«Ущербность – это отклонение не от нормы, а от меры управления». Второй день конференции по менталитету
Международная конференция “Менталитетная составляющая человека” (8-13 ноября) набирает свои обороты. Второй междисциплинарный диалог, который состоялся 9 ноября, поднял вопросы о влиянии менталитета на социальный статус, а также о таком последствии его существования, как «ущербность» — основная исследовательская категория глубинной психологии. Ущербность есть у каждого человека, она является той призмой восприятия, через которую человек смотрит на мир, и менталитет в этом выступает как основной фактор влияния на восприятие, мышление, мировоззрение человека, поведение, а соответственно, на его жизнь, социальный статус и успех.
“Мы редко осознаем, что наши самые личные мысли и эмоции на самом деле не являются нашими собственными. Потому что мы мыслим языками и образами, которые не мы изобрели, но которые были даны нам нашим обществом”
Алан Уоттс
Открыл панель Dr. Олег Мальцев (Украина) — европейский ученый с мировым именем, глава научно-исследовательского Института Памяти имени Г.С. Попова. Автор культовых научных работ в области криминологии, психологии, социологии, философии. Член Президиума и академик Европейской академии наук Украины. Dr. Мальцев является основателем и руководителем элитного подразделения Института Памяти — “Экспедиционного корпуса”, который проводит научные исследования во многих странах мира более 8 лет. Целью научных экспедиций является изучение технологий и механизмов, которые позволяли добиваться власти в разные исторические периоды.
-Влияние менталитета на социальный статус — это для меня один из интереснейших вопросов конференции. Он касается каждого из нас лично, не только предмета исследования. В современной академической науке не принят практический подход к реализации задач социума. В определённый момент наука разделилась на две части: науку гражданскую и науку военную. Военная отличается от гражданской как небо от земли. Их ключевое отличие в том, что в военной науке для достижения результата используется фундаментальный научный подход.
Но когда мы говорим о гражданской части академической науки, там этот принцип никому не нужен. То есть, по сути, гражданская наука не стремится к прикладной части; она остаётся на уровне теоретизации. А в определенный момент сдала свои полномочия каким-то людям, которые теперь говорят, как в этой жизни добиться всего – как вы понимаете, эти люди к науке не имеют никакого отношения, они просто высказывают своё или даже чужое мнение, и ничего научного в том, что они говорят, нет.
Как-то на одной серьёзной научной встрече меня спросили, как я думаю, если человечеству столько лет, почему до сих пор не существует науки о том, как жить? Я тогда не знал ответа на этот вопрос и, будучи молодым ученым, даже им не задавался – на то время такие «мелочи» меня не забавляли. Но теперь я знаю ответ.
По сути, мы имеем дело с неконтролируемым процессом возникновения статуса в обществе у человека – практически бессознательным. А двигателем этого бессознательного приобретения статуса является столь же бессознательный менталитет – о чем мы говорили вчера.
То есть, когда человек планирует свою жизнь, главным препятствием на его пути становится менталитет. Он становится главной причиной невозможности изменений – и самое страшное, что человеку даже некуда обратиться, чтобы узнать, как сделать эту категорию управляемой.
Порассуждать о менталитете может любой – но если нужно что-то делать, спикеров не найдётся! В мире не существуетни одного учебника, ни одной научной работы о том, как управлять менталитетом. А если всё-таки такая работа существует, значит, она принадлежит сфере военной науки – иначе, как и академическая наука, ограничилась бы теоретизацией, то есть, рассуждением на тему. Предположим, я хочу чего-то добиться в жизни. Как мне это сделать? «Вам нужно упорно трудиться и идти к цели». Вам не кажется, что это звучит ненаучно? Если бы это касалось военной науки, была бы технология.
Когда касается достижения резтов на сугубо фундаментальной научной основе, возникает технологическая система, которую люди впоследствии эксплуатируют. Если же это будет касаться гражданскойнауки, то человек, прочитав научную теоретизацию, должен сам догадаться, как ему применить в жизнь те данные, которые он получил, чтобы он поднялся по социальной лестнице, чтобы его социальный статус увеличился или хотя бы остался прежним.
