Тогда как социологический интерес ко времени был слабым вплоть до 1970-х, количество исследований в литературе по психологии стремительно выросло с 1930 года. Литературу же проблема времени занимала много раньше. С неё и начнём.
Время в литературе
Вполне очевидно, что появление письменности помогло представлениям о времени укорениться и способствовало началу истории. Но, как показывает антрополог Гуди (1991), «часто устные культуры настолько подготовлены, что принимают эти новшества с большой охотой». В конце концов, они уже обусловлены самим языком. Маклюэн (1962) поднимал вопрос о том, как выпуск печатной книги и поголовная грамотность укрепили логику линейного времени.
Жизнь была вынуждена постоянно адаптироваться. «Теперь время сделало меня своими тикающими часами», — писал Шекспир в «Ричарде ІІ». «Время» (как и «богатый») было одним из любимых слов Барда, терзало его беспрерывно. Сто лет спустя «Робинзон Крузо» Дефо показал, насколько маловероятным казалось отделаться от времени: на пустынном необитаемом острове Крузо был глубоко обеспокоен его течением. Тщательный учёт своих дел, даже в такой обстановке, значил, прежде всего, тщательный учёт времени, особенно до тех пор, пока у него оставались чернила и ручка.
Нортроп Фрай (1950) назвал «союз времени и западного человека» отличительной чертой романа. Аналогично «Расцвет романа» Яна Уотта (1957) акцентировал внимание на этом новом интересе ко времени, который стимулировал раскрытие жанра в XVIII веке. Как говорил Джонатан Свифт в «Путешествиях Гулливера» (1726), его главный герой никогда ничего не сделает, пока не глянет на часы. «Он называл их своим оракулом и говорил, что они указывают время для каждого действия в его жизни». Лилипуты пришли к выводу, что часы – его бог.
Роман Лоренса Стерна (1760) «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентельмена», изданный накануне промышленной революции, начинается с того, что мать Тристрама неожиданно останавливает его отца во время их ежемесячного соития: «Мой дорогой, послушайте, — взволнованно молвила матушка, — вы не забыли завести часы?»
В XIX веке По высмеивал авторитет часов, связывая их с буржуазной поверхностностью и присущей им манией порядка. Время – настоящая тема романов Флобера, по мнению Хаузера (1956). Уолтер Патер (1901) пытался найти в литературе «полностью реальный момент», который бы «поглотил прошлое и будущее в интенсивном осознании настоящего» — похоже на то, как Джойс праздновал «озарения». «Марий-эпикуреец» (1909) Патера показывает, как герой вдруг осознаёт «возможность реального мира вне времени». Между тем, Суинберн искал передышку за пределами «земель, поражённых временем», а Бодлер провозгласил свой страх и отвращение к хронологическому времени – пожирающему врагу.
Дезориентация века, сокрушённого временем и подвластного ускорению истории, побудила писателей-модернистов рассматривать время с новых и радикальных ракурсов. Пруст описал взаимосвязи между событиями, которые находятся вне предела общепринятого порядка следования во времени, тем самым нарушив принципы причинности Ньютона. В своём 13-томном труде «В поисках утраченного времени» (1925) он приходит к выводу, что «минута, высвобожденная из порядка времени, воссоздала в нас… жизненную среду, где можно жить и наслаждаться сущностью вещей, то есть быть полностью вне времени».
Философия в ХХ веке была сильно обеспокоена временем. Вспомнить только ошибочные по своей сути попытки обнаружить аутентичное время, совершённые самыми разными мыслителями, от Бергсона до Хайдеггера, или фактическое обожествление времени последним. «Время и рассказ» А.А. Мендилоу (1952) иллюстрирует, как тот же сильный интерес преобладал в романах века, особенно в работах Джойса, Вирджинии Вулф, Конрада, Джемса, Жида, Манна и, конечно же, Пруста. Другие исследования, например, «Время и реальность» Маргарет Чёрч (1962) расширяют этот список, включая в него Фолкнера, Сартра, Кафку, Воннегута и прочих.
И конечно же, поражённая временем литература не ограничивается одними романами. Поэзия Т.С. Элиота часто выражает сильное стремление сбежать от связанной временем, одержимой временем условности. Строки из «Бёрнт Нортон» (1941) этому хороший пример:
Время прошлое и время будущее позволяют лишь маленькое сознание.
