил такие ограничения, и получил совершенно правильные результаты. Ты это делал осознанно?» – «А неосознанно можно было их получить?» – «Нет».

«Я хотел проверить уровень твоего интеллекта, — сказал Пригожин. — Ты из другого мира… Я родился в Москве, в очень богатой еврейской семье. Уехал из Москвы в конце 1917 года, уехали мы в Женеву, потом во Франции, в Германии жили. А Родина моя Россия. Но у меня нету политических приоритетов. У нас с тобой один приоритет, наука. Я впервые встретил на планете человека, который занимается термодинамикой, кроме меня. Но ты изучаешь каталитические процессы и находишь совершенно правильные подходы, как их синтезировать, чтобы ускорить. То, что ты перешёл на воду – это хорошо, ты сделаешь себе имя на воде».

Вот сейчас меня пригласило руководство Узбекистана (там в Самарканде есть могила пророка Даниила, который жил при Навуходоносоре в Вавилоне) на ноябрь прочитать лекцию, не ограниченную по времени — думаю начну утром закончу вечером. Они пригласили, потому что убеждены, что углеводородное сырьё заканчивается. Я говорю: не дождётесь, оно не закончится никогда, углеводороды продолжают синтезироваться и сейчас. Просто мы из выкачиваем быстрее, чем они синтезируются. И когда в Баку вышки на несколько лет остановились, то потом снова наполнились и по интенсивности выкачки превысили предыдущий уровень. Водород с углеродом дают нам и метан, и нефтепродукты, и пока жива Земля, идут термоядерные процессы, у нас этого добра будет очень много. И, прежде всего, синтезируется вода, океаны воды. До потопа вода составляла седьмую часть, 15% от поверхности Земли. А сейчас поверхность Земли у нас на 70% занята океанами, и только 30% суши. При сотворении был всего один её «клочок», но он занимал большой объём. А по сегодняшним меркам территория маленькая – Сирия, Вавилон, Египет. Но Земля-то была куда меньше тогда!

Это изучали геофизики, какая земля была и как вращалась вокруг своей оси. 3 часа длился день. Я прикинул. Да, когда твёрдое было ядро Земли, в «первый день творения», тогда день длился на наше время 3 часа, потом 12, 15, 20, и наконец 24 часа. Сейчас продолжительность дня увеличивается на миллионные доли секунды, но мы можем физически уже зафиксировать, что всё равно продолжительность вращения изменяется. Размер Земли увеличивается, потому что синтезируются вещества, на которых мы сидим. Водород и гелий их порождает, и увеличивается в миллионы раз объём. Почему? Если в ядре только нейтрон и протон, они имеют не просто малый размер, это даже не ангстрем, а 10 в минус 25 степени… А как только у ядра появляется электрон, то на 5-6 порядков возрастает объём этого же окружения. Вот какой известный герой ходил в широкополой шляпе?

— Незнайка?

Чем шире поля, тем дальше люди обходят тебя. Так и ядро осталось то же, а вокруг электронная оболочка увеличивает объём. Чтобы из этого ядра получить 6-тысячную оболочку Земли, понадобилось 100 м толщины твёрдого ядра. Масса Земли остаётся та же, и скорость вращения ядра остаётся почти такая же, а размер увеличивается в разы и на порядки. И увеличиваясь в объёме, Земля сохраняя свою массу, сохраняет орбиту. Если бы она была больше, она бы удалялась от Солнца, если бы меньше, она бы приближалась. 

Бог знал, что он делает, знал как, и описывал в Библии наше будущее. Учитывая что Бог это высшая форма интеллекта, то она появляется из ниоткуда, она появляется из того, что есть материя. Я, вообще, думал, что буду получать какой-то негативный результат на мои высказывания, что высшая форма материи интеллект, а высшая форма уже не материи, а интеллекта – духовность, а высшая форма духовности – Бог. Но я этого не боюсь. Мне через год будет 80 лет, и вот я сейчас понял, что нас учили химии неправильно. Когда нас учили, как устроена электронная оболочка вокруг, то мы рисовали круглые и вытянутые орбиты.! Весь мир космический плоский, и устройство атомов должно быть тоже такое. И Земля сплющенная по полюсам и вытянутая по экватору. Я перескакиваю…