Социальный статус имеет ключевое влияние. Менталитет – это последствие структуры сознания. А как организовывается, перестраивается сознание, ни один гражданский ученый в мире не знает. Отсюда возникает неуправляемая траектория социального статуса, завязанная на теоретизацию современной науки.
Недавно разговаривал с одним очень знаменитым американцем. Он делит людей на две категории: 90% составляют те, которые говорят, как надо думать, и только 10% говорят, как что-то сделать. Так вот этих все меньше и меньше в мире. Говорить о том, как нужно думать, очень просто. А чтобы говорить, как делать, нужен фундаментальный научный подход.
Приведу формулу: структура сознания – ущербность – подход. Треугольник. По сути, структура сознания – это и есть менталитет. Представьте, что у вас 8 «бутылок»: 4 первые заполняются снизу вверх, а остальные сверху вниз. И в них жидкость разного цвета, отражающая качество структуры сознания, которая приобретена бессознательно.
Неуправляемая структура сознания — это и есть ущербность. Что и определяет подход к выполнению любой задачи в жизни.
Все люди на земле одинаковы. Все, что их отличает – это менталитет. И у каждого своя степень ущербности.
Вот если бы человеку дали заполнить «бутылки» таким способом, как он считает нужным, то мы получили бы фундаментальный научный подход к решению любой задачи. Когда мы говорим, что у человека подход неверный – это последствие ущербности. Любой подход, кроме фундаментально научного, ущербен. По сути, «бутылки»должны быть наполнены прикладными научными данными и человек должен использовать их для достижениярезультатов.
Много лет я занимаюсь поведением человека в экстремальных ситуациях. Человек настоящий только там; в остальных случаях вы видите социальную роль. Человекнаучился за много веков притворяться. Так вот, когда я говорил о военной науке – там люди как раз сразу начинают с изменения состава этих бутылок. И приучения человека к тому, чтобы пользоваться фундаментальным научным подходом в любых жизненных ситуациях – в том числе экстремальных. А для этого теоретическую науку нужно превратить в прикладную.
Следом выступил Prof. Максим Лепский, доктор философских наук, профессор кафедры социологии факультета социологии и управления Запорожского национального университета, глава исследовательского комитета социального прогнозирования Социологической ассоциации Украины, академик Европейской академии наук Украины:
— Я представляют науку социологию, которая мультидипарадигмальным подходом накрывает все многообразие проявлений этого мира. И эта сила социологии как раз часто связана с исследованием менталитета.
Действительно, специфичный образ мышления исследовать крайне сложно. Это сейчас проявляется в исследованиях искусственного интеллекта. Если раньше все компьютерные информационные технологии мы рассматривали как протез к способностям человека, то теперь человек становится протезом к способностям ИИ. Единственное, в чем человек никогда не станет протезом – это его образ мышления.
Все, кто исследуют сейчас ИИ, сталкиваются с тем, что машина может дифференцировать, разбивать по разным составляющим – а вот делать что-то общее, обобщать не способна.
Мы сталкиваемся сейчас с проблемой не просто результативности человека, а результативности ещё и при давлении виртуального пространства.
Вспомню старую дискуссию Питирима Сорокина и профессора Бехтерева. Когда Сорокин уезжал из советской России, он сказал Бехтереву, что «недостойно социологу быть включённым в государственную науку». Но мы знаем, что Бехтереву удалось создать глубокую науку, первая кафедра социологии была открыта именно в бехтеревском университете. Но и Питирим помог развиться американской социологии. И здесь возникает вопрос о менталитете человека, находящегося в условиях изменения общества. Высокий уровень подготовки позволяет добиться успеха при выборе и первого, и второго пути.
Я полностью согласен, что менталитет определяет статус человека, как внешний, так и внутренний. И, к сожалению, эта категория не стала управляемой в развитии творчества и лучших качеств человека.
