Катерина Зоря (университет Сёдертёрн, Швеция): «Каждый из нас время от времени действует магически»

Окончание интервью с Катериной Зорей, которая проводит первое всеохватное научное исследование об участии практикующих эзотериков в формировании украинского общества. Основное последствие причастности к оккультно-эзотерическим учениям, констатирует учёная, это «социальный лифт» и ориентация на принципиальную решаемость проблем и познаваемость / упорядочиваемость мира. «Приложил усилия, пусть и несовершенные — добился результата»: в какие эзотерические фантики была завернута эта нехитрая, но спасительная в эпоху слома государственных и социальных устоев схема?

—…Какие же возникают социальные последствия от того, что человек «занимается магией»?

— С оговоркой, что мы вступаем на территорию моих предварительных выводов и возможных будущих исследований, давайте я приведу совершенно бытовой пример. Среди моих сверстников-подростков в ранних 2000-х, когда я только начинала интересоваться темой, были популярны заклинания невидимости. Если точнее, то незаметности: считалось, что правильное ментальное состояние позволит остаться незамеченным контролёрами в транспорте или гопниками у подъезда. Возьмём человека, у которого нет денег на проезд, но который считает, что он может избегнуть неприятностей магическим путём. Человек, меньше боящийся выйти из дома, имеет больше шансов пойти на собеседование и работу всё-таки получить.

К слову, о контроле воли. Допустим, человек нарисовал в ворде на своём резюме магический символ, подчиняющий волю эйчара с понятной целью: чтобы тот передал резюме выше. Но для того, чтобы символ возымел действие, резюме надо хотя бы отправить, чтобы эйчар его вообще увидел! То есть, человек уже имеет дополнительный стимул совершить действие, которое само по себе повышает шанс успеха — отослать-таки резюме.

По сути, магическая или эзотерическая практика в любом случае расширяет представление о просторе для действий и повышает вероятность того, что то или иное действие состоится. А уж эффективно или нет человек будет действовать, вопрос другой, и тоже непростой.

Приведу другой пример для иллюстрации. У врачей доказательной медицины, например, есть совершенно обоснованный «зуб» на самолечение и людей, лечащих сложные заболевания как угодно, но не согласно медицинским протоколам. В таких ситуациях возникают жуткие истории, о которых мы все слышали – например, когда человек обращается к врачам на четвёртой стадии рака. Это и правда большая проблема: человек тратит крайне ограниченные время и силы на бесплодные попытки.

Но ведь есть и обратная проблема: как донести до людей, которые не разбираются в медицине, но чувствуют необходимость действовать, что ряд заболеваний лечатся сугубо симптоматически, а также требуют времени на восстановление? В таком случае, человек, который при лёгком ОРВИ проводит магический ритуал у себя в тепле дома и пьёт много травяного чая, а не правдами и неправдами выбивает из фармацевта антибиотики, оказывается менее вредным и для себя, и для общества, поскольку не подливает масла в огонь всё растущей резистентности бактерий к типичным лекарственным препаратам, не разносит заразу и не усугубляет собственное состояние. Логика действий ошибочная, но результат эмпирически положительный.

— Иногда эффективнее действовать. Иногда — не действовать. Ключевая проблема в том, что изнутри ситуации зачастую непонятно, что лучше!

—  Ни один человек не может быть специалистом по всему, и все мы регулярно оказываемся в ситуациях, когда принимать решение надо, а точного протокола действий не существует. Или он по той или иной причине недоступен, как недоступно и полное понимание событий. Следовательно, каждый из нас время от времени действует «магически» — то есть, применяя сугубо эмпирическую эвристику, имея некоторую модель эффективности наших действий, но не зная в точности, какой будет результат.  А вот что именно окажется содержимым этих «моделей» — зависит от истории конкретного вопроса.

Так, например, после распада СССР прошло больше двадцати лет, пока с психиатрии не стёрлась стигма карательного её применения — и то, не до конца. Человек, который помнит, например, из истории семьи, что психиатр это врач, кладущий инакомыслящих в дурку по приказу правительства, не пойдёт лечить депрессию, даже если будет готов выйти в окно. Однако если он прочтёт эзотерическую книжку, в которую автор позаимствовал часть протоколов когнитивно-бихевиоральной терапии, и применит прочтённое, то у него будет больше шансов выбраться, чем если бы он эту книжку не прочёл. С другой стороны, если он сочтёт, что в жизни ему больше ничего не светит, а загробная жизнь реальна и там будет лучше — то у него будет меньше поводов держаться за жизнь.

То есть, совершенно не факт, что действие, выполненное по «эзотерической» логике, будет вредным — и в то же время не факт, что оно будет и полезным. Точно только одно: вероятность того, что проблема будет замечена и какое-то действие будет выполнено (и будет получен тот или иной результат), повышается. Каким он будет — зависит от общих социальных обстоятельств.

— Так а что всё-таки происходит в Украине с людьми, активно практикующими эзотерику?

— Опять же, подчеркну, что полный ответ — скорее предмет дальнейших исследований, чем моей диссертации. В текущей работе я выдвигаю предположение, которое ещё предстоит обстоятельно проверить. Но предположение следующее: в нашем случае эзотерическая практика имела два социальных пути. Один был характерен для людей условного «рабочего» класса, для которых участие в эзотерических сообществах во многом функционировало как социальный лифт в силу принятых в них практик. Второй же был характерен для переживших репрессии интеллигентов.

— Давайте начнём с социального лифта.

— Это интересная вещь. Дело в том, что постсоветское пространство с его ситуацией полного крушения социальных норм и практик — вспомним учёных, торгующих на рынках, быстрые взлёты и падения околокриминальных элементов, сгорание накоплений и тому подобное — вознаграждало активную, быструю деятельность, пусть даже не всегда стопроцентно эффективную.

Представьте себе следующую, довольно типичную историю — в разных вариациях я наблюдала её неоднократно. Молодому человеку или девушке из небольшого города попадает в руки газета вроде киевского «Экстрасенса». Из неё человек узнаёт, что важным условием эзотерической практики является здоровое тело, и принимает решение вести здоровый образ жизни, что уже повышает продолжительность жизни. Человек продолжает читать, и натыкается на тот самый советский нарратив: что ему — конкретно ему, без связей, без образования — доступен научный поиск, что он может сделать вклад в историю человечества, что он не обязательно застрял в своём кругу, но в его силах выйти за его пределы.

Человеку вообще приходит в голову то, что он может как-то изменить мир, у него появляется цель — и он начинает учиться. Учиться всему, что доступно в провинциальных библиотеках, впитывать энциклопедии, словари, любые книги по теме. Такое образование далеко от системного, но оно даёт толчок двигаться дальше.

Если такому человеку везёт и он не «срезается» на ситуациях вроде вышеописанной медицинской, то со временем он находит или эзотерические сообщества, или оставшиеся с советских времён институции, расширяет круг знакомств и социальных связей. В них он находит подтверждение своим представлениям о мире, и начинает делать свой вклад. Насколько этот вклад будет хорош — вопрос исключительно везения и среды, в которую человек попадёт. Но эта среда будет в любом случае выше по возможностям чем то, что ему «светило» изначально. Даже если такой человек не сделает ничего значимого, у него будет больше гораздо больше возможностей — а установка на активность даёт фактически гарантию того, что частью возможностей он воспользуется.

Поэтому, при прочих равных, для человека из рабочих классов увлечение эзотерикой скорее социально полезно. Даже если сам такой человек не успеет за свою жизнь пройти длинный путь к нормальной науке, высок шанс того, что его или её дети получат лучшее доступное им образование и будут вносить вклад уже в нормальную науку. И я склоняюсь к тому, что такой длинный, растянутый на несколько поколений процесс образования — неизбежен при любой попытке увеличить общественную грамотность. Если сформулировать коротко, то я считаю, что любая популяризация научного знания приводит к росту устаревшего или ошибочного народного знания как минимум в первом поколении.

— Хорошо, а что происходит с людьми, которые уже принадлежат «интеллигентской» прослойке от рождения?

— Тут ситуация несколько иная. Интеллигентская прослойка, во-первых, имеет инсайдерское отношение к созданию знания. То, что человеку извне зачастую кажется неоспоримым критерием принадлежности к науке — например, количество публикаций! — изнутри может выглядеть совершенно иначе. Так, человек только-только пришедший в науку и не имеющий целой жизни наблюдений за тем, как делаются дела, а также неуверенный в собственном статусе, зачастую начинает собирать заслуги и регалии с упорством неофита — тысячи статей, сотни книг, членство в любых хотя бы приблизительно похожих организациях, основание собственных академий…

Человек, у которого больше опыта, в свою очередь отлично понимает: на одну хорошую статью может уйти полгода. На монографию — от трёх-четырёх лет чисто одиночной работы, а дальше ещё и процесс шлифовки и отладки внутри сообщества. Участие в огромном множестве профессиональных сообществ значит, что у тебя нет времени на работу. Основать своё научное общество в 20-30 лет — не признак гениальности, а признак того, что основатель вообще не понял, как всё работает. Человек, всю жизнь участвующий в той или иной интеллектуальной жизни, знает: лучше говорить мало, но весомо; лучше быть широко известным в узких кругах, чем просто широко известным.