— Я потом буду наше интервью как пазл собирать, я уже предвкушаю…

— Так вот, если в первый день сформировались ядра, то во второй жидкие. На 4-й день творения Бог «поселил на небе второе светилу» Луну: это взорвалась одна планета, пятая от Солнца, после Меркурия, Венеры, Земли и Марса — Фаэтон. Там сейчас огромный пояс астероидов, на одном из кусков космические корабли вот нашли пирамиду. На Марсе тоже нашли. А кто там строил пирамиду? Это вулканическая деятельность земли. Для меня это был камень преткновения, пока я не вспомнил науку, которую очень любил в университете: металлохимия. Вон у меня на столе лежит голубенькая глыба медного купороса – это я сам вырастил. Сейчас он становится белесым, а если капнуть воды, тут же посинеет… Так и пирамиды построила Земля. Они все появились в те тысячелетия, когда был потоп. За это время Земля увеличилась вдвое. Мне очень нравится пророк Даниил, но есть такой Ездра, который говорит об этом… Очень активная тогда шла вулканическая деятельность: тогда возникли горы Кавказ, и Урал, и Гималаи, и Анды, и в Африке Килиманджаро. Вулканы выбрасывали раскалённую магму, которая синтезировалась в глубинах земли — вышло очень много кипятка, и выросли эти пирамиды. Они все одинаково устроены, с одинаковыми параметрами. И всех смущало, что, когда проводят сравнения, они находят, что все соответствует параметрам земли. В Крыму очень много пирамид, в Судане, в Китае… В Крыму эти территории закрыты – я просто видел засекреченную карту.

Земля же тоже не круглая. Она представляет собой форму додекаэдра – с гранями. Грани мы не видим, потому что Земля огромная. Но обязательно в точках пересечения что-то есть – то ли гора, то ли яма. Горы из воды! Вот откуда взялась Джомолунгма? С вершины её вода течет из недр, под давлением десятки миллионов атмосфер по микротрещинкам поднимается, не дистиллированная, а насыщенная солями, выходит и выкристаллизовываются горы. И растут пирамиды. Как в кимберлитовых трубках с высоким давлением формируются алмазы из простого угля, а если их нагреть, то снова блестяшка превратится в уголь. Жара от спички достаточно. Это всё устройство, весь комплекс этих событий мне стал понятен.

Без воды в принципе жизнь не существует, это первая молекула в космосе, и ее больше всего и на Земле, и в космосе, в межгалактическом пространстве – как правило, в виде льда. 

— А как Вы относитесь к работам японского исследователя Масару Эмото о памяти воды?

— Брехня. У воды нет памяти. Он даже выдвигал себя на Нобелевскую премию, но это не наука. Это настолько примитивное рассмотрение! Вода вообще стоит обособленно от всех материалов мира. Говорить об аномалиях воды, о которых говорит этот японец – это просто безграмотность. У воды нет аномалий. Я пишу впервые, что у воды есть 7 аномалий, но чтоб люди понимали, что вода вся аномалия, и говорить о каких-то отдельных аномалиях – это значит не понимать сущность воды. Вода может быть жидкая, твёрдая, газообразная. Даже находясь в твёрдом состоянии, она может иметь плотность больше, чем у свинца, и быть легче, чем вода. Уникально расположение, компоновка атомов и плотность их упаковки. Я понимаю эту воду, и понимаю, как передавать её особые свойства. Вода это то состояние, без которого жизнь невозможна в принципе. 

– А при таком качестве воды, как сейчас, жизнь возможна? 

– Я вам отвечу философски. Смотря какая жизнь. Наша высокоинтеллектуальная – нет. Люди не замечают, когда они теряют – нет, не рассудок, а понимание жизни. Страны нет, власти нет, экономики нет, мы потеряли Днепр. Днепр начинается на Валдайской возвышенности, где и Волга, только он протекает ещё через болота Белоруссии, и потом то обращение с Днепром, которое наблюдается уже на территории Украины, приводит к полной деградации черноземов. Нет канализации, не очищаются сточные воды. 

