Я не ученый, тем более – не палеонтолог и потому, приняв научное творчество Ефремова как данность, сосредоточусь на его художественных трудах. И здесь, как и в общем облике Ивана Ефремова, раскрывается тензориальность как совмещение противоположностей. Они свидетельствовали о глубине и всесторонности творческих поисков писателя, но и породили гонения на него самого.
В математике различают три рода объектов: скалары, векторы и тензоры. Скалар определяется числом, в нем нет ничего, кроме неизменной его величины – например, геометрическая фигура такой-то конфигурации и величины. Предмет такой-то массы, просто число (три, пять, сто миллионов). Вектор, кроме величины, выраженной численно, характеризуется еще и тем, что имеет направление. Такова летящая в воздухе стрела, луч света, шальной протон, пронзающий мировое пространство, любая линия на бумаге, для понимания которой надо определить, куда она направлена. А тензор от однонаправленного вектора отличается тем, что имеет не одно, а много направлений. Он, можно определить и так, разнобегучий одновременно. Так давление, оказанное на замкнутый объем газа или воды, распространяется уже не по направлению первоначального внешнего нажима, а во все стороны: внешний вектор, давление на определенную точку в определенном направлении, ответно преобразуется во внутренний тензор, становится давлением изнутри уже на все точки ограничивающего газ или жидкость объема. Так, искра, пронзающая лишь в одном месте ящик со взрывчаткой, порождает тысячи осколков, летящих во все стороны, по всем возможным осям: взрыв тензориален.
Математические понятия скалара, вектора и тензора можно использовать для анализа характеров и творческой одаренности. Есть люди-скалары – люди без направления, простые жильцы на земле: как-то существуют, раз уж появились на свет. Недавно подобных людей называли винтиками общественного механизма. Творчества от винтиков машины не ждать.
Творчество, то есть стремление что-то изменить, что-то улучшить, внести что-то свое, еще неизвестное другим, в частях механизма недопустимо и опасно, ибо равнозначно нарушению порядка – сиди, куда вмонтировали, выполняй операцию, раз и навечно на нее обреченный…
В застойные периоды истории люди-скалары – самый типичный образ человека. Их наличие гарантирует прочность застоя, видимость благополучия уже установленного способа существования…
Люди-векторы несут в себе порыв к заранее намеченной цели. Целеустремленность – жизненная черта векториальных людей. Из их среды выпочковываются «пассионарии», творцы истории, определяющие своими действиями прогресс либо регресс. Такие целенаправленные фигуры вносят оживление в любые сферы, где они действуют: новые идеи и открытия в науке, новые изобретения в технике, общественные переустройства, установления государственного мира либо, наоборот, разжигание войн… Творчество, жизненная цель, твердо себе поставленная и неукротимо преследуемая – главное отличие векториальных людей от скаларов в человеческом обличии.
А люди тензориального склада отличаются от прочих целенаправленных людей тем, что векториальность их не в одном, а в нескольких творческих направлениях.
Здесь особо надо подчеркнуть именно творческую многонаправленность, а не разбрасывание интересов, типичное для интеллектуального любопытства, но не для творческих поисков.
И ученые Возрождения, и наши современники Владимир Вернадский, Александр Чижевский, особенно же Павел Флоренский – являются выдающимися примерами людей тензориального склада.
Глубокий образ тензориального творца являет собой и Иван Ефремов.
При знакомстве с его трудами поражает, что он совмещал в своем творчестве два, казалось бы, мало связанных направления: науку и художественную литературу. И совмещал не по стереотипу – здесь профессия, а там хобби, — а как равноценные области целеустремленного труда. Крупный палеонтолог, прокладывающий в науке свои пути, и столь же крупный писатель, создающий в литературе свое направление, свою школу художественных образов и литературных идей. Это соединство противоположных областей творчества является, быть может, самым поразительным примером того диалектического противоречия, к которому почти молитвенно призывают в учебниках философии, но от которого с опаской отстраняются в реальной жизни почти все хвалители «единства противоположностей». В древности хорошо говорили: «Не всякому дано вместить слово сие»… Ефремов – вместил!
Первым его крупным художественным произведением Ефремова стал известный всем роман «Туманность Андромеды». Была великая историческая потребность в появлении такого романа. Проблемы будущего всегда интересовали и всегда будут интересовать каждого мыслящего человека. Особенно в наше время, когда будущее вдруг стало неясным и зыбким.
Западная футурология чаще всего ограничивается консервированием на будущее современных капиталистических отношений, лишь подкрашивая их большим благосостоянием общества и устранением слишком уж жгучих социальных язв. Марксистская наука, глубоко проанализировавшая болезни капитализма, на теорию будущего тщания не потратила. Представление о грядущем ограничивается лишь общими постулатами, вроде «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Концепция будущего изложена лишь как формула цели, а не как детальная общественная структура. Но пытливая человеческая натура требует не только лозунгово знать, к чему стремишься, но и представлять себе будущее картинно, видеть в живописной его разносторонности и многокрасочности.
Иван Ефремов поставил себе исполинскую цель: дать яркую, научно обоснованную картину будущего общества, каким оно должно явиться согласно марксистско-ленинской теории; превратить лозунговые афоризмы в живые картины, преобразовать теоретический призыв в реальность социальной практики, — то есть, сделать идею делом. Точь в точь по старому изречению: «И слово стало плотью и обитало меж них, полное благодати и истины».
Эту грандиозную задачу – воплощение теоретического слова в живой образ – он блестяще выполнил в романе «Туманность Андромеды».