Во-вторых, эта установка накладывается на общеинтеллигентский опыт советских репрессий, о котором я упоминала в первой части интервью. И всё вместе это создаёт стратегию поведения, хорошо описываемую советской максимой:

«Не думай. Если думаешь — не говори. Если говоришь — не записывай. Если записал — не подписывай. Если подписал — не удивляйся».

Эзотерики из интеллигентской прослойки общаются в своих узких кругах и очень придирчиво относятся к новым людям. К ним сложно попасть на встречу. Они будут проверять каждого нового человека на принадлежность к «органам» и зачастую сворачивать общение при первом намёке на неприятности. Работают обычно по светской специальности и не смешивают обычную работу с эзотерикой. Если делают какие-то выводы по работе, основанные на магической практике, то держат это при себе. Если такие люди учат или лечат, то, как правило, они делают это один на один. А даже если делают условно открытые курсы, то всё равно проводят строгий отсев.

Суммируя, у «эзотериков-интеллигентов» меньше публичной видимости. Зачастую такие люди не делают собственных высказываний или делают их мало, а работают тем звеном, которое сохраняет или распространяет классические тексты, причём не только эзотерические, но и общекультурной значимости. Так, киевский йог Владимир Данченко (№20) уже много лет ведёт сайт Psylib, известный в то время, когда я училась, почти всем студентам-гуманитариям и психологам, поскольку там можно было легко найти немалую часть обязательной литературы на младших курсах. Так, Киевское теософское общество много лет держит библиотеку в частной квартире, открытую четыре часа в день, и к которой нет указателей — нужно знать, в какую квартиру прийти и позвонить в звонок в рабочие часы.

— В 90-х достать эзотерическую литературу не было проблемой: ее было, что назвается, «навалом». Я хорошо помню, что Папюса в начале 90-х можно было приобрести даже на вокзальных раскладках!

— Именно! Этим занимались как правило советские интеллигенты, сами оставаясь в тени, но наконец получившие возможность печатать то, что дорого их сердцу. В особенности ключевыми были первые несколько лет, поскольку ещё сохранились советские ресурсы на многотысячные тиражи, но уже не было цензуры, а люди были голодны до новой информации. Печатали всё, что приносило хоть какой-то доход – а эзотерика доход приносила. Книжный рынок при этом был совершенно дикий. Был даже такой сантимент в печатных кругах, что после развала СССР книжный рынок стал третьим по объему и уступал только оружию и наркотикам — но был при этом куда более опасным, поскольку за книги реально убивали. Замечательную историю мне в процессе работы над диссертацией рассказал Владимир Самойленко, директор издательства «Ника-центр»: был случай, когда ответственные за издание учебников (и соответствующий огромный госзаказ) директора издательств ходили с охраной, не уступающей охране олигархов, — и всё равно трём из них не помогло. Как понимаете, подобные условия тоже не способствовали публичности работников этой сферы!

Что касается Папюса, то это отдельная потрясающе интересная тема. Существовали переводы 19 века, на которые не нужно было получать никаких авторских прав в силу их давности – хотя об авторских правах начали беспокоиться всё-таки ближе к 1995-96 году. А ещё дореволюционные издания были с соответствующей орфографией, что добавляло мистического ореола. И Папюса издавали теми самыми ранними тиражами: 50 тысяч, 100 тысяч экземпляров… Уже несколько лет спустя тиражи выше нескольких сотен становятся гораздо более сложным делом. Но Папюса и многих других деятелей 19-го и начала 20 века — Поля Седира, Фулканелли, не говоря уже о гораздо более известных Елене Блаватской или Рерихах — переиздать успели, неоднократно, и во многих издательствах. Новое постсоветское поколение эзотериков сформировано Папюсом в примерно той же мере, что англофонная эзотерика сформирована Золотой Зарёй и Алистером Кроули. Ругают они его или молча заимствуют куски, но Папюса читали все без исключения.

— Ругают или заимствуют? То есть, бывает по-разному?

— Да. У двух упомянутых мной групп — условных интеллигентов и условных же рабочих эзотериков — разные подходы как к стратегиям поведения, так и к любимым книгам. Но поскольку это как раз дорабатываемая часть диссертации, то на этом я пока что прекращу дозволенные речи.

Первая часть интервью здесь,

Вторая часть интервью здесь.

Фото обложки — Ярослав Хорт