Как-то президент Ющенко пригласил меня на заседание РНБО с докладом о качестве питьевой воды. Передо мной выступал министр экологии по проблеме очистки Днепра, и вот он потребовал 5 млрд гривен. РНБО – это действительно знать страны, и все единогласно, включая Ющенко, поддержали: да, выделяем. Я на своё выступление встал и говорю: «Виктор Андреевич, вы приняли неправильное решение». Я смотрю – у Патона вот такие глаза, он мне уже кулак сжимает показывает. А я повторяю: я сказал правду. Рядом сидели глава Минздрава Богатырева и Юлия Тимошенко, смотрят то на меня, то на реакцию Ющенко. А он просто остолбенел, и я имел возможность, 2-3 минуты, высказать до конца свою мысль. Это невозможно априори, говорю, Днепр не надо чистить, его загрязнять нельзя, гадить! Посмотрите на себя: у вас дача прямо на берегу Днепра. Где настилы над водой – вы гадите прямо в воду. Хорошо если оно уходит в землю, там живёт микрофлора, которая ваши отходы перерабатывает. А сбрасывать в воду нельзя. Вы засасываете это в водопроводные системы, да ещё и хлорируете. Подтверждение нужно? Посмотрите на речку Лыбедь, к ней приблизиться нельзя, так она воняет. 

Это был определённый шок, до всех дошло. Мне понравилась реакция Ющенко: «решение отменяем». Кто-то там сбоку вякает: «Это первый случай в истории, когда президент, самолично утвердив, тут же снимает своё решение!». – «Так он же делает правильно», отвечаю я.

Потом меня много раз приглашали, понимая, что я по бумажкам не читаю, просто рассказываю. Последнее мое обращение было по поводу плотины Киевской ГЭС, она уже течёт. Я сорвал один очень крупный проект, антиукраинский, антиславянский. Когда Америка предлагала – и сейчас пока ещё не совсем сорван этот проект, но я его уже практически погубил – построить судоходный канал «Чёрное море – Балтика»: по Днепру, чтобы не трогать территорию России, по Припяти, на Беларусь, на Польшу и в Балтийское море. Все согласились… какой бы там ни был батька, но недоученный до конца. Польша уже начала рыть. Я публично выступил: «Это преступление против нас». Это было бы полбеды, если бы речь шла только об Украине, но я указал ещё страны, которые относились к блоку НАТО. И объяснил, что вот всё то дерьмо, которое лежит на дне днепровских водохранилищ – их у нас 6, по количеству ГЭС — очень много радиоактивных отходов, химических супер-токсичных ядов, и всё это после прохождения барж, открытия-закрытия шлюзов, попадёт в Чёрное море, сначала по течению пойдёт на Болгарию, Румынию, Турцию и по кругу на Кавказ. А далее выходит в Адриатическое море, в Грецию, в ту же Турцию но с другой стороны, в Италию и по всем другим странам. 

В этот проект вкладывали 5 или 8 миллиардов долларов. А я сказал, какое гигантское количество радионуклидов лежит в Киевском море, все сине-зелёные водоросли не на шлюз идут, а тут остаются. Там бетонно-земляная плотина, 2/3 это обычная земля, а за плотиной – дачные участки, которые дали людям только для хозяйственных дел, только для огородов. Люди же понастроили там многоэтажных дач, перекрыли естественный поток воды, нарушили подземные токи, и поплыла дамба. Ровно за год до Чернобыля, в 1985-м, её прорвало. Там была огромная дыра, чуть меньше 100 метров, поток воды долго не могли закрыть. Щебнем и бетонными блоками не получилось – в итоге знаете чем, хлебом закрыли! Тысячу лет тому назад Кремль строился по этой технологии: обожжённые кирпичи, а склеивающий материал мука с яйцами. Но нельзя в воду, где есть микрофлора, давать питательную среду: та мука, что на плотине, её жрёт микрофлора, с 1985 года много лет прошло. Теперь, чтобы что-то отремонтировать, надо спустить воду. А куда деть радиоактивные отходы?