Есть и негативная сторона: дисциплинарные практики обычно не позволяют развиваться творческому мышлению. В то же время, последние дискуссии социологов как раз и состоят в том, необходимо ли универсальное знание и насколько оно обладает прикладным значением? Или социология только обслуживает бизнес-процессы и измеряет — вместо того, чтобы делать открытия в науке?
Я полагаю, что ущербность менталитета связана с неразрешением следующих противоречий:
1) принятия решения и коммуникации – противоречие управления;
2) социокультурного поведения и деятельности – именно с этим противоречием столкнулась Европа, когда хлынули мигранты, которые хотели высокого качества жизни, а социокультурное поведение оставалось прежним;
3) Противоречие адекватности: реальности и мировоззрения;
4) Творчества и повседневности – противоречие образа жизни;
5) Отражение во внутреннем мире человека живых образов — и представлений, которыми оперирует память (это противоречие восприятия);
6) противоречие теории и практики.
Я думаю, это и есть наполненность «бутылок», о которых говорил Олег Викторович. Если эти вопросы не решены, то что-то не так в структуре сознания.
Поэтому для меня ущербность — это отклонение не столько от нормы, сколько от меры управления, активности, образа жизни, восприятия и дееспособности жизни
Далее выступил Prof. Кент Алан Оно (США) — профессор факультета коммуникации Университета Юты. Он проводит критические и теоретические исследования СМИ, кино и телевидения, уделяя особое внимание репрезентациям расы, пола, сексуальности, класса и нации. Кент Оно является президентом Национальной ассоциации коммуникаций. Автор книги «Современная медиакультура и пережитки колониального прошлого» (2009), соавтор книги «Американцы азиатского происхождения и СМИ с Винсентом Фамом» и «Смещая границы: риторика, иммиграция и предложение 187 Калифорнии с Джоном Слоупом» и др. В рамках подготовки к конференции профессор Оно рассказал, как соотносятся культурная идентичность и социальній статус – читайте в «Граните науки».
— Моя докторская работа в конце 1980-х — начале 1990-х годов в Университете Айовы была проведена после относительно длительного периода, около 50 лет, с начала до середины 20 века, в течение которого структуралистское мышление преобладало в большинстве стран в социальныхи гуманитарных науках. Структурализм восходит к приверженцам рационалистической мысли эпохиПросвещения и успешному поражению мистицизма как нормативного и регулирующего образа мышления. Иммануил Кант, Рене Декарт, Джон Локк, Давид Юм и другие проникли в западную академию и за пределы рационалистической философии, которую часто характеризуют как спасителя западной цивилизации, если не всего мира, и как таковая она занимает центральное место в западной литературе. Если постмодернизм действительно существует, то это, конечно, не замена модернизма, а скорее его продолжение или период внутри него.
Таким образом, мое обучение в докторантуре проходило во время постструктурализма как духа времени, и в то же время культурология также была в моде в Соединенных Штатах. Мои наставники были воспитаны структуралистами за поколение до меня, они читали и руководствовались мышлением таких примечательных фигур, как Клод Леви-Стросс, Фернан де Соссюр, Зигмунд Фрейд, Луи Альтюссер, Юрген Хабермас, Теодор Адорно, Вальтер Беньямин, Макс Хоркхаймер, Чикагская школа социологов и Элвин Гулднер. В свободное от работы время я читал под руководством младших преподавателей Рэймонда Уильямса, Стюарта Холла, Анжелу МакРобби, Элспет Пробин, Пола Гилроя, Мишеля Фуко, Жана Франсуа Лиотара, Жака Дерриду, Жиля Делёза и Феликса Гваттари,Юлию Кристеву, Люс Иригарей, Жана Бодрийяра, АнджелуДэвис, Глория Анзалдуа, Черри Морага, Корнел Уэст, Эссекс Хемфилл и все, что я мог достать мои руки. В то время я также читал, но меньше интересовался тем, что мы могли бы назвать «переходными фигурами», такими как Роланд Барт, Терри Иглтон, Торил Мои, Умберто Эко, Жак Лакан, Поль Рикёр, Михаил Бахтин и Фредрик Джеймсон.