Быть осознанным – это не быть во времени.
Сэмюэл Беккет в своём раннем творчестве (1931) писал остро и прямо о «губительном мастерстве Времени в науке несчастья». Пьеса «В ожидании Годо» (1955) – тому явный пример, как и «Мерфи» (1957), в которой время становится обратимым в сознании главного героя. Когда часы могут идти в обе стороны, наше чувство времени – и само время – исчезают.
Психология времени
Обращаясь за помощью к тому, что обычно называют психологией, мы снова приходим к одному из самых главных вопросов: существует ли на самом деле феномен времени, независимый от человека, или же это всего лишь свойство человеческого восприятия?
Гуссерль, например, не смог показать, почему сознание в современном мире, по-видимому, неизбежно укореняет себя во времени. Мы знаем, что ощущения, как и события любого другого рода, сами по себе не являются прошлым, настоящим или будущим. Наверное, времени сложнее всего дать «психологическое» определение. Что значит время? Что значит ощущать время? Что такое отчуждение? Что значит чувствовать отчуждение? Не были бы два последние вопроса так забыты, очевидная взаимосвязь была бы ясно показана.
Дэвис (1977) определил ход времени как «психологический феномен загадочного происхождения» и сделал вывод (1983), что «тайна разума раскроется только тогда, когда мы поймём тайну времени». В условиях, когда индивид искусственно отделён от общества, определяющего его сферу деятельности, совершенно не удивительно, что такие психологи и психоаналитики, как Эйслер (1955), Левальд (1962), Намнум (1972) и Моррис (1983) столкнулись с «большими трудностями» в изучении времени!
И всё-таки несколько шагов к пониманию было сделано. Например, Хартоколлис (1983) заметил, что время это не только абстракция, но и чувство, в то время, как Коржибски (1948) уже развил это дальше, обнаружив, что «время» — это чувство, вырабатываемое обстоятельствами этого мира. Всю нашу жизнь мы «ждём Годо», сказал Арлоу (1986), уверенный, что чувство времени возникает из-за неутолённой эмоциональной жажды. Точно так же Райхенбах (1956) назвал анти-временные философии, как и религию, «свидетельством эмоциональной неудовлетворённости». Берглер и Рохейм (1946) рассматривали течение времени в терминологии Фрейда, как символ периодов отделения, возникающих в грудном возрасте: «Календарь – величайшая материализация страха разлуки». Если эти нераскрытые идеи основаны на критическом интересе в социальном и историческом контекстах, тогда то, что они подразумевают, может стать настоящим прорывом. Ограничиваясь одной психологией, они, напротив, остаются слишком узкими и даже обманчивыми.
В мире отчуждения ни один взрослый не может задумать или провозгласить свободу от времени, которой ребёнок наслаждается каждый день – и которую он будет вынужден потерять. Приучение ко времени – вся сущность школы – жизненно необходима обществу. Такое воспитание, как точно определил Фрезер (1984), «фактически содержит в себе все основные принципы процесса цивилизации». Пациентка Джуста Мерло (1966) выразила это с сарказмом: «Время – это цивилизация», чем она хотела сказать, что планирование и въедливость это главные оружия взрослых, используемые, чтобы заставить подростков подчиниться и раболепствовать. Исследования Пиаже (1946, 1952) не смогли обнаружить никакого врождённого чувства времени. Напротив, абстрактное понятие «времени» даётся детям с большим трудом. Это не что-то, чему они учатся автоматически. Спонтанной ориентации на время не существует (Хермелин и О’Коннор 1971, Войат 1977).
В английском языке time (время) и tidy («в порядке») связаны этимологически, и наша ньютоновская идея времени представляет совершенную и всемирную упорядоченность. Суммарный вес этого как никогда непомерного давления проявляется в растущем числе пациентов с симптомами страха времени (Лоусон, 1990). Дули (1941) приводил «наблюдаемый факт, что склонные к навязчивым идеям люди, независимо от вида их невроза, больше всех поддаются чувству времени». В работе «Анальность и время» (1969) Петтит убедительно обосновал тесную связь между двумя понятиями – как и Мерло (1966), ссылаясь на характер и достижения Муссолини и Эйхмана, нашёл «чётко выраженную взаимосвязь между манией времени и фашистской агрессией».