Между прочим, у нас ядерного взрыва в Чернобыле не было, а был взрыв водорода, который выходит из недр земли и является строительным материалом нашей поверхности. Есть такое явление дегазации, её обнаружили российские профессора, отец и сын Н.В. и В.Н. Ларин. Так, как будто огонь шёл из глубин земли. Я, к сожалению, не написал статью о том, что Тунгусский метеорит – это был метеорит, но он ударил в то место в Сибири, где подо льдом скопился водород, и только поэтому произошёл огромный взрыв. А не могли объяснить всего лишь одно явление, почему выжженные корни у деревьев на десятки метров глубину. Догадаться, что это естественный процесс, центр Земли занят водородом и гелием, и излишки его выходят.

В первый день Бог отделил свет от тьмы. Я трактую глубже: он создал ядро Солнца и ядро Земли. Оно состоит из нейтронов и протонов, всего 3 тысячи километров в диаметре. Потом идёт жидкое ядро, материал термоядерной бомбы — водород и гелий. И начинается термоядерный процесс. Но есть силы гравитации, которые его сжимают, и начинается термояд синтез. Мы живем на термоядерной бомбе. То же работает и на Солнце, только Солнце в 333 тысячи раз больше, чем Земля. Там этот термоядерный процесс выделяет очень много энергии, и оно освещает нас. 

Чем глубже мы опускаемся в Землю, тем горячее. Я специально спускался в шахту 1100 метров, шахта Засядько, там удивительный, очень мягкий уголь, как глина – очень калорийный, без каких-либо примесей. Там очень жарко. Меня поразило, что шахтеры на улице могут грубить, быть жестким, какими угодно – а не шахте это золотые люди! Они под землёй, они слышат гул Земли. И там очень много их самых близких друзей – крыс. Каждый шахтёр, который несёт свой «тормозок», обязательно делится с крысой. Я возил туда большой профессорский состав, но они поспешили вернуться на поверхность. А я услышал гул земли. Очень специфический. Его надо пережить, почувствовать, как дышит Земля.

— Об этом, кажется, Эмиль Золя в «Жерминале» писал.

— Пока сам не почувствуешь, это даже такие великие не передадут. Если у вас нету созвучия, резонанса в понимании – это описание останется пустым.

— Владислав Владимирович, смотрите, какой огромный кузнечик сидит у Вас на шторе!

— Да, у меня в кабинете много разной живности. Сколько цветов. Рыбки золотые…

— А вот лежит фото терменвокса, интересуетесь?

— Я недавно хотел сделать такой прибор, но пока отложил. Сверхчувствительно надо понимать музыку и ритм. Вот человек проводит рукой, и меняет ёмкость звука — можно играть. В терменвоксе они чисто технически это делают. Я хотел изготовить такой прибор, чтобы определять степень вашего здоровья. Типа биорамки, как вы будете реагировать на этот звук. Он также может оценить состояние воды в вашем организме. А воды в вашем организме 90% с большим гаком.

Когда была эта вакханалия 2014 года, я перелазил через горящие баррикады в Кабмин, чтобы подписать принципиально новый ГОСТ на питьевую воду. Кроме стандартных химических показателей, вводил биотестирование: каким образом ваш организм реагирует на воду, которую вы пьете. По анализу человеческой крови некорректно судить, так мы берем рыбок. На первом этаже у меня прекрасная лаборатория, полсотни аквариумов с золотыми рыбками и карпиками. Всего около тысячи «подопытных», мы их и размножаем, и покупаем. Помещаем их в ту воду, которую нужно проанализировать. Бывает, все сдохли, бывает, выжили, но берем анализ — он полностью разбалансирован по лейкоцитам и другим показателям. Это идёт нарушение на генетическом уровне – химически никто этого не почувствует. Каков механизм, другой вопрос, главное, мы качество почувствуем. 

Вот сейчас мы, за последние 2-3 года, сделали в Институте гигантскую систему для обеспечения всех дипломатических представительств мира, аккредитованных в Украине, на Трухановом острове, где их база отдыха и летом, и зимой. Пробурили скважину – вода плохая. Мы сделали установку 5,5 тысяч литров в час, генетически безопасная вода. 