В этом выступлении я больше всего опираюсь на работуСтюарта Холла и Раймонда Уильямса по вопросу о менталитете и социальном положении. Если вчера я правильно расслышал ораторов, «Менталитет» — это своего рода «отношение к», «психическое состояние», «склонность к действию», «сознание», «коллективная память», «различия в стилях, мышлении, действиях», «чувство и вера» и, что любопытно, «бессознательное». Это даже, вполне возможно, «невроз».
Имея латинские корни, «менталитет» происходит от «mentalis», что означает «ум», а также от более раннего корневого слова «mentus», означающего просто «ум». Но, как вчера сообщили уважаемые участники дискуссии, менталитет — это не просто концепция индивидуального, личного разума. Это не просто то, что находится в голове отдельного мыслителя. Таким образом, речь идет не только о хранении человеком информации, обретении знаний и последующих действиях и поведении, связанных с этим знанием. Это также социальная концепция, менталитет в том смысле, в каком его понимала школа историков Анналов, то есть способы поведения цивилизации, и, возможно, более важно для этой конференции понятие цивилизующего габитуса Норберта Элиаса или совокупность социальных влияний. Это фактор в мышлении, убеждениях и действиях отдельного субъекта, который распространяется на социальные группы и через социальные группы.
На мой взгляд, менталитет очень похож на понятие культуры. И если это не синоним культуры, то это, безусловно, культура. Размышление о менталитете с точки зрения культуры помогает мне объяснить отношение менталитета к социальному положению. Например, определение культуры, данное Раймондом Уильямсом (1958, «Культура как обыденное»), основывалось на экономическом классе. Он рассматривал культуру, основанную на непосредственном отношении субъекта к экономическим, культурным и интеллектуальным центрам силы. Определяя культуру как «обычную», он смог понять, как британский культурный элитизм со временем определил культуру как особенную, прекрасную, элитную — что угодно, только бы не обычное / обыденное. Таким образом, для него культура была «особым образом жизни народа, периода, группы или человечества в целом; произведения и практики интеллектуальной и особенно художественной деятельности» (The Long Revolution, 1976, 90). Он упростил или обобщил понятие культуры. Это было у всех. У молодежи была культура, у бедных культура. У женщин была культура. Культура — это не только оперы, балеты, музыкальные концерты, картины, вывешенные в художественной галерее и изысканные художественные произведения в британских традициях. Это было то, что люди сказали, что они сделали и как они действовали. Как сказал Уильямс, это элементы всего образа жизни.
Уильямс был очарован изменениями в социальном положении, основанными на том, что мы называем менталитетом. Он и его коллеги из Центра современных культурных исследований сделали предположение, что социальное положение не изменится без изменения в культуре. Все мы знаем, что традиционным действием нового властителя после смены режима является свержение публичных статуй, произведений искусства, а иногда и зданий предыдущего лидера, если это считается репрезентативным для идеологии предыдущего режима. Уильямс сосредоточился на более постепенных социальных изменениях, которые иногда труднее обнаружить, но которые тонко меняют культуру, подразумевая или отражая своего рода социальное отношение к членам с меньшим социальным статусом. В своем эссе «Доминирующий, возникающий и остаточный» Уильямс предполагает, что не так просто изменить господствующий габитус общества. Ведь как только начинает внедряться возникающая, устойчивая, оспаривающая и альтернативная культура, она становится доминирующей, натурализованной, воспринимаемой как должное и, следовательно, господствующей. Тем не менее, остатки или пережитки традиционного культурного прошлого продолжают заявлять о себе. Таким образом, они могут никогда не быть полностью стерты, даже если в культуре произойдет заметный и узнаваемый сдвиг.
Работа Стюарта Холла решающим образом опиралась на Уильямса. Многим из того, что подчеркивал Холл, было то, как британское общество относилось к иммигрантам и к сдвигу в традиционной британской культуре. Он видел в правительстве Маргарет Тэтчер своего рода культурную негативную реакцию, удвоение традиционной культуры, попытку сохранить контроль правящей белой элиты над британским правительством и культурой.