Как бы теперь, в конце 80-х, ни оценивать роман, написанный четверть века назад, какие бы ныне ни выискивать в нем погрешности (художественные либо концептуальные), несомненно одно: Ефремов созданием этого произведения совершил художественный и идейный подвиг, еще при жизни сделал свое писательское имя бессмертным. Ибо впервые в мировой художественной литературе за три с лишком века после не блистающей художественными достоинствами «Утопии» Томаса Мора, появилось произведение о грядущем коммунистическом обществе, основанное на твердом фундаменте науки и покоряющее читателя литературной убедительностью.
Пропагандистское значение «Туманности Андромеды» для утверждения в умах читателей у нас и за рубежом веры в реальность коммунизма неоспоримо и незыблемо. Задача построения грядущего справедливого общественного строя, объявленная до того лишь в лозунгах и афоризмах, предстала читателю в широкомасштабности многокрасочной картины. И персонажи этой картины – Дар Ветер, Эрг Ноор, Веда Конг, Мвен Мас и другие – явились читателю живыми характерами, людьми, которых любишь, которым удивляешься, которым – особенно молодому читателю – невольно хочется подражать.
Старая «задача для юнца», поставленная Маяковским – «сделать жизнь с кого?» — в романе Ефремова получила неожиданное решение: жизнь надо делать с тех, кто еще только будет, которых пока нет, но которые уже так рельефно зримы, так привлекательны внешне, так покоряюще близки интеллектуально, что во всех отношениях живей тысяч живущих.
Переоценить огромное значение «Туманности Андромеды» для воспитания молодых душ, для утверждения идей коммунизма – невозможно. Роман, конечно, фантастика – но в самом высоком смысле этого слова: научная фантастика. А поскольку наука всегда реальна, иначе она была бы пустым мечтательством и прожектерством, то и фантастика романа Ефремова – реальна. И фантастика, и реальность одновременно – особый, мало еще разработанный жанр литературы: реальная фантастика грядущего.
Что бы сделал обычный, творчески одаренный человек, поставивший себе жизненную цель и добившийся огромного успеха в достижении этой цели? Такой человек векториального склада с новой энергией совершенствовал бы свою находку, украшал и укреплял доставшуюся ему удачу – двигался бы все дальше по той же дороге. И стал бы в конце концов служителем своего успеха, пленником собственной удачи, зашорил бы глаза от постороннего света, снова и снова вглядывался в сверкнувшее ему однажды озарение.
И в науке, и в художественной литературе тысячи примеров такой целеустремленности, вырождающейся постепенно в интеллектуальную узость.
Сколько раз приходилось слышать сказанное с добрым сожалением о выдающихся фигурах науки и литературы: «Сколько сделал хорошего, да застрял на собственных достижениях, и вот результат – отстает от нового времени».
Такова природа однонаправленных – векториальных – людей. И совершенно иная у людей тензориального типа. Иван Ефремов неожиданно для всех читателей и почитателей – не для самого себя, конечно, — показал, что отнюдь не собирается замкнуться на совершенствовании однажды удавшегося труда; что быть навечно пленником собственной идеи, верным служителем созданного им же направления – нет, эта судьба не для него! Он сделал то, чего от него никто не мог ожидать: он пошел на самого себя.
Он напал на собственный успех, стал трясти и колебать возведенное им самим величественное здание грядущего. Он как бы задался целью проверить, а выдержит ли оно злую атаку, не на зыбком ли фундаменте вознесено, не воздушные ли замки выстроены на его сияющих проспектах?
Он стал бороться с самим собой, как с принципиальным противником. Иван Ефремов, великий творец утопической «Туманности Андромеды», сел писать антиутопию «Час Быка». И в этом романе, появившемся спустя 10 лет после «Туманнности», он рисует совершенно иную модель грядущего общества. Не высоко нравственные, справедливые отношения свободных людей, не обстановку житейской и интеллектуальной культуры, не творческий дух, животворящий каждого индивида (столь типично и строго обоснованные в первом романе). А нечто противоположное: житейскую придавленность и скудость, несправедливость нравственную и социальную, пласт полурабов, влачащих нелюдское существование в фундаменте государства, и крохотную кучку властителей наверху, группку олигархов, ни умом, ни знаниями, ни творческим даром не корреспондирующую своему высокому положению – но тем не менее командующую всеми рычагами жестокой и бесконтрольной власти. Мечта о рае справедливости, творческой активности и всесторонней обеспеченности в первом романе – и мрачный сумрак подземелья во втором. Инферно, выражаясь любимым словом самого Ефремова, против парадиза. Диктатор Чойо Чагас, раб своей собственной диктатуры и угнетатель подвластных ему людей, против совершенного в своей независимости Дара Ветра – свободного среди свободных…
И таково художественное мастерство автора, что в жестокий роман о суровой олигархии веришь столь же искренне, как и в роман о свободном от социальных язв обществе. Ефремов ставит своей писательской задачей убедить, что обе модели будущего реально возможны. Роман-утопия «Туманность Андромеды» торжественно возглашает: «Вот к чему мы стремимся душой, вот что будет для наших потомков». А роман-предупреждение «Час Быка» строго предостерегает: «Смотрите, как бы и на эту дорожку не соскользнуть невзначай в неконтролируемом историческом движении – и такой результат практически возможен». И с обоими его художественными утверждениями невольно соглашаешься – да, и царство свободы, и царство угнетения одинаково возможны. Роман озарения – простите за выспренное слово, оно в данном контексте точное – и роман угрозы звучат одинаково убедительно.
(Фрагмент статьи калининградского фантаста Сергея Снегова «Зеркало времени: вольные мысли о творчестве Ивана Антоновича Ефремова» из сборника научно-фантастических произведений молодых советских писателей-фантастов «Имя для рыцаря», 1989 г.)
Читайте также статью «Иван Ефремов. Предвидения и предсказания»