Самая безупречная вода – это артезианские скважины, которые я начал открывать с бывшим мэром Киева Александром Омельченко: вода прямо из-под земли, без дополнительных ёмкостей. Люди думают, что раз бесплатно, значит, вода там плохая, и идут наполнять свои пластиковые бутли водой из киосков, куда её привозят в машинах и, чтобы она не протухла, очищают чем-то токсичным. А потом происходят эндокринные нарушения. Вы спросите: почему не принимают эти ГОСТы? Да нет, они утверждены – просто никто ими не пользуется. Это всё бизнес, они все дают мзду. Поэтому я и участвую в этой президентской кампании: чтобы быть услышанным. 

— Чем сейчас ещё Институт коллоидной химии занимается, какие тематика разрабатывается?

— Она не одна, но если в общем сказать, то это качество воды на глубинном уровне. Сейчас известно 25 миллионов химических соединений антропогенного происхождения. Когда я начинал эту работу вести в 1990-х, их было 2-3 млн. Сейчас количество выросло на порядки. И надо видеть не просто влияние одного интоксиканта, а их совместное присутствие, которое может приводить к непредсказуемым химическим, физическим и биологическим свойствам. И очень важно выяснить, они нивелируют друг друга, или они маскируют друг друга… И как правильно построить корректирующую работу — какие технологии должны быть для очистки. 

Водопроводная вода, по сути, является технической. То, что вся планета болеет онкологией – это хлорированная водопроводная вода. Но это гигантский бизнес, поменять эту технологию невозможно. Из хлора делают только токсичные соединения: зарин, зоман, иприт – это самые сильные агенты, то, против чего московский профессор Зинин создал противогазы в Первую мировую войну. В принципе, воду очистить очень легко, но когда мы убираем все соли, она становится очень токсичной. Суперчистая вода очень токсична. Вода без солей быть не может, она должна забирать соли. Если вы пьёте такую воду, она вытягивает из вашего организма все необходимые для его функционирования соли, прежде всего, кальция, магния, натрия, калия. Так что воду очищать нужно только в крайнем случае.

— Нам пора заканчивать интервью, и я не могу не спросить Вас о судьбе академии после ухода Бориса Евгеньевича Патона – как Вы её реально видите… 

— Кто вместо Патона будет исполнять обязанности президента до выборов – то ли Наумовец, то ли второй вице-президент Горбулин. Он всё время работал в военной промышленности ЦК КПУ, занимался оборонным отделом, что он сделал в науке я не знаю, закрытые все работы. Наумовец – физик. Патону было удобно, он сам подбирал себе первых помощников. Но как самостоятельных лидеров, я их не вижу. А из всех, кто подал заявление, я вижу 2 серьезные кандидатуры: это Комисаренко и Семиноженко. У них есть хороший большой опыт работы во власти, и тот и другой работали в министерствах. И оба достаточно энергичные. И у того, и у другого в подчинении институт… очень важно, чтобы человек побывал директором научного института – это своеобразный коллектив, очень непростой в управлении, организм, который не терпит силовых решений. Сотрудников там нужно убеждать. Если немножко пафосно сказать, чтобы быть не просто административным директором, а научным лидером, ты должен не просто на голову, а во всех отношениях быть лидером, и чтобы не на словах, а на деле все видели, что ты понимаешь и знаешь на порядки больше, чем все они вместе взятые. На научном руководителе очень много ответственности. По любой работе, которой занимаются профессионалы в узкой области, ты должен знать не меньше, чем они. Я во многих статьях вычёркиваю уже своё имя, у меня полторы тысячи научных работ. Но они просят, чтоб я был – тогда работы проходят быстрее, и на них охотнее дают рецензии. 

Патон — это единственный советский академик, который после развала Советского Союза сохранил его в рамках МААН — Международной ассоциации академий наук советских государств. Он 20 лет был президентом, все президенты других академий приезжали к нам. В прошлом году он передал этот пост Белоруссии. 

Что сказать: за те деньги, которые люди получают в украинской науке, жить нельзя – но удовольствие моральное получать можно.

Первую часть интервью читайте здесь.

Читайте также ответ Национальной Академии Наук Украины «Это не у нас в «Граните». Это у Вас в НАНУ»