Таким образом, он говорил и о том, как британское общество пыталось решить проблему появления негров в Великобритании, называя чернокожих «грабителями» и используя британские СМИ для пропаганды этой веры, тем самым пытаясь сохранить социальное положение иммигрантов посредством реакционных политических процессов.
Я упомяну три аспекта моей собственной работы. Во-первых, вместе с Антонио де ла Гарса мы думаем об иммиграции с точки зрения нативизма и иммигрантов, а также того, как менталитет помогает структурировать социальное положение. Во-вторых, в своей работе о неоколониализме я демонстрирую, как остатки прежнего колониального менталитета помогают поддерживать устаревшие и ошибочные представления о современном менталитете как часто непреднамеренном и невольном процессе сохранения культуры.
Наконец, в настоящее время меня интересуют эпистемологии и то, как недостаток внимания к альтернативным эпистемологиям означает, что мы обязательно, сами того не осознавая, поддерживаем социальное положение тех, кто имеет и вносит альтернативные ментальности на повестку дня.
Неполноценность — это результат превосходства, гегемонии и привилегий. Неполноценность — это восприятие дифференциальной ценности, низкая самооценка человека как менее достойного и тому подобное.
Мой собственный подход к этой теме исходит из моего опыта теоретизирования расы. Моя работа по иммиграции, расовой дискриминации, колониализму и репрезентации в средствах массовой информации имеет прямое отношение к понятию менталитета и неполноценности — или чувству лишения гражданских прав без возможности исправить или изменить разногласия во власти.
Что значит видеть себя отсутствующим в дискурсе / средствах массовой информации? Что значит видеть себя уязвимым или оскорбленным в дискурсе / СМИ? Какую роль играют СМИ, помогая нам понять нашу роль или положение в обществе? Каково психологическое воздействие на «цветных» людей, которые смотрят телевизор? Чернокожие, латиноамериканцы и коренные американцы появляются на телевидении, но смотрят на них негативно. Американцы азиатского происхождения вообще себя не видят.
Белое большинство регулярно видит себя в сложных ролях и выражает сложную идентичность. Вопросы психологии не в сфере моей компетенции, но то, что я не вижу себя представленным, оказывает сильное психологическое воздействие (то, что у себя нет ролей в СМИ, говорит людям, что они не хотят, чтобы их видели). Видеть себя негативно изображенным – тоже. Это как бы самоисполняющееся пророчество: молодые люди могут думать, что они не могут оспорить свой образ, уж лучше им с успехом стать им.
Брюс Ли стал мощным ответом на историческое выхолащивание азиатских мужчин. Их стали встречать на улице боевыми возгласами «Киа!», даже если они не занимались никаким кунг-фу.
Вспомните недавние нападения на азиатов по всему миру из-за Covid. Что мы узнаем, наблюдая за этими атаками?Как подобные повторяющиеся образы и истории побуждают нас, как в микросхемах, чувствовать, думать и действовать в отношении азиатов и по отношению к ним? Как те же образы влияют на самих азиатов?
Мы начинаем узнавать о расовых микроагрессиях и их влиянии на образование учащихся. Некоторые говорят, что люди, испытывающие расовую микроагрессию, могут страдать от расовой усталости. Другие говорят, что одна из реакций на это переживание — внимательность.
Мой вопрос: какое психологическое воздействие оказывают образы, дискурсы и общение на маргинализованных людей? Какой мир они помогают создать для маргинализованных людей? И что с этим можно сделать, когда люди, чтобы сказать о тебе, оттягивают внешние углы глаз, делая их узкими? Обратите внимание в связи с этим на распространенность пластической хирургии и хирургии глаза в Азии. Заболеваемость булимией и анорексия, производство ненависти к себе, ведущее к самонасилию, ненависти к себе или низкой самооценке, катастрофический уровень самоубийств среди многих азиатских людей. Наблюдение за тем, как люди англизируют свои имена, влияет на гордость и оценку собственного языка, имени и идентичности. Подобные вопросы можно задать о менталитете и неполноценности групп меньшинств во всем мире.
Dr. Эмануэла Феррери, профессор Римского университетаSapienza, поделилась в своём докладе следующим:
— Менталитет это двойной феномен без онтологического предубеждения между конкретным и абстрактным, материальным и нематериальным, социальным опытом и культурной мыслью. Он культурный, потому что он социальный, и социальный, поскольку культурный. Это социоантропологическое сердце проблем и суть искусства. Конечно, я утверждаю, что менталитет может влиять на социальное положение как отдельных индивидов, так и групп: это маркер, сильно и глубоко связанный с интенсивным обусловливанием, которым коллективная культура оперирует в коллективной жизни.
Я рассматриваю менталитет как антропологический и социологический феномен. С социоантропологической точки зрения, это предрасположение предмета – единственное или множественное. Он сделан из повторяющихся мыслей, коммуникаций, выбранных привычек; связан с памятью и опытом, разделенным или нет. Потому что менталитет часто разделяет, ведёт и конфликту – ведь он может не совпасть, он может быть сделан из старых и новых желаний, социальных устремлений, перемешанных неприемлемым социальным образом. Менталитет — это универсальный феномен. Но если мы рассмотрим менталитет как полезный концепт для научного исследования и теоретического отражения, мое предложение учитывать социоантропологическое значение культурной идентичности и концепт габитуса, по ПьеруБурдье.
Междисциплинарный взгляд позволяет посмотреть на менталитет как на возможность самоопределения и гетеропредетерминацию каждого субъекта в окружающем контексте и культурной среде.
Опишу пример постмодерного менталитета: кейсуниверсальной фигуры, какой в Европе сегодня является иммигрант, иностранец. Алжирский социолог Абдельмалек Саяд больше 20 лет назад, разрабатывая культурумиграционного опыта, написал работу «Двойноеотсутствие». В ней он обосновал теорию о том, что иммигранты, фактически, не находятся ни у себя дома, ни в принимающем их обществе, в которое они сейчас включены. Они одновременно исключены из обоих обществ. Но! Всё это создает условия, которые могут также быть рассмотрены как двойное присутствие того же социального действующего лица. Это делает фигуру мигранта скорее сильной, чем слабой. Таким образом, как видите, аналитическая перспектива перевёрнута, и двойные связи трансформируются в ресурс скорее, чем в дефицит, в социальном процессе культурной трансформации текущего опыта общества.
Менталитет – это чисто чувственное измерение, которое становится видимым, когда проецируется в коллективные действия.
Междисциплинарные диалоги важны, но мы должны быть аккуратны с тем, чтобы не путать разные слои коллективной реальности, культурные различия не путать с социальным неравенством.
Завершило доклады второй дискуссионной панели конференции «Менталитетная составляющая человека» выступление Prof. Виталия Лунёва — ассоциированногопрофессора Национального медицинского университета им. А. Богомольца, академика ЕАНУ, члена Американской психологической ассоциации, Американской академии клинической психологии, Всемирной федерации психического здоровья (США), Европейской академии естественных наук (Ганновер, Германия):
— Говоря о проблематике социального статуса и его связи с менталитетом, я хотел бы акцентировать внимание на рассмотрении вопроса в поле понятия социальной стратификации.
Социальная стратификация — это то, что обеспечивает возможность появления социального статуса; она уже изначально допускает неравенство. Согласно самому определению, это деление общества на специальные слои (страты) путём объединения разнообразных социальных позиций с примерно одинаковым социальным статусом.
Социальная стратификация изначально допускает и утверждает социальное неравенство, выстроенное по вертикали (социальная иерархия), вдоль своей оси по одному или нескольким стратификационным критериям (показателям социального статуса). Все стратификационные критерии – всегда показатели социального статуса, они уже его подтверждение. Поэтому есть некое неосознаваемое ожидание того, что в любой общности людей должны появиться классы, касты, группы, лидеры, оппозиционеры… Это то, о чем я говорил на предыдущейпанели конференции: человек должен согласиться какой-либо сценарий и на тот или иной невроз.
Мы можем точно сказать, что любой социальный институт, который существует – он просто обязан быть, это неизбежная необходимость, чтобы поддерживать гомеостаз общества. Это неизбежно, а значит, оно представлено в менталитете: любой социальный институт и, соответственно, социальные роли входят в поле смыслов, заложенных в менталитете.
Мы знаем много экспериментов, которые повлияли на социальную психологию. Один из них — эксперимент с крысами доктора Дидье Дезора, в котором из группы случайно выбранных крыс, которые были помещены в закрытую среду, в течение короткого времени появились «Генералы», которым еду приносили «лейтенанты», которые отбирали ее у рабочих. При этом образовался класс «автономных» — независимых, и класс «попрошаек» — они питались крошками с пола. Поэтому любая общность всегда характеризуется коллективным менталитетом, а значит, ожидает социальных статусов. Социальная психология, описывая проблему социального статуса, часто опирается на 9 подобных экспериментов с крысами, которые достаточно точно описывают иерархию общества, его структурирования, проблему социального статуса и, по сути, менталитета. Сама идея коллективного ментального уже предполагает социальные статусы.
В ходе полевой работы в выездах Экспедиционного корпуса под руководством академика Мальцева мы видели многосемейных храмов, особенно пиратских, которые позднее были католизированы. Интересна была их структура, алтарь и иконостас, фрески часто не библейского содержания; мы заметили, что в представленном перечне нет случайных святых. По сути, в храмах изображена иерархия социальных статусов, и часто эта иерархия имеет корни исключительно в криминальных традициях и субкультурах.
Поскольку менталитет задает границы возможного, допустимого и обязательного, именно он и обусловливает феномен социального статуса и механизмы его достижения и поддержания.
Но, как мы знаем, в современном обществе идея социализации и обретения социального статуса стала внекультурной и в большей степени зиждется на поведенческих техниках. Например, сейчас принято готовить менеджеров – сразу начальников, занимающих социальную роль по факту диплома. И часто мы видим, как составляющую нынешнего кризиса образования, конфликт социальной роли и социального статуса. Человек получает роль, а статуса не появляется. Мне кажется, эти вопросы требуют исследовательского обращения в сторону традиций, а не только технологий. И тогда будет возможность нивелировать конфликт между социальной ролью и статусом.
Говоря об идее и психологии ущербности, мы неизбежно обращаемся к трудам академика Мальцева — собственно, ему мы обязаны введением концепта ущербности в категориальный аппарат психологических исследований культуры и личности.
Категория ущербности в нашем понимании заключается в том, как индивид преодолевает свою дефицитарность. Собственно, дефицитарность является одним из ключевых концептов, которые я исследую как клинический психолог. А самой идеей дефицита я проникся еще в детстве: как мы помним, начало 90-х в Украине было временем сплошного дефицита, и одна пожилая соседка шуточно-ласково называла меня «дефицит» или «импорт»…
Здесь для людей было крайне важно научиться переживать дефицит и импортировать нечто, чтобы его восполнить. Собственно, идеи дефицита и импортирования составляют большой блок проблем украинского менталитета.
Человек может функционировать на трёх уровнях: конструктивном, деструктивном и дефицитарном. В какой-то степени ущербность — это результат невосполненного дефицита, который связан с идеями символической кастрации, депривации и лишения. Сама идея дефицита и способа обращения с нехваткой задают типичный сценарный процесс (связанный с восполнением дефицита), который ярко проявляется в менталитете, а именно в одном из его дискурсов.
Почему дискурсивный подход к ущербности и дефицитарности представляется нам достаточно значимым? Поскольку он учитывает такие составляющие, как агент, истина, другой, продукт. Здесь же важны такие концепты, как господствующее означающее, знание, нечто прибавочное и расщепленный субъект. В соотношении этих категорий и создаются четыре классических дискурса, отражающих ментальное пространство: Дискурс господина, Дискурс истерика, Дискурс аналитика и Дискурс университета.
Такой дискурсивный подход очень хорошо, как мне кажется, раскрывает перспективы изучения менталитета и его следствия – ущербности.
Читайте также: «Знание менталитета позволяет предотвращать войны» c первой дискуссионной панели конференции здесь