Чапек (1961) прозвал время «громадной и хронической галлюцинацией человеческого разума». Ведь действительно, очень мало из пережитого можно назвать вневременным. Оргазм, ЛСД, жизнь «пролетела перед глазами» в момент самой крайней опасности… это некоторые из тех редких, эфемерных ситуаций, которые достаточно интенсивны, чтобы улизнуть от настойчивости времени.
Вневременность – идеал наслаждения, писал Маркузе (1955). Ход времени, напротив, культивирует забывчивость, забывание того, что было и что может быть. Это главный враг эроса и вечный союзник режима репрессий. Фрейд (1920) пришёл к выводу, что ментальные процессы бессознательного вневременны: «Время никак на них не влияет и идею времени нельзя к ним применить». Поэтому желание уже находится вне времени. Как Фрейд сказал в 1932 году: «В Оно нет ничего, что соответствовало бы представлениям о времени, никакого признания течения времени».
Мари Бонапарт (1939) настаивала на том, что время становится более пластичным и покорным принципу удовольствия по мере того, как мы ослабляем тотальный контроль эго. Сны – это форма мышления у нецивилизованных народов (Краке, 1987). Должно быть, эта способность когда-то была нам куда доступнее. Сюрреалисты верили, что реальность можно понять намного полнее, если мы сможем связаться с нашим инстинктивным, подсознательным опытом. Бретон (1924) объявил дерзновенную цель преобразования сна и осознанной реальности в одну абсолютную реальность.
Когда мы видим сны, ощущение времени почти не возникает, вместо этого мы чувствуем настоящий момент. И ничуть не удивительно, что сны, не играющие по правилам времени, привлекут внимание тех, кто ищет ключи к освобождению; или что подсознательное с его «штормом импульсов» (Штерн, 1977) страшит тех, кто делает ставки на невроз, который мы называем цивилизацией. Норман О. Браун (1959) рассматривал историю, или чувство времени, как функцию репрессии; если положить конец репрессии, заключил он, мы будем свободны от времени. Кольридж (1801) также признал в человеке «методической индустрии» первопричину и создателя времени.
В своей «Критике цинического разума» (1987) Петер Слоттердайк взывает к «радикальному и безусловному признанию Оно», нарциссическому самоутверждению, которое смеялось бы в лицо насупленному обществу. Конечно, нарциссизм традиционно изображался как порок, «грех себялюбия». В реальности это значило, что он предназначался только для правящих классов, а все остальные (рабы, рабочие, женщины) должны были практиковать самоунижение и подчинение (Файн, 1986). Симптомы нарцисса: чувство пустоты, нереальности, отчуждения, жизнь не более чем последовательность моментов – сопровождаются тягой к крепкой автономии и самоутверждению (Элфорд 1988, Грюнберже 1979). При том, насколько оправданы эти «симптомы» и желания, неудивительно, что нарциссизм можно рассматривать как потенциально освобождающую силу (Цвейг, 1980). Его требование полного удовлетворения – это, конечно, губительный индивидуализм, как минимум.
Нарцисс «ненавидит время, отрицает время» (Письмо автору, Элфорд, 1993), и это, как всегда, провоцирует резкую реакцию защитников времени и власти. Психиатр Е. Марк Штерн (1977), к примеру, пишет: «В силу того, что время возникает независимо от человека, человек должен отвечать его требованиям… Смелость это антитезис нарциссизма». Данное состояние, которое, бесспорно, может иметь негативные стороны, несёт в себе зачатки иного принципа реальности, направленного на полноту вне-времени, где становление и бытие едино и где, безусловно, время прекращается.
От редакции: это была пятая и предпоследняя часть статьи американского философа Джона Зерзана «Время и с ним несогласные». Окончание статьи, в котором автор приходит к рассмотрению высшей точки нашего интереса – отношений науки со временем – мы выпустим на следующей неделе.
Читайте первую часть статьи: «Время и с ним несогласные»
Читайте вторую часть статьи: «Время и его противоречия»
Читайте третью часть статьи: «Время и символический мир»
Читайте четвёртую часть статьи: «Время – гегемон бюрократии»
_________________________________
Наш канал Телеграм:
https://t.me/granitnauky
Поделиться ссылкой:
Больше на Granite of science
Subscribe to get the latest posts sent to your email